Музей рок-н-ролла. Капитан Курехин.
Человек, который повлиял на меня больше всех, не скрою. Остальное в тексте (тоже из книги "Апокрифы молчаливых дней").
Апология Курехину,
или Сорок тысяч капитанов, переползающих через
большую флибустьерскую стену
Если вы знакомы хоть с одним сумасшедшим, то это еще полдела.
Если на пути вашей жизни вам повстречалась парочка гениев, то это тоже всего ничего.
Но вот если вам повстречался хоть один индивидуум, который с утра вам кажется истинным сумасшедшим, а вечером вы понимаете, что он - гений, то вам повезло, более того: вы - счастливый человек и вполне можете загадывать желание.
Все это очень похоже на то, будто (предположим) вы гуляете теплой летней ночью и прямо на вас с небосвода, откуда-нибудь со стороны созвездия Льва, вдруг грохается симпатичная такая звезда. И вы, естественно, загадываете желание.
О ком это я? Да о Курехине Сергее Анатольевиче. То бишь о Капитане. Ведь это именно он с утра может напоминать вам сбежавшего из буйной палаты больного, а вечером - гениальнее не бывает, куда всем остальным гениям мира!
Да тут еще на мою беду один крутой джазмен, прекрасно известный всем джазменам города Екатеринбурга, музыкальный диссидент, нонконформист, теоретик, организатор и так далее - Геннадий Дмитриевич Сахаров (не брат академика, как любил он сам подчеркивать в те годы), - через еще одного моего знакомого дал мне послушать пластинку Капитана «The ways of freedom», что означает «Пути свободы». Пластинка вышла в Англии на маленькой независимой студии «Лео рекордз» (Лео - это Леонид Фейген, известный музыкальный диссидент, нонконформист, организатор и так далее, живший некогда в этой - нашей стране, но перебравшийся в Лондон). И эти «Пути...» меня угрохали окончательно. Там было что-то такое невообразимое. Одно пианино - и все. Очень много одного пианино. Но новоджазового. С утра ты - сумасшедший, а вечером - гений. То есть Капитан. Он же Курехин. Он же Сергей Анатольевич. И познакомиться с ним мне было просто необходимо (видимо, такова тогда была моя карма!).
Правда, сразу оговорюсь, что все это опять воспоминания. О том мифическом Капитане, каким я знал его много лет назад.
А теперь по порядку. Во-первых, почему я так хотел познакомиться с Капитаном...
Да потому, что тогда, в самом начале восьмидесятых, мне очень нравилась одна группа. Называлась она Аквариум, и не о ней сейчас речь. И был у этой группы один альбом, именовавшийся «Табу», и в этом альбоме звучало такое фантастическое пианино, что крышу у меня сносило сразу же, как только я его слышал. На пианино этом играл Капитан. А так как в те годы я рок-н-ролл любил гораздо больше собак, то знакомство с мистическим Капитаном становилось чем-то вроде обряда инициации: мол, увижу его живьем и открою для себя новые горизонты.
Очень хитрым образом в мае восемьдесят четвертого мне удалось попасть на второй рок-фестиваль питерского рок-клуба. Не спрашивайте, каким, повторяю - очень хитрым. Тогда это было coвершенно сюрреалистическим, иррациональным и вообще неправдоподобным событием, хотя, впрочем, сейчас кажется, что вся та жизнь наша была иррациональной, сюрреалистической, фантастической и просто неправдоподобной. Не жизнью даже, а мрачноватым фэнтези, но лучше о Капитане.
Как я с ним познакомился..
А вот не помню. Я был в тот первый фестивальный вечер такой пьяный, что факта знакомства просто не могу вспомнить до сих пор. Но, наверное, как-то познакомился, если на следующее утро он позвонил мне в гостиничный номер и тихо так сказал:
- А ты помнишь, что мы хотели в баре встретиться?
- А это кто говорит? - так же тихо спросил я.
- Это Курехин говорит, - ответил мне Капитан, и я помчался в бар.
Дальше - извините - я пропускаю часть воспоминаний, ибо что можно навспоминать о таком вот похмельном майском дне, когда ты сидишь в баре, пьешь холодное пиво, чем (соответственно) лечишь больную голову и общаешься с самым обаятельным человеком на свете.
