Музей рок-н-ролла. Из "Апокрифов". Питерский рок-фестиваль 1984 года. Окончание фрагментов прозы.
Апокрифы рок-н-ролла-4
...Иногда - странно, как вообще всегда получается это «иногда», - я порою очень далек от книг Генри Торо, а порою наоборот, они становятся частью меня. Можно принимать философию Торо, можно не принимать, но она есть, она в кипрее, что через месяц-два покроет прогалины наших уральских лесов, она в плавном полете бабочек, в странных возгласах ночных птиц, в тяжелых кругах, которые пускают по воде большие плещущиеся рыбины... Но я говорю сейчас даже не о его «Уолдене», а о маленькой - и десяти страничек не наберется - брошюрке с вызывающе-эпатирующим названием: «О гражданском неповиновении». Чем так взяла меня она, чем вызвано обращение к ней в контексте моей книги? А может, лучше просто процитировать первый абзац?
«Я всецело согласен с утверждением: «Лучшее правительство то, которое правит как можно меньше» - и хотел бы, чтобы оно осуществлялось быстрее и более систематически. Осуществленное, оно сводится в конце концов - и за это я тоже стою - к девизу: “Лучшее правительство то, которое не правит вовсе”, а когда люди будут к этому готовы, то именно такие правительства у них и будут. Правительство является в лучшем случае всего лишь средством, но большинство правительств обычно - а иногда и все они - являются средствами недейственными. Возражения, приводившиеся против постоянной армии, - а они многочисленны и вески и должны бы восторжествовать, - могут быть выдвинуты также и против постоянного правительства. Само правительство, являющееся только формой, в которой народу угодно осуществлять свою волю, тоже ведь может быть обращено во зло, прежде чем народ совершит через него то, что хочет».
Торо формулировал эти соображения, бродя по Конкорду, но почему они вспоминаются мне именно сейчас, когда я вновь оседлал столь полюбившуюся мне за эти дни чугунную цепь и грустно смотрю на улочку Рубинштейна, затихшую, умиротворенную, будто ничего никогда и не было, а то, что - неделю, год назад? - творилось здесь, всего лишь мираж, дурацкие трюки воображения да писательский зуд, ибо надо о чем-то писать? Но что это? Ба! Старая знакомая, все та же пачка из-под БТ, глянь-ка, она даже не изменилась за прошедшую вечность, все такая же чуть помятая, но все так же неплохо держит форму, будто шлюха, которая хорошо владеет приемами макияжа... А не заглянуть ли сейчас в «Сайгон», увидеть там всю гоп-компанию, может, там будет Капитан, и мне хватит его улыбки, улыбки - и больше ничего не надо, ведь это хорошо, ведь это просто здорово, когда люди умеют улыбаться так... Капитан, ты помнишь, как мы пели вместе, когда Боб стоял на сцене с гитарой и пел «Капитана Африку», а вокруг бегали мальчики с уоки-токи? Капитан, как ты можешь улыбаться, когда музыка твоя полна совсем иного, ведь это музыка бегства, страха и отчаяния, недаром одна из твоих лучших пластинок называется «Приговоренные к молчанию»... Но нет, нет, я не пойду сейчас в «Сайгон», и мне не о чем говорить с Капитаном, ибо у каждого из нас своя дорога, а музыка - в ней ли суть, да и при чем она здесь? Но эта пустая улочка, но эти тихие силуэты, тенями пробирающиеся вдоль стен - будто кто-то просто вырезал их из картона и пустил по улице прямо в таком виде... Нет, даже Таню Тайнину, эту мою порнографическую музу, я и то увидел бы сейчас с большим удовольствием, чем эти картонные тени, пробирающиеся вдоль домов... А там, за домами, там, где нет сейчас ни меня, ни моих близких, - город, да не просто город, вся вселенная, но вот только причем тут, скажите мне, рок-н-ролл ?
- Причем? - спрашивает меня Таня Тайнина. - Да так, как и все в нашей жизни, вспомни Майка, вспомни, как он поет: «Мир, любовь - это вам не хухры-мухры...»
«Эх, Таня, Таня, - думаю я, глядя, как она исчезает где-то по направлению к Невскому, - эх, Таня, Таня, у каждого из нас свое предначертание, и пора, пора мне мотать отсюда, с этой чугунной цепи, да и штаны мои - тертые, вельветовые - стали уже черт знает на что похожи, а про куртку, еще недавно, еще год назад белого цвета, и говорить нечего... Нет, пора уезжать, пора ехать в порт и брать билет, но вот только куда?»
...Есть чудесные страны, где никто из нас не бывал, есть чудесные райские острова, но лучшая страна, лучший остров - это ты сам, только вот где ты купишь нужный тебе билет? Пачка... Все та же пачка из-под БТ, как она успела надоесть мне за эти месяцы, что я провел за машинкой, да, сознаюсь, и БТ-то я никогда не курю, предпочитаю что покрепче, хотя бы папиросы, тот же «Беломор», к примеру...
