Рок-н-ролльный мемуар...
Хорошая знакомая по жж попросила написать о квартирниках, ей надо, чтобы отрокам юным поведать...
Вот я и написал очередную хрень. Поразвлекался, смайл.
Немое кино
Память не равна времени. Если второе как насильник в подворотне, то первое лишь игра - даже не воображения, а постоянно прыгающих по морской воде солнечных зайчиков, то тающих в набегающей волне, то вновь возникающих.
О чем это я?
Да просто невозможно точно изложить спустя двадцать шесть лет, что и как было в тот январский и до невозможности, по-питерски, промозглый и отвратительный день, с резким ветром, пахнущим безумием. Даже число уже всего лишь белое пятно, что говорить о времени суток - то ли час, то ли два, то ли три…
- Поедешь со мной на квартирник? - спросил меня накануне Гребенщиков.
- Чей? - тупо спросил я.
- Мой, чей же еще? - сказал БГ, и вышел из «Сайгона», оставив меня допивать кофе в компании с Курехиным, хотя может, это сейчас мне кажется, что с Курехиным, а на самом деле это был кто-то другой.
Я не буду объяснять, что такое квартирник, лучше просто постараюсь изложить все, что было дальше, когда такси, в котором уже сидел БГ, отъехало от несущественного, а то уже и несуществующего дома, возле которого нами была забита стрелка. И закрутились мы, запетляли по питерским улицам, подгоняемые январским ветром, который, за все минувшие дни, выстудил меня до костей.
Смелый человек, предоставивший свою квартиру для очередного подпольного концерта БГ, жил в старом доме, с толстыми стенами, в отдельной квартире, то ли на четвертом, то ли на пятом этаже. Почему-то мне помнится лестница дворцового типа, хотя это бред, конечно, дворцом то строение явно не было, просто бывший доходный дом, явно, дореволюционной еще постройки.
Нас ждали у подъезда, Боб расплатился, мы вышли.
- Давай, помогу! - сказал я.
БГ отдал мне кофр с гитарой, и быстро исчез в подъезде, в сопровождении одного из встречающих, хотя, на самом деле, все это могло быть и не так!
Сколько человек было в квартире? Ну, пятнадцать точно, а может, что и за двадцать. Интеллигентные такие, приличные люди, от восемнадцати лет и до непонятности, кто с волосами до плеч, кто с бородой, кто просто милой, приятной внешности. Ну и девушки, естественно, с блестящими глазами и белыми лицами - невская вода так, что ли, действует? Да какая, в общем-то, разница, кто пришел тогда, в январский день 1985 года, заплатив то ли по рублю, то ли по два, чтобы послушать БГ…
- Тит здесь?
Расшифровывать мне не надо. Тит - это Саша Титов, бас-гитарист Аквариума, который работал с БГ и на квартирниках, потому чем толще были стены - тем лучше, ведь если даже звук был минимальной мощности, то это все равно чувствовалось.
Кто-то из присутствующих знал БГ, кто-то Титова, кто-то - их обоих. Меня не знал никто, но это позволило мне просто оставаться самим собой.
- Боря, ну что, начнем? - спросил смелый хозяин.
Боря выпил винишка из протянутого стакана, сел на стул, поднастроил гитару.
Все затихли.
- Сейчас, - сказал Борис, - сейчас!
Стянул свитер и остался в черной майке с надпись Sex Pistols. Достал губную гармошку, пристроил ее к гитаре.
В воздухе комнаты стало что-то происходить. Когда мы только вошли, больше было похоже то ли на тусовку, то ли на недосветский раут. А сейчас тут все стало наэлектризованным, энергия собиралась под потолкам, у стен, в углах, искры пробегали между нами, теми, кто сидел на полу, на стульях, на табуретках, и двумя парнями с гитарами, один был с акустикой, а второй - с безладовым басом, подключенным к маленькой, переносной колонке.
Боб извлек из губной гармошки насыщенный, резкий звук, а потом взял первый аккорд.
Зуд телефонов, связки ключей;
Ты выйдешь за дверь, и вот ты снова ничей.
Желчь поражений, похмелье побед,
Но чем ты заплатишь за воду ничьей?
Я хотел бы опираться о платан,
Я так хотел бы опираться о платан,
А так мне кажется, что все это зря.
Взвыла гармошка, Боб мотнул головой, волосы упали ему на лоб, правой ногой он отбивал ритм, энергия в комнате стала просто бешенной. Мы все были наэлектризованы, хотя и пяти минут еще не прошло, но какая-то магия творилась прямо на глазах, Титов плел басовую подожку, а Боб яростно бил по струнам и пел:
С мешком кефира до Великой Стены;
Идешь за ним, но ты не видишь спины,
Встретишь его - не заметишь лица;
Забудь начало - лишишься конца.
Когда он закончил петь, то все вежливо похлопали. Кричать никто не мог, биться в конвульсиях восторга тоже, да и вообще - зачем хлопать громко, когда и так все ясно?
До этого я никогда не слышал, как БГ поет свои песни в сопровождении лишь гитары и баса, да иногда губной гармоники. Нет, как он просто поет под гитару у кого-нибудь дома - такое было, причем, тогда он был в этой же самой майке, и пел (так уж получилось) часов пять кряду, и не только свои песни, а еще и Beatles, и Rolling Stones, и даже Doors, но это было другое.
А тут проистекало настоящее действо, с завязкой, кульминацией и - естественно - развязкой.
Именно в тот день я услышал три его песни, одну из которых и сейчас он, бывает, исполняет на концертах, а две других я не слушал «живьем» очень давно.
Первая - это «Город золотой», или же просто «Город». Тогда, да и сейчас, мне абсолютно по фиг, что ни текст, ни музыка ему самому не принадлежат, просто эта песня создана именно для него, надеюсь, спорить никто не будет, как не спорил