Вернувшись из Питера, я всем говорил, что Курехин такой душка, такой обаятельный, что я первый раз в жизни (и единственный, между прочим) пожалел, что родился мужчиной. Прямо даже расстроился - ну не мог же я влюбиться в Капитана, в Курехина, в Сергея Анатольевича, не будучи женщиной. Или надо было сменить ориентацию. Вот так!
А дальше мы начали общаться, то в Питере, то в Москве, то вдвоем, то в куче народа, последнее случалось намного чаще, ибо Капитан, как любой истинный гений, всегда был окружен целой кучей народа и вел он себя при этом как абсолютно безумный индивидуум.
К примеру, как-то раз в Питере, в тот самый мой приезд, когда я делал с БГ большое-большое интервью, меня повели ночевать на очередной флэт. Это была мастерская известного тогда и еще более известного сейчас художника Тимура Новикова, а ночевать туда пошел со мной еще и Бугаев-Африка, ставший через несколько лет известным всем вьюношам и девушкам этой страны благодаря фильму «Асса» (точнее, я с ним пошел и даже спал под огромным портретом самого Африки работы упомянутого Тимура Новикова, ну очень огромным портретом. Ночью портрет этот захотел на меня упасть, то есть начал падать, но недопадал. А Африка, он же Бугаев, сидел в соседней комнате и слушал ноль-музыку. А по коридору зачем-то бегал огромный и свирепый, мышиного окраса дог, который - как мне казалось - очень хотел меня съесть).
Курехин весь тот вечер кидал брынзой в искусствоведа и джазолога Александра Кана. Александр Кан не был сумасшедшим, он был очень умным и любил знаменитого авангардиста Энтони Брэкстона (когда я пришел к нему в гости, то он целый час пичкал меня квадрафоническим, то есть из четырех колонок играющим, концертом для четырех симфонических оркестров. Из каждой колонки - свой оркестр. Голова через десять минут съезжает мухой!) Курехин, честно говоря, только кажется сумасшедшим, поэтому он, покидавшись брынзой, предложил пойти всем на улицу и совместно приступить к воплощению его очередного проекта, который пришел ему в голову в момент кидания брынзой в Александра Кана, и который он (Капитан) назвал «Индустриальной готикой». Воплощение должно было заключаться в совместной же разборке, распилке, разбивке, раздрайке ни в чем не повинного и занесенного снегом по самую крышу «запорожца» первой модели (было все это, между прочим, через пару проходных дворов от знаменитого Большого дома на Литейном - питерского КГБ). Но никто не пошел, а потому - как позже гордо поведает об этом сам Капитан - проект «Индустриальная готика» изначально проиграл проекту «Популярная механика», она же «Поп-механика».
Но поведает он мне об этом уже в восемьдесят шестом, в апреле. Где-то в середине, еще до Чернобыля. В хорошем таком апреле, когда все предощущали танцы на грани весны, как тогда пел БГ Уже упоминавшийся нонконформист, диссидент, джазолог и организатор, не состоявший в родстве с создателем водородной бомбы, решил устроить очередной performance, очередное новоджазовое безумие, то есть некое шоу, о котором очень трудно рассказывать, ибо это надо видеть и слышать. Словом, Геннадий Дмитриевич, пользуясь тем, что уже явно наступали другие времена, пригласил в город с концертом Капитана. Но не одного, а с Сергеем Летовым, известным деятелем новоджазового дудения в самые разные саксофоны. Известен он был еще и тем, что именно в те времена тесно сотрудничал с московской нонконформистской, радикальной и провокационной группой ДК и даже помогал лидеру ДК господину Жарикову (о нем я тоже могу какой-нибудь миф рассказать, только не очень хочется. Впрочем, господин Жариков удивительно ловко, подтверждая свою фамилию, жарил кроликов, это я не шучу, очень вкусные жареные кролики получались в исполнении лидера ДК господина Жарикова, и это чистая правда!). В общем, колоритная это была фигура - Сергей Летов, и приехал он к нам дудеть вместе с Сергеем Анатольевичем, который должен был играть на всяческих клавишных инструментах, то есть пианинах, роялях и синтезаторах.