Нет, пора уезжать, поднять руку, остановить проносящийся мотор с зеленым огоньком, и прочь, прочь, куда глядят глаза, лишь бы подальше отсюда, от этой улочки Рубинштейна, что стала странной метафорой этого повествования, впрочем, как и мальчики с уоки-токи... Первый... Второй... Пятый... Первый... Второй... Пятый... Но что им-то нужно от меня, безвестного прозаика и безработного журналиста, рокера с шестнадцатилетним стажем, человека, который пытался найти то, ради чего стоит жить?
Но главное не в этом, главное, что вот-вот наступит лето, а летом и дышать проще... И кому-то будет солнце, кому-то гомон пляжей и плеск дельфинов возле Коктебеля, все это кому-то, вот только надо верить, всегда надо верить ...
Становится еще более ветрено. Я встаю со своей чугунной цепи и иду к выходу с Рубинштейна. Прощай, пачка из-под БТ, прощай,Таня Тайнина, прости, что пришлось вставить тебя в эту прозу, но - признай - ты ведь исключительный для этого типаж, этакий рок-н-ролльный монстр, которым можно пугать малолетних детишек, хотя именно этим я и не хочу заниматься, у меня другие дела, другие проблемы, и вот уже аэропорт, и подан трап, контроль я миновал без всяких осложнений - нет у меня с собой бомбы, делайте со мной, что хотите, а не везу... И вот самолет в воздухе, а там, на земле, тот самый мираж, что и погнал меня за машинку.
Стюардесса разносит по салону воду, затем провозит тележку со всякой ерундой. Но что это? На тележке лежит целый блок сигарет БТ, запакованный, целофанированный, стоимостью ровно восемь рублей. Хотя это еще не самое забавное, кайф-то весь в том, что в карман чехла расположенного впереди кресла, я решил положить для будущих пассажиров прочитанную вечернюю газету - и нахожу пустую пачку из-под сигарет той же марки...
Чугунная цепь... Пачка из-под БТ... Мальчики с уоки-токи... Кофе в «Сайгоне»... Гребенщиков, цитирующий Брайана Ино с Дэвидом Бирном... Исчезает энергия, что питала мое повествование, пора заняться другими делами На вопрос, что же это такое - наш рок, ответа я так и не дал. Впрочем - сознаюсь - это и не входило в мои задачи. Только вот страх - куда деться от него? Да и есть ли он? Ведь не он правит миром, да и небо становится ближе, небо становится ближе, становится ближе, ближе, ближе...
Вот оно!
Запись 1997 года, 25-летие Аквариума, разовое воссоединение классического состава.
...Иногда - странно, как вообще всегда получается это «иногда», - я порою очень далек от книг Генри Торо, а порою наоборот, они становятся частью меня. Можно принимать философию Торо, можно не принимать, но она есть, она в кипрее, что через месяц-два покроет прогалины наших уральских лесов, она в плавном полете бабочек, в странных возгласах ночных птиц, в тяжелых кругах, которые пускают по воде большие плещущиеся рыбины... Но я говорю сейчас даже не о его «Уолдене», а о маленькой - и десяти страничек не наберется - брошюрке с вызывающе-эпатирующим названием: «О гражданском неповиновении». Чем так взяла меня она, чем вызвано обращение к ней в контексте моей книги? А может, лучше просто процитировать первый абзац?
«Я всецело согласен с утверждением: «Лучшее правительство то, которое правит как можно меньше» - и хотел бы, чтобы оно осуществлялось быстрее и более систематически. Осуществленное, оно сводится в конце концов - и за это я тоже стою - к девизу: “Лучшее правительство то, которое не правит вовсе”, а когда люди будут к этому готовы, то именно такие правительства у них и будут. Правительство является в лучшем случае всего лишь средством, но большинство правительств обычно - а иногда и все они - являются средствами недейственными. Возражения, приводившиеся против постоянной армии, - а они многочисленны и вески и должны бы восторжествовать, - могут быть выдвинуты также и против постоянного правительства. Само правительство, являющееся только формой, в которой народу угодно осуществлять свою волю, тоже ведь может быть обращено во зло, прежде чем народ совершит через него то, что хочет».
