"Моя любовь"
На этой неделе по каналу «Культура» показывают прелестные довоенные комедии: «Сердца четырех», «Музыкальная история», «Антон Иванович сердится» и др. Среди них - комедия 1940 г. «Моя любовь».
Фильм известен почти наизусть, но в этот раз обратили на себя внимание милые, давно знакомые песенки:
«Он придет нежданно -
Ласковый, желанный,
Самый долгожданный
друг...»
«Так из дружбы растет любовь...»
Если отвлечься от художественных достоинств этих незатейливых поэтических «шедевров», то за ними можно увидеть очень интересный поворот в общественном сознании, который приходится как раз на предвоенные годы...
Всем давно известно, что уже перед революцией традиционная семья находилась в состоянии глубокого кризиса.
Кризис Семьи как «малой Церкви» или, по Апостолу, «домашней Церкви» в образованной среде проявился уже в Петровскую и послепетровскую эпоху, постепенно это разложение дошло и до сословий традиционных (купечества и крестьянства) и затронуло отчасти даже духовенство (литературный пример - «Жизнь Василия Фивейского» Леонида Андреева, а жизненные примеры - поколение разночинцев).
Революционные события привели к полному развалу семьи. Помимо того, что шли «брат на брата» и «сын на отца», существенный кризис претерпели и отношения между мужчиной и женщиной. Две знаковые героини эпохи: одна из соображений классовой борьбы сдает большевикам мужа - белого офицера («Любовь Яровая»), другая - по тем же мотивам убивает любовника («Сорок первый»).
Но это экстремальные ситуации. Будни были гораздо прозаичнее. Началась дикая вакханалия разврата. Богемная распущенность «Серебряного века» смешалась с распущенностью люмпенов с фабричных окраин, помножилась на бандитскую вседозволенность, к ним прибавилась вседозволенность апокалипсическая, так сказать, «философская», опирающаяся на то, что «раз все равно все рушится, так чем хуже, тем лучше». Масла в огонь подлили «пламенные революционерки» вроде Коллонтай и Ко. И, наконец, коммерциализация всего, в том числе и любви в эпоху НЭПа возродила как совсем приличный известный и ранее тип «дорогой женщины», роскошной и капризной содержанки, женщины вамп.
Все это безобразие подкреплялось предельной простотой в заключении и расторжении брака (открытка «Вам присваивается добрачная фамилия О.Бендер»). Но апофеозом было официальное разрешение абортов (ок. 1920 г.) - в чем Советская Россия оказалась «впереди планеты всей».
Из всей этой вакханалии нужно было как-то выбираться, чтобы сохранить нацию. Тут пресловутая «сталинская идеологическая машина» придумала великолепный ход, что и отражается в упомянутых комедиях, особенно в фильме «Моя любовь». А еще - «Свинарка и пастух» («Друга я никогда не забуду, если с ним подружился в Москве», - какого «друга» - понятно из сюжета), да, если повспоминать, можно набрать и еще. Ну и, конечно, популярный козинский романс: «Но наша нежность и наша дружба сильней, чем страсть и больше, чем любовь».
Надо сказать, что идея любви-дружбы - совсем не изобретение сталинской эпохи. Она в русской культуре уходит корнями в глубокую древность. Одно из названий жены, супруги (правда, и наложницы тоже) - «подружие» (Срезневский И.И., Словарь древнерусского языка, С. 1047). Вот так рядом и мыслились как явления одного порядка: дружина и подружие.
В фольклорных источниках мы тоже видим именно такие отношения (сказка «Финист - Ясный Сокол», былины о Ставре Годиныче).
Идея же «куртуазной» любви русской природе, очевидно, присуща не была, и поэтому православие спокойно и беспрепятственно смело ее в разряд «блудных помыслов».
С обмирщением аристократической культуры, в том числе и семейной, в XVIII веке эта идея любви-дружбы, свойственная русской природе, расцвела особо пышным цветом:
Софья. Да как достойного мужа не любить дружески?