Но дудеть и играть эти господа должны были вечером, в актовом зале нынешней горной академии (тогда просто горного института), а днем я поехал к ним в гостиницу (то ли это был «Большой Урал», то ли «Центральная» - сейчас не помню), и там-то и было самое интересное.
Капитан сочинял прилюдно (то есть при мне и при Летове) то, что они будут играть вечером. Он сидел в кресле и напевал, а потом говорил Летову:
- Так, тут, значит, я играю свою любимую каденцию на рояле...
- На препарированном? - спрашивает Летов.
- Нет, на простом, - отвечает Курехин, - и добавляет, - но потом и на препарированном, вот так... - и он быстро начинает показывать пальцами, как он будет играть каденцию на препарированном рояле, хотя даже не препарированного инструмента в номере нет. Курехин играет в воздухе. Играет по воздуху, как, видимо, и положено гению. Или сумасшедшему. То есть Капитану, а я сижу, открыв рот, и смотрю на все это. И слушаю музыку.
-Так, - говорит Капитан, - а потом ты дудишь. Ты потом во что дудишь, в альт или в тенор?
- В тенор, - отвечает Летов.
- Хорошо, - говорит Сергей Анатольевич, - потом ты дудишь в тенор, а я начинаю играть на синтезаторе что-то очень эскимосское, вот так... - и Курехин начинает напевать что-то очень эскимосское. - Значит, я играю, а потом всюду гаснет свет. И играешь ты. Что ты будешь играть?
- Я буду играть брачную песню сексуально озабоченного динозавра! - гордо рапортует Летов.
- Хорошо, - отвечает Капитан, - значит, потом гаснет свет, и ты играешь брачную песню сексуально озабоченного динозавра...
Я должен еще раз подтвердить, что все, что они проговаривали в тот апрельский день, звучало вечером так, как они это проговаривали. И эскимосские напевы были, и брачная песнь этого самого динозавра. И каденция на простом рояле и на рояле препарированном. И многое, что еще. Вот только как все это называлось - я не помню, впрочем, все курехинские названия абсолютно безумны, так что не исключено, что это действо к восторгу публики действительно называлось «Сорок тысяч капитанов, переползающих через большую флибустьерскую стену», хотя вполне возможно, что стена была китайской, кирпичной, камышовой или просто - большой стеной. В общем, диссидент и нонконформист мог быть доволен: шоу получилось на славу, а потом Курехин и Летов поехали ко мне домой. Ужинать.
Когда к тебе ужинать приезжают Курехин с Летовым, то жена твоя старается на славу и делает действительно ужин. Тем паче, что незадолго перед этим Илья Валерьевич Кормильцев научил ее делать суп из крабьих ножек (они же лапки). Тогда он вообще очень часто, и очень много, и очень вкусно готовил, чем еще раз подтвердил для меня правомерность любви русских литераторов к говорящим фамилиям. Но вернемся к ужину. Наступает тот самый момент, когда в большой фаянсовой супнице суп из крабьих ножек (лапок) принесли на стол. Усталый Капитан сидит в кресле и смотрит на стол с этой самой супницей и мечтательно говорит:
- Ох, и поем же я сейчас!
Длинногривый Летов не говорит, он открывает крышку, берет половник и наливает себе первую порцию супа, зацепив заодно первую порцию крабьих лапок. Мы с женой смотрим на Летова с умилением, а на Курехина - с состраданием.
- Вот сейчас, еще минута - и я поем, ох и поем же я! - мурлыкает Курехин, прикрыв глаза.
Летов вновь открывает крышку супницы и вновь берет в руки половник.
- Я готов, - говорит Курехин, - я иду!
Летов дожевывает последнюю крабью лапку и сыто бросает реплику в сторону Сергея Анатольевича:
- А вкусно-то было! Жаль, что ты не захотел!