Торо формулировал эти соображения, бродя по Конкорду, но почему они вспоминаются мне именно сейчас, когда я вновь оседлал столь полюбившуюся мне за эти дни чугунную цепь и грустно смотрю на улочку Рубинштейна, затихшую, умиротворенную, будто ничего никогда и не было, а то, что - неделю, год назад? - творилось здесь, всего лишь мираж, дурацкие трюки воображения да писательский зуд, ибо надо о чем-то писать? Но что это? Ба! Старая знакомая, все та же пачка из-под БТ, глянь-ка, она даже не изменилась за прошедшую вечность, все такая же чуть помятая, но все так же неплохо держит форму, будто шлюха, которая хорошо владеет приемами макияжа... А не заглянуть ли сейчас в «Сайгон», увидеть там всю гоп-компанию, может, там будет Капитан, и мне хватит его улыбки, улыбки - и больше ничего не надо, ведь это хорошо, ведь это просто здорово, когда люди умеют улыбаться так... Капитан, ты помнишь, как мы пели вместе, когда Боб стоял на сцене с гитарой и пел «Капитана Африку», а вокруг бегали мальчики с уоки-токи? Капитан, как ты можешь улыбаться, когда музыка твоя полна совсем иного, ведь это музыка бегства, страха и отчаяния, недаром одна из твоих лучших пластинок называется «Приговоренные к молчанию»... Но нет, нет, я не пойду сейчас в «Сайгон», и мне не о чем говорить с Капитаном, ибо у каждого из нас своя дорога, а музыка - в ней ли суть, да и при чем она здесь? Но эта пустая улочка, но эти тихие силуэты, тенями пробирающиеся вдоль стен - будто кто-то просто вырезал их из картона и пустил по улице прямо в таком виде... Нет, даже Таню Тайнину, эту мою порнографическую музу, я и то увидел бы сейчас с большим удовольствием, чем эти картонные тени, пробирающиеся вдоль домов... А там, за домами, там, где нет сейчас ни меня, ни моих близких, - город, да не просто город, вся вселенная, но вот только причем тут, скажите мне, рок-н-ролл ?
- Причем? - спрашивает меня Таня Тайнина. - Да так, как и все в нашей жизни, вспомни Майка, вспомни, как он поет: «Мир, любовь - это вам не хухры-мухры...»
«Эх, Таня, Таня, - думаю я, глядя, как она исчезает где-то по направлению к Невскому, - эх, Таня, Таня, у каждого из нас свое предначертание, и пора, пора мне мотать отсюда, с этой чугунной цепи, да и штаны мои - тертые, вельветовые - стали уже черт знает на что похожи, а про куртку, еще недавно, еще год назад белого цвета, и говорить нечего... Нет, пора уезжать, пора ехать в порт и брать билет, но вот только куда?»
...Есть чудесные страны, где никто из нас не бывал, есть чудесные райские острова, но лучшая страна, лучший остров - это ты сам, только вот где ты купишь нужный тебе билет? Пачка... Все та же пачка из-под БТ, как она успела надоесть мне за эти месяцы, что я провел за машинкой, да, сознаюсь, и БТ-то я никогда не курю, предпочитаю что покрепче, хотя бы папиросы, тот же «Беломор», к примеру...
Нет, пора уезжать, поднять руку, остановить проносящийся мотор с зеленым огоньком, и прочь, прочь, куда глядят глаза, лишь бы подальше отсюда, от этой улочки Рубинштейна, что стала странной метафорой этого повествования, впрочем, как и мальчики с уоки-токи... Первый... Второй... Пятый... Первый... Второй... Пятый... Но что им-то нужно от меня, безвестного прозаика и безработного журналиста, рокера с шестнадцатилетним стажем, человека, который пытался найти то, ради чего стоит жить?
Но главное не в этом, главное, что вот-вот наступит лето, а летом и дышать проще... И кому-то будет солнце, кому-то гомон пляжей и плеск дельфинов возле Коктебеля, все это кому-то, вот только надо верить, всегда надо верить ...
Становится еще более ветрено. Я встаю со своей чугунной цепи и иду к выходу с Рубинштейна. Прощай, пачка из-под БТ, прощай,Таня Тайнина, прости, что пришлось вставить тебя в эту прозу, но - признай - ты ведь исключительный для этого типаж, этакий рок-н-ролльный монстр, которым можно пугать малолетних детишек, хотя именно этим я и не хочу заниматься, у меня другие дела, другие проблемы, и вот уже аэропорт, и подан трап, контроль я миновал без всяких осложнений - нет у меня с собой бомбы, делайте со мной, что хотите, а не везу... И вот самолет в воздухе, а там, на земле, тот самый мираж, что и погнал меня за машинку.
Стюардесса разносит по салону воду, затем провозит тележку со всякой ерундой. Но что это? На тележке лежит целый блок сигарет БТ, запакованный, целофанированный, стоимостью ровно восемь рублей. Хотя это еще не самое забавное, кайф-то весь в том, что в карман чехла расположенного впереди кресла, я решил положить для будущих пассажиров прочитанную вечернюю газету - и нахожу пустую пачку из-под сигарет той же марки...
Чугунная цепь... Пачка из-под БТ... Мальчики с уоки-токи... Кофе в «Сайгоне»... Гребенщиков, цитирующий Брайана Ино с Дэвидом Бирном... Исчезает энергия, что питала мое повествование, пора заняться другими делами На вопрос, что же это такое - наш рок, ответа я так и не дал. Впрочем - сознаюсь - это и не входило в мои задачи. Только вот страх - куда деться от него? Да и есть ли он? Ведь не он правит миром, да и небо становится ближе, небо становится ближе, становится ближе, ближе, ближе...
Вот оно!
Click to viewЗапись 1997 года, 25-летие Аквариума, разовое воссоединение классического состава.