Стародум. Так. Только, пожалуй, не имей ты к мужу своему любви, которая на дружбу походила б. Имей к нему дружбу, которая на любовь бы походила. Это будет гораздо прочнее. Тогда после двадцати лет женитьбы найдете в сердцах ваших прежнюю друг к другу привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу, и будете оба совершенно благополучны...
(Д.И. Фонвизин. Недоросль)
Та же мысль сквозит и в поэзии, напр. у Николая Львова. Эта любовь-дружба была благим противовесом великосветской распущенности, особо пышно расцветшей в екатерининскую эпоху.
Пожалуй, квинтэссенцию идеи жены-подруги явила собой в самом начале XIX века замечательная Маргарита Тучкова.
В целом идея дружбы в мировой культуре гораздо более статична и стабильна и притом менее вариативна, чем идея любви. Разные эпохи, разные национальные и религиозные культуры по-разному понимали любовь: и как эрос, и как куртуазность, и как собственность, как служение «Прекрасной Даме», и исключительно как чадородие... да всех вариантов не перечислить.
А вот дружба - явление, во-первых, гораздо более статичное, а во-вторых, лишенное каких-либо негативных коннотаций, связанных с понятием нечистоты или запретности.
Ахилл и Патрокл, Орест и Пилад...
Если отвлечься от тех моментов их дружбы, которые то ли в меру своей испорченности приписали им более поздние толкователи мифов, то ли в небиблейских культурах они просто не воспринимались как нечто нечистое, эти герои связаны приблизительно такими же узами, как какие-нибудь Петя и Ваня из соседнего двора.
Итак, дружба во всех культурах подразумевается как отношения светлые, чистые, возвышенные, бескорыстные и постоянные. В дружбе возможно лидерство более сильного или более опытного, но никогда не подразумевается подавление одной личности другой, при возможном фактическом неравенстве дружба изначально мыслится как равноправие. Случаи подавления личности и «рокового» влияния в дружбе - это скорее исключения, и дружбой в прямом смысле слова это уже не назвать (Долгорукий и Ламберт в «Подростке» Достоевского). Т.е. словосочетание «роковая дружба» - явление чисто ситуативное, тогда как «роковая любовь» - вполне распространенное.
Дружба подразумевает ряд взаимных обязательств: не обманывать друг друга, не предавать, не оставлять в беде, не завидовать в радости и т.п. К тому же дружба рождается при общности жизненных позиций, целей и ценностей, при совпадении (не обязательно сходстве, но возможности оптимального сосуществования) характеров. Когда эта совокупность обязательств переносится на любовно-брачные отношения, то, во-первых, семья строится на более глубоком фундаменте, чем сиюминутное увлечение и прилив страсти, а во-вторых, супружеская измена или уход одного из супругов воспринимаются как предательство друга, что исторически имеет за собой и более негативные коннотации, и меньше «извинительных» причин, чем измена в любви (в том случае, когда любовь не строится как «домашняя Церковь»).
Взаимная помощь и взаимовыручка становятся одной из основ решения как семейных, так и внешних проблем (уже послевоенный фильм «Добровольцы»).
К тому же в дружбе весьма малую роль играет фактор чисто внешней привлекательности: едва ли кто старше детсадовского или младшего школьного возраста не захочет дружить с достойным человеком только потому, что он толстый или рыжий, или еще что-то в этом роде. Внешность избранника или избранницы оценивается в духе пословицы «Не по хорошему мил, а по милу хорош». Жена не может перестать быть другом из-за того, что она потолстела и постарела, а муж - из-за того, что полысел и обеззубел. И уж тем более, друга нельзя бросить, когда он болен.
И еще одним существенным фактором обуздания повального послереволюционного разврата и повышения ответственности за свое поведение во взаимоотношениях полов был законодательный запрет на аборты в 1936 г. - сказалось традиционное семинарское воспитание Иосифа Виссарионовича.