Курехин долго и мрачно смотрит на Летова, но потом, видимо, вспоминает, что он не просто Курехин, а еще и Сергей Анатольевич, и не просто Сергей Анатольевич, а Капитан, то есть гений. Он великодушно улыбается и принимается за какое-то незапомнившееся (исключительно в контексте с супом «а ля Кормильцев») второе, и все мы, сидящие в этой славной комнате за этим славным столом, чувствуем, как горячие щупальца его обаяния опутывают каждого из присутствующих, и сразу вспоминается все: и прошедший концерт, и кидание брынзой в славном городе Питере, и наше знакомство, и блистательная пластинка «Пути свободы», записанная им еще в восьмидесятом, когда Капитану, как и мне, было всего двадцать шесть лет, и «Табу», и «Радио Африка» Гребенщикова, где одна из песен называется «Капитан Африка», хотя это абсолютно ничего не значит, как абсолютно ничего не значит вообще все из вышерассказанного, ибо - как любил говорить Василий Павлович Аксенов - давно это было! А что было давно - то всегда неправда. Вот так!
***
Боги играют в свои игры. И есть в этих играх своя жесткая предопределенность. Стоило мне написать апологию Капитану, как буквально пару дней спустя позвонила одна старая и добрая знакомая и спросила:
- Что с Курехиным?
- А что с ним? - в свою очередь переспросил я, и тогда мне сказали, что вот уже который день по центральным TV-каналам идет объявление о том, что Капитан серьезно болен, что он в реанимации, и что ему нужна помощь.
Прошло больше месяца, подкатил июль, рачье время, и в самый, пожалуй, черный день этого столь любимого мною месяца, мне опять позвонили, причем часа через полтора после того, как по ОРТ закончилась программа «Час Пик» с Капитаном, в которой он был очень больным (по внешнему виду), но не менее великим и безумным, чем всегда. Программа, где в конце ведущий вновь сказал, что Сергей Анатольевич перенес одну операцию, нуждается в другой, и поэтому ему требуется помощь. А часа через полтора - повторю - мне позвонили и сообщили, что час назад Курехин умер...
Наверно, у богов есть какой-то свой план, иначе все выглядит действительно как полная и беспощадная бессмыслица. Только я не буду писать о том, что «все мы понесли тяжелую утрату», ибо пока никто из нас не понимает, что действительно произошло с уходом Капитана.
Потому что он был гением. Пусть не от Бога, а (как Паганини) скорее уж от дьявола, от Князя Тьмы, от некогда любимого сына Всевышнего, именуемого Люцифером, и за необыкновенную гордыню отправленного в Ад. Сейчас это не играет никакой роли, давайте-ка лучше просто вспомним, чего бы не было, если бы не было Капитана.
Весь ранний Аквариум, от «Треугольника» до «Радио Африки» - этих бы не было, а другие не считаются...
Цой и Кино, альбом «Это не любовь».
Памятные всем Странные игры...
Популярная механика...
И его пластинка - лучшая для меня по сей день, - которая называлась «Пути свободы».
Ее нельзя забыть, ибо пути его свободы стали в свое время и нашими.
Только мы еще живы, а Капитан ушел в самом мистическом мужском возрасте - в 42 года.
Капитан ушел.
Кто мне скажет, что будет дальше с его кораблем?
***
Я принципиально не стал править как сам этот текст, так и послесловие к нему, написанное в день смерти Капитана. Я хочу добавить только несколько строк.
Первое. Тот самый сотовый телефон Шевчука, с которого начинаются все эти мифы о рок-н-ролле, находился в больнице, в руках Курехина. По этому телефону Капитан последний раз говорил с миром.
Второе. В это время Кормильцев вез из Москвы в Питер деньги на лечение Капитана - они пошли на похороны.
Третье. У меня на столе лежит очередной номер питерского журнала «Fuzz» с программой так называемого «SKIF» - «Sergei Kuryokhin International Festival», «Международного фестиваля Сергея Курехина», который проводится фондом его имени под патронажем его вдовы, Анастасии.
Четвертое. Любимая дочь Капитана выбросилась из окна и сейчас похоронена рядом со своим великим отцом.
Пятое. Сорок тысяч капитанов все еще переползают через большую флибустьерскую стену...
И шестое. У меня такое ощущение, что я так и не успел услышать от него всего, что он мог сказать!