Вот с опорой (сознательной или нет) на эту понятийную базу и формируется в предвоенные годы представление о любви-дружбе как основе семьи в сознании советской молодежи. Надо сказать, что оно оказалось вполне плодотворным. Опыт дружбы, уже имевшийся у молодого человека чуть ли не с младенческого возраста, переносился и в семью. Большинство браков, заключенных в предвоенные, военные и послевоенные годы оказались достаточно долговечными и прочными.
Такая семья уступает традиционно-религиозной в построении семейной иерархии: далеко не всегда муж являлся главой по определению, т.к. в дружбе лидирует сильнейший и в «дружеской» семье это не всегда зависело от пола. Вторым недостатком такой семьи была ее немногодетность, но это было веяние времени в целом, характерное не только для нашей страны.
И все же если сравнить то, что получилось, с тем, от чего шли («Катька - Бумажный Ранет»), то результат весьма неплохой.
Едва ли не последним поколением, в котором в массе отношения строились именно на этих основах, стало поколение наших родителей.
Печально знаменитая «Хрущевская оттепель» ознаменовалась сразу несколькими ударами по едва возрождавшейся почти традиционной семье. Во-первых, сразу после смерти Сталина, уже в 1955 г. вновь были разрешены аборты. Во-вторых, резко ограничилась возможность для мужчин зарабатывать достаточно для того, чтобы содержать семью (перестали оплачивать сдельно перевыполнение нормы, запретили работу по совместительству, большие подсобные хозяйства в деревне, частное предпринимательство в городе). В-третьих, практически лишили возможности женщин работать по принципу «не бей лежачего» (запрет на неполную ставку, отпуск за свой счет и т.п.), т.е. объективно невозможно стало воспитывать более одного ребенка.
Неизбежным следствием стало то, что дети росли в яслях и садах на пятидневках, в пионерлагерях и на продленках. Поэтому даже если между родителями и были прекрасные дружеские отношения, дети этого почти не успевали заметить. Братьев и сестер не было. Все заменял безликий коллектив, в котором понятие свой-чужой основывается не на личных (семейных или дружеских) связях, а на групповой солидарности, далеко не всегда имеющей позитивную основу. Это во многом лишало ребенка необходимого опыта теплых душевных привязанностей, а значит, и уничтожало те психологические основы, на которых строится семья.
К тому же «оттепель» способствовала проникновению идей «свободной любви», беспорядочные и безответственные связи постепенно стали нормой. Меня в свое время в легкий шок привела одна вполне зрелая дама, ранняя юность которой пришлась как раз на «благословенные» шестидесятые. Она удивлялась тому, что в отношениях ее дочери с женихом преобладает общность интересов и скорее дружеская составляющая: «У нашего поколения на первом месте была страсть!» (Заметим в скобках, что со своими страстями она доигралась до того, что папа ее собственного ребенка неизвестен точно даже ей самой).
Современная молодежь отнюдь не стремится к созданию семьи, и это обусловлено вполне объективными причинами. Наше поколение (т.е. родители сегодняшних двадцатилетних) - в большинстве своем единственные дети работающих родителей, причем, уже не в первом поколении. Идеал традиционной семьи тает уже на уровне генетической памяти. Идеал семьи, основанной на дружбе комсомольцев-добровольцев, был развенчан вместе с культом личности. Православная семья как «домашняя Церковь» во-первых, не для всех, а только для верующих, во-вторых, - в своем репринтно-благочестивом варианте - она уже содержит значительную долю неестественности. Некий абстрактный идеал семьи, который пытается сейчас прививать официальная идеология, для современного молодого человека не наполнен ничем, кроме стремления навязать ему обязательства, которых он брать на себя не хочет и к которым морально не готов.
Сейчас можно сколько угодно пытаться подкупать молодежь идеями «доступного жилья» для молодой семьи, «материнскими капиталами» и пр. и пр. Но пока в сознании - еще до возникновения соответствующих физиологических потребностей - нет основ, на которых строится семья (как «малая Церковь», как дружба, как что угодно - только стабильное и с добровольными взаимными обязательствами) - ничего у них не получится.