Апрель 1986, первый приезд Капитана в Свердловск.
А как без этого:
Апология Курехину,
или Сорок тысяч капитанов, переползающих через
большую флибустьерскую стену
Если вы знакомы хоть с одним сумасшедшим, то это еще полдела.
Если на пути вашей жизни вам повстречалась парочка гениев, то это тоже всего ничего.
Но вот если вам повстречался хоть один индивидуум, который с утра вам кажется истинным сумасшедшим, а вечером вы понимаете, что он - гений, то вам повезло, более того: вы - счастливый человек и вполне можете загадывать желание.
Все это очень похоже на то, будто (предположим) вы гуляете теплой летней ночью и прямо на вас с небосвода, откуда-нибудь со стороны созвездия Льва, вдруг грохается симпатичная такая звезда. И вы, естественно, загадываете желание.
О ком это я? Да о Курехине Сергее Анатольевиче. То бишь о Капитане. Ведь это именно он с утра может напоминать вам сбежавшего из буйной палаты больного, а вечером - гениальнее не бывает, куда всем остальным гениям мира!
Да тут еще на мою беду один крутой джазмен, прекрасно известный всем джазменам города Екатеринбурга, музыкальный диссидент, нонконформист, теоретик, организатор и так далее - Геннадий Дмитриевич Сахаров (не брат академика, как любил он сам подчеркивать в те годы), - через еще одного моего знакомого дал мне послушать пластинку Капитана «The ways of freedom», что означает «Пути свободы». Пластинка вышла в Англии на маленькой независимой студии «Лео рекордз» (Лео - это Леонид Фейген, известный музыкальный диссидент, нонконформист, организатор и так далее, живший некогда в этой - нашей стране, но перебравшийся в Лондон). И эти «Пути...» меня угрохали окончательно. Там было что-то такое невообразимое. Одно пианино - и все. Очень много одного пианино. Но новоджазового. С утра ты - сумасшедший, а вечером - гений. То есть Капитан. Он же Курехин. Он же Сергей Анатольевич. И познакомиться с ним мне было просто необходимо (видимо, такова тогда была моя карма!).
Правда, сразу оговорюсь, что все это опять воспоминания. О том мифическом Капитане, каким я знал его много лет назад.
А теперь по порядку. Во-первых, почему я так хотел познакомиться с Капитаном...
Да потому, что тогда, в самом начале восьмидесятых, мне очень нравилась одна группа. Называлась она Аквариум, и не о ней сейчас речь. И был у этой группы один альбом, именовавшийся «Табу», и в этом альбоме звучало такое фантастическое пианино, что крышу у меня сносило сразу же, как только я его слышал. На пианино этом играл Капитан. А так как в те годы я рок-н-ролл любил гораздо больше собак, то знакомство с мистическим Капитаном становилось чем-то вроде обряда инициации: мол, увижу его живьем и открою для себя новые горизонты.
Очень хитрым образом в мае восемьдесят четвертого мне удалось попасть на второй рок-фестиваль питерского рок-клуба. Не спрашивайте, каким, повторяю - очень хитрым. Тогда это было coвершенно сюрреалистическим, иррациональным и вообще неправдоподобным событием, хотя, впрочем, сейчас кажется, что вся та жизнь наша была иррациональной, сюрреалистической, фантастической и просто неправдоподобной. Не жизнью даже, а мрачноватым фэнтези, но лучше о Капитане.
Как я с ним познакомился..
А вот не помню. Я был в тот первый фестивальный вечер такой пьяный, что факта знакомства просто не могу вспомнить до сих пор. Но, наверное, как-то познакомился, если на следующее утро он позвонил мне в гостиничный номер и тихо так сказал:
- А ты помнишь, что мы хотели в баре встретиться?
- А это кто говорит? - так же тихо спросил я.
- Это Курехин говорит, - ответил мне Капитан, и я помчался в бар.
Дальше - извините - я пропускаю часть воспоминаний, ибо что можно навспоминать о таком вот похмельном майском дне, когда ты сидишь в баре, пьешь холодное пиво, чем (соответственно) лечишь больную голову и общаешься с самым обаятельным человеком на свете.
Вернувшись из Питера, я всем говорил, что Курехин такой душка, такой обаятельный, что я первый раз в жизни (и единственный, между прочим) пожалел, что родился мужчиной. Прямо даже расстроился - ну не мог же я влюбиться в Капитана, в Курехина, в Сергея Анатольевича, не будучи женщиной. Или надо было сменить ориентацию. Вот так!
А дальше мы начали общаться, то в Питере, то в Москве, то вдвоем, то в куче народа, последнее случалось намного чаще, ибо Капитан, как любой истинный гений, всегда был окружен целой кучей народа и вел он себя при этом как абсолютно безумный индивидуум.
К примеру, как-то раз в Питере, в тот самый мой приезд, когда я делал с БГ большое-большое интервью, меня повели ночевать на очередной флэт. Это была мастерская известного тогда и еще более известного сейчас художника Тимура Новикова, а ночевать туда пошел со мной еще и Бугаев-Африка, ставший через несколько лет известным всем вьюношам и девушкам этой страны благодаря фильму «Асса» (точнее, я с ним пошел и даже спал под огромным портретом самого Африки работы упомянутого Тимура Новикова, ну очень огромным портретом. Ночью портрет этот захотел на меня упасть, то есть начал падать, но недопадал. А Африка, он же Бугаев, сидел в соседней комнате и слушал ноль-музыку. А по коридору зачем-то бегал огромный и свирепый, мышиного окраса дог, который - как мне казалось - очень хотел меня съесть).
Курехин весь тот вечер кидал брынзой в искусствоведа и джазолога Александра Кана. Александр Кан не был сумасшедшим, он был очень умным и любил знаменитого авангардиста Энтони Брэкстона (когда я пришел к нему в гости, то он целый час пичкал меня квадрафоническим, то есть из четырех колонок играющим, концертом для четырех симфонических оркестров. Из каждой колонки - свой оркестр. Голова через десять минут съезжает мухой!) Курехин, честно говоря, только кажется сумасшедшим, поэтому он, покидавшись брынзой, предложил пойти всем на улицу и совместно приступить к воплощению его очередного проекта, который пришел ему в голову в момент кидания брынзой в Александра Кана, и который он (Капитан) назвал «Индустриальной готикой». Воплощение должно было заключаться в совместной же разборке, распилке, разбивке, раздрайке ни в чем не повинного и занесенного снегом по самую крышу «запорожца» первой модели (было все это, между прочим, через пару проходных дворов от знаменитого Большого дома на Литейном - питерского КГБ). Но никто не пошел, а потому - как позже гордо поведает об этом сам Капитан - проект «Индустриальная готика» изначально проиграл проекту «Популярная механика», она же «Поп-механика».
Но поведает он мне об этом уже в восемьдесят шестом, в апреле. Где-то в середине, еще до Чернобыля. В хорошем таком апреле, когда все предощущали танцы на грани весны, как тогда пел БГ Уже упоминавшийся нонконформист, диссидент, джазолог и организатор, не состоявший в родстве с создателем водородной бомбы, решил устроить очередной performance, очередное новоджазовое безумие, то есть некое шоу, о котором очень трудно рассказывать, ибо это надо видеть и слышать. Словом, Геннадий Дмитриевич, пользуясь тем, что уже явно наступали другие времена, пригласил в город с концертом Капитана. Но не одного, а с Сергеем Летовым, известным деятелем новоджазового дудения в самые разные саксофоны. Известен он был еще и тем, что именно в те времена тесно сотрудничал с московской нонконформистской, радикальной и провокационной группой ДК и даже помогал лидеру ДК господину Жарикову (о нем я тоже могу какой-нибудь миф рассказать, только не очень хочется. Впрочем, господин Жариков удивительно ловко, подтверждая свою фамилию, жарил кроликов, это я не шучу, очень вкусные жареные кролики получались в исполнении лидера ДК господина Жарикова, и это чистая правда!). В общем, колоритная это была фигура - Сергей Летов, и приехал он к нам дудеть вместе с Сергеем Анатольевичем, который должен был играть на всяческих клавишных инструментах, то есть пианинах, роялях и синтезаторах.