Фильм известен почти наизусть, но в этот раз обратили на себя внимание милые, давно знакомые песенки:
«Он придет нежданно -
Ласковый, желанный,
Самый долгожданный
друг...»
«Так из дружбы растет любовь...»
Если отвлечься от художественных достоинств этих незатейливых поэтических «шедевров», то за ними можно увидеть очень интересный поворот в общественном сознании, который приходится как раз на предвоенные годы...
Всем давно известно, что уже перед революцией традиционная семья находилась в состоянии глубокого кризиса.
Кризис Семьи как «малой Церкви» или, по Апостолу, «домашней Церкви» в образованной среде проявился уже в Петровскую и послепетровскую эпоху, постепенно это разложение дошло и до сословий традиционных (купечества и крестьянства) и затронуло отчасти даже духовенство (литературный пример - «Жизнь Василия Фивейского» Леонида Андреева, а жизненные примеры - поколение разночинцев).
Революционные события привели к полному развалу семьи. Помимо того, что шли «брат на брата» и «сын на отца», существенный кризис претерпели и отношения между мужчиной и женщиной. Две знаковые героини эпохи: одна из соображений классовой борьбы сдает большевикам мужа - белого офицера («Любовь Яровая»), другая - по тем же мотивам убивает любовника («Сорок первый»).
Но это экстремальные ситуации. Будни были гораздо прозаичнее. Началась дикая вакханалия разврата. Богемная распущенность «Серебряного века» смешалась с распущенностью люмпенов с фабричных окраин, помножилась на бандитскую вседозволенность, к ним прибавилась вседозволенность апокалипсическая, так сказать, «философская», опирающаяся на то, что «раз все равно все рушится, так чем хуже, тем лучше». Масла в огонь подлили «пламенные революционерки» вроде Коллонтай и Ко. И, наконец, коммерциализация всего, в том числе и любви в эпоху НЭПа возродила как совсем приличный известный и ранее тип «дорогой женщины», роскошной и капризной содержанки, женщины вамп.
Все это безобразие подкреплялось предельной простотой в заключении и расторжении брака (открытка «Вам присваивается добрачная фамилия О.Бендер»). Но апофеозом было официальное разрешение абортов (ок. 1920 г.) - в чем Советская Россия оказалась «впереди планеты всей».
Из всей этой вакханалии нужно было как-то выбираться, чтобы сохранить нацию. Тут пресловутая «сталинская идеологическая машина» придумала великолепный ход, что и отражается в упомянутых комедиях, особенно в фильме «Моя любовь». А еще - «Свинарка и пастух» («Друга я никогда не забуду, если с ним подружился в Москве», - какого «друга» - понятно из сюжета), да, если повспоминать, можно набрать и еще. Ну и, конечно, популярный козинский романс: «Но наша нежность и наша дружба сильней, чем страсть и больше, чем любовь».
Надо сказать, что идея любви-дружбы - совсем не изобретение сталинской эпохи. Она в русской культуре уходит корнями в глубокую древность. Одно из названий жены, супруги (правда, и наложницы тоже) - «подружие» (Срезневский И.И., Словарь древнерусского языка, С. 1047). Вот так рядом и мыслились как явления одного порядка: дружина и подружие.
В фольклорных источниках мы тоже видим именно такие отношения (сказка «Финист - Ясный Сокол», былины о Ставре Годиныче).
Идея же «куртуазной» любви русской природе, очевидно, присуща не была, и поэтому православие спокойно и беспрепятственно смело ее в разряд «блудных помыслов».
С обмирщением аристократической культуры, в том числе и семейной, в XVIII веке эта идея любви-дружбы, свойственная русской природе, расцвела особо пышным цветом:
Софья. Да как достойного мужа не любить дружески?