Но дудеть и играть эти господа должны были вечером, в актовом зале нынешней горной академии (тогда просто горного института), а днем я поехал к ним в гостиницу (то ли это был «Большой Урал», то ли «Центральная» - сейчас не помню), и там-то и было самое интересное.
Капитан сочинял прилюдно (то есть при мне и при Летове) то, что они будут играть вечером. Он сидел в кресле и напевал, а потом говорил Летову:
- Так, тут, значит, я играю свою любимую каденцию на рояле...
- На препарированном? - спрашивает Летов.
- Нет, на простом, - отвечает Курехин, - и добавляет, - но потом и на препарированном, вот так... - и он быстро начинает показывать пальцами, как он будет играть каденцию на препарированном рояле, хотя даже не препарированного инструмента в номере нет. Курехин играет в воздухе. Играет по воздуху, как, видимо, и положено гению. Или сумасшедшему. То есть Капитану, а я сижу, открыв рот, и смотрю на все это. И слушаю музыку.
-Так, - говорит Капитан, - а потом ты дудишь. Ты потом во что дудишь, в альт или в тенор?
- В тенор, - отвечает Летов.
- Хорошо, - говорит Сергей Анатольевич, - потом ты дудишь в тенор, а я начинаю играть на синтезаторе что-то очень эскимосское, вот так... - и Курехин начинает напевать что-то очень эскимосское. - Значит, я играю, а потом всюду гаснет свет. И играешь ты. Что ты будешь играть?
- Я буду играть брачную песню сексуально озабоченного динозавра! - гордо рапортует Летов.
- Хорошо, - отвечает Капитан, - значит, потом гаснет свет, и ты играешь брачную песню сексуально озабоченного динозавра...
Я должен еще раз подтвердить, что все, что они проговаривали в тот апрельский день, звучало вечером так, как они это проговаривали. И эскимосские напевы были, и брачная песнь этого самого динозавра. И каденция на простом рояле и на рояле препарированном. И многое, что еще. Вот только как все это называлось - я не помню, впрочем, все курехинские названия абсолютно безумны, так что не исключено, что это действо к восторгу публики действительно называлось «Сорок тысяч капитанов, переползающих через большую флибустьерскую стену», хотя вполне возможно, что стена была китайской, кирпичной, камышовой или просто - большой стеной. В общем, диссидент и нонконформист мог быть доволен: шоу получилось на славу, а потом Курехин и Летов поехали ко мне домой. Ужинать.
Когда к тебе ужинать приезжают Курехин с Летовым, то жена твоя старается на славу и делает действительно ужин. Тем паче, что незадолго перед этим Илья Валерьевич Кормильцев научил ее делать суп из крабьих ножек (они же лапки). Тогда он вообще очень часто, и очень много, и очень вкусно готовил, чем еще раз подтвердил для меня правомерность любви русских литераторов к говорящим фамилиям. Но вернемся к ужину. Наступает тот самый момент, когда в большой фаянсовой супнице суп из крабьих ножек (лапок) принесли на стол. Усталый Капитан сидит в кресле и смотрит на стол с этой самой супницей и мечтательно говорит:
- Ох, и поем же я сейчас!
Длинногривый Летов не говорит, он открывает крышку, берет половник и наливает себе первую порцию супа, зацепив заодно первую порцию крабьих лапок. Мы с женой смотрим на Летова с умилением, а на Курехина - с состраданием.
- Вот сейчас, еще минута - и я поем, ох и поем же я! - мурлыкает Курехин, прикрыв глаза.
Летов вновь открывает крышку супницы и вновь берет в руки половник.
- Я готов, - говорит Курехин, - я иду!
Летов дожевывает последнюю крабью лапку и сыто бросает реплику в сторону Сергея Анатольевича:
- А вкусно-то было! Жаль, что ты не захотел!