Стародум. Так. Только, пожалуй, не имей ты к мужу своему любви, которая на дружбу походила б. Имей к нему дружбу, которая на любовь бы походила. Это будет гораздо прочнее. Тогда после двадцати лет женитьбы найдете в сердцах ваших прежнюю друг к другу привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу, и будете оба совершенно благополучны...
(Д.И. Фонвизин. Недоросль)
Та же мысль сквозит и в поэзии, напр. у Николая Львова. Эта любовь-дружба была благим противовесом великосветской распущенности, особо пышно расцветшей в екатерининскую эпоху.
Пожалуй, квинтэссенцию идеи жены-подруги явила собой в самом начале XIX века замечательная Маргарита Тучкова.
В целом идея дружбы в мировой культуре гораздо более статична и стабильна и притом менее вариативна, чем идея любви. Разные эпохи, разные национальные и религиозные культуры по-разному понимали любовь: и как эрос, и как куртуазность, и как собственность, как служение «Прекрасной Даме», и исключительно как чадородие... да всех вариантов не перечислить.
А вот дружба - явление, во-первых, гораздо более статичное, а во-вторых, лишенное каких-либо негативных коннотаций, связанных с понятием нечистоты или запретности.
Ахилл и Патрокл, Орест и Пилад...
Если отвлечься от тех моментов их дружбы, которые то ли в меру своей испорченности приписали им более поздние толкователи мифов, то ли в небиблейских культурах они просто не воспринимались как нечто нечистое, эти герои связаны приблизительно такими же узами, как какие-нибудь Петя и Ваня из соседнего двора.
Итак, дружба во всех культурах подразумевается как отношения светлые, чистые, возвышенные, бескорыстные и постоянные. В дружбе возможно лидерство более сильного или более опытного, но никогда не подразумевается подавление одной личности другой, при возможном фактическом неравенстве дружба изначально мыслится как равноправие. Случаи подавления личности и «рокового» влияния в дружбе - это скорее исключения, и дружбой в прямом смысле слова это уже не назвать (Долгорукий и Ламберт в «Подростке» Достоевского). Т.е. словосочетание «роковая дружба» - явление чисто ситуативное, тогда как «роковая любовь» - вполне распространенное.
Дружба подразумевает ряд взаимных обязательств: не обманывать друг друга, не предавать, не оставлять в беде, не завидовать в радости и т.п. К тому же дружба рождается при общности жизненных позиций, целей и ценностей, при совпадении (не обязательно сходстве, но возможности оптимального сосуществования) характеров. Когда эта совокупность обязательств переносится на любовно-брачные отношения, то, во-первых, семья строится на более глубоком фундаменте, чем сиюминутное увлечение и прилив страсти, а во-вторых, супружеская измена или уход одного из супругов воспринимаются как предательство друга, что исторически имеет за собой и более негативные коннотации, и меньше «извинительных» причин, чем измена в любви (в том случае, когда любовь не строится как «домашняя Церковь»).
Взаимная помощь и взаимовыручка становятся одной из основ решения как семейных, так и внешних проблем (уже послевоенный фильм «Добровольцы»).
К тому же в дружбе весьма малую роль играет фактор чисто внешней привлекательности: едва ли кто старше детсадовского или младшего школьного возраста не захочет дружить с достойным человеком только потому, что он толстый или рыжий, или еще что-то в этом роде. Внешность избранника или избранницы оценивается в духе пословицы «Не по хорошему мил, а по милу хорош». Жена не может перестать быть другом из-за того, что она потолстела и постарела, а муж - из-за того, что полысел и обеззубел. И уж тем более, друга нельзя бросить, когда он болен.
И еще одним существенным фактором обуздания повального послереволюционного разврата и повышения ответственности за свое поведение во взаимоотношениях полов был законодательный запрет на аборты в 1936 г. - сказалось традиционное семинарское воспитание Иосифа Виссарионовича.