Курехин долго и мрачно смотрит на Летова, но потом, видимо, вспоминает, что он не просто Курехин, а еще и Сергей Анатольевич, и не просто Сергей Анатольевич, а Капитан, то есть гений. Он великодушно улыбается и принимается за какое-то незапомнившееся (исключительно в контексте с супом «а ля Кормильцев») второе, и все мы, сидящие в этой славной комнате за этим славным столом, чувствуем, как горячие щупальца его обаяния опутывают каждого из присутствующих, и сразу вспоминается все: и прошедший концерт, и кидание брынзой в славном городе Питере, и наше знакомство, и блистательная пластинка «Пути свободы», записанная им еще в восьмидесятом, когда Капитану, как и мне, было всего двадцать шесть лет, и «Табу», и «Радио Африка» Гребенщикова, где одна из песен называется «Капитан Африка», хотя это абсолютно ничего не значит, как абсолютно ничего не значит вообще все из вышерассказанного, ибо - как любил говорить Василий Павлович Аксенов - давно это было! А что было давно - то всегда неправда. Вот так!
***
Боги играют в свои игры. И есть в этих играх своя жесткая предопределенность. Стоило мне написать апологию Капитану, как буквально пару дней спустя позвонила одна старая и добрая знакомая и спросила:
- Что с Курехиным?
- А что с ним? - в свою очередь переспросил я, и тогда мне сказали, что вот уже который день по центральным TV-каналам идет объявление о том, что Капитан серьезно болен, что он в реанимации, и что ему нужна помощь.
Прошло больше месяца, подкатил июль, рачье время, и в самый, пожалуй, черный день этого столь любимого мною месяца, мне опять позвонили, причем часа через полтора после того, как по ОРТ закончилась программа «Час Пик» с Капитаном, в которой он был очень больным (по внешнему виду), но не менее великим и безумным, чем всегда. Программа, где в конце ведущий вновь сказал, что Сергей Анатольевич перенес одну операцию, нуждается в другой, и поэтому ему требуется помощь. А часа через полтора - повторю - мне позвонили и сообщили, что час назад Курехин умер...
Наверно, у богов есть какой-то свой план, иначе все выглядит действительно как полная и беспощадная бессмыслица. Только я не буду писать о том, что «все мы понесли тяжелую утрату», ибо пока никто из нас не понимает, что действительно произошло с уходом Капитана.
Потому что он был гением. Пусть не от Бога, а (как Паганини) скорее уж от дьявола, от Князя Тьмы, от некогда любимого сына Всевышнего, именуемого Люцифером, и за необыкновенную гордыню отправленного в Ад. Сейчас это не играет никакой роли, давайте-ка лучше просто вспомним, чего бы не было, если бы не было Капитана.
Весь ранний Аквариум, от «Треугольника» до «Радио Африки» - этих бы не было, а другие не считаются...
Цой и Кино, альбом «Это не любовь».
Памятные всем Странные игры...
Популярная механика...
И его пластинка - лучшая для меня по сей день, - которая называлась «Пути свободы».
Ее нельзя забыть, ибо пути его свободы стали в свое время и нашими.
Только мы еще живы, а Капитан ушел в самом мистическом мужском возрасте - в 42 года.
Капитан ушел.
Кто мне скажет, что будет дальше с его кораблем?
***
Я принципиально не стал править как сам этот текст, так и послесловие к нему, написанное в день смерти Капитана. Я хочу добавить только несколько строк.
Первое. Тот самый сотовый телефон Шевчука, с которого начинаются все эти мифы о рок-н-ролле, находился в больнице, в руках Курехина. По этому телефону Капитан последний раз говорил с миром.
Второе. В это время Кормильцев вез из Москвы в Питер деньги на лечение Капитана - они пошли на похороны.
Третье. У меня на столе лежит очередной номер питерского журнала «Fuzz» с программой так называемого «SKIF» - «Sergei Kuryokhin International Festival», «Международного фестиваля Сергея Курехина», который проводится фондом его имени под патронажем его вдовы, Анастасии.
Четвертое. Любимая дочь Капитана выбросилась из окна и сейчас похоронена рядом со своим великим отцом.
Пятое. Сорок тысяч капитанов все еще переползают через большую флибустьерскую стену...
И шестое. У меня такое ощущение, что я так и не успел услышать от него всего, что он мог сказать!
Апрель 1986, первый приезд Капитана в Свердловск.
А как без этого:
Click to view