Вот с опорой (сознательной или нет) на эту понятийную базу и формируется в предвоенные годы представление о любви-дружбе как основе семьи в сознании советской молодежи. Надо сказать, что оно оказалось вполне плодотворным. Опыт дружбы, уже имевшийся у молодого человека чуть ли не с младенческого возраста, переносился и в семью. Большинство браков, заключенных в предвоенные, военные и послевоенные годы оказались достаточно долговечными и прочными.
Такая семья уступает традиционно-религиозной в построении семейной иерархии: далеко не всегда муж являлся главой по определению, т.к. в дружбе лидирует сильнейший и в «дружеской» семье это не всегда зависело от пола. Вторым недостатком такой семьи была ее немногодетность, но это было веяние времени в целом, характерное не только для нашей страны.
И все же если сравнить то, что получилось, с тем, от чего шли («Катька - Бумажный Ранет»), то результат весьма неплохой.
Едва ли не последним поколением, в котором в массе отношения строились именно на этих основах, стало поколение наших родителей.
Печально знаменитая «Хрущевская оттепель» ознаменовалась сразу несколькими ударами по едва возрождавшейся почти традиционной семье. Во-первых, сразу после смерти Сталина, уже в 1955 г. вновь были разрешены аборты. Во-вторых, резко ограничилась возможность для мужчин зарабатывать достаточно для того, чтобы содержать семью (перестали оплачивать сдельно перевыполнение нормы, запретили работу по совместительству, большие подсобные хозяйства в деревне, частное предпринимательство в городе). В-третьих, практически лишили возможности женщин работать по принципу «не бей лежачего» (запрет на неполную ставку, отпуск за свой счет и т.п.), т.е. объективно невозможно стало воспитывать более одного ребенка.
Неизбежным следствием стало то, что дети росли в яслях и садах на пятидневках, в пионерлагерях и на продленках. Поэтому даже если между родителями и были прекрасные дружеские отношения, дети этого почти не успевали заметить. Братьев и сестер не было. Все заменял безликий коллектив, в котором понятие свой-чужой основывается не на личных (семейных или дружеских) связях, а на групповой солидарности, далеко не всегда имеющей позитивную основу. Это во многом лишало ребенка необходимого опыта теплых душевных привязанностей, а значит, и уничтожало те психологические основы, на которых строится семья.
К тому же «оттепель» способствовала проникновению идей «свободной любви», беспорядочные и безответственные связи постепенно стали нормой. Меня в свое время в легкий шок привела одна вполне зрелая дама, ранняя юность которой пришлась как раз на «благословенные» шестидесятые. Она удивлялась тому, что в отношениях ее дочери с женихом преобладает общность интересов и скорее дружеская составляющая: «У нашего поколения на первом месте была страсть!» (Заметим в скобках, что со своими страстями она доигралась до того, что папа ее собственного ребенка неизвестен точно даже ей самой).
Современная молодежь отнюдь не стремится к созданию семьи, и это обусловлено вполне объективными причинами. Наше поколение (т.е. родители сегодняшних двадцатилетних) - в большинстве своем единственные дети работающих родителей, причем, уже не в первом поколении. Идеал традиционной семьи тает уже на уровне генетической памяти. Идеал семьи, основанной на дружбе комсомольцев-добровольцев, был развенчан вместе с культом личности. Православная семья как «домашняя Церковь» во-первых, не для всех, а только для верующих, во-вторых, - в своем репринтно-благочестивом варианте - она уже содержит значительную долю неестественности. Некий абстрактный идеал семьи, который пытается сейчас прививать официальная идеология, для современного молодого человека не наполнен ничем, кроме стремления навязать ему обязательства, которых он брать на себя не хочет и к которым морально не готов.
Сейчас можно сколько угодно пытаться подкупать молодежь идеями «доступного жилья» для молодой семьи, «материнскими капиталами» и пр. и пр. Но пока в сознании - еще до возникновения соответствующих физиологических потребностей - нет основ, на которых строится семья (как «малая Церковь», как дружба, как что угодно - только стабильное и с добровольными взаимными обязательствами) - ничего у них не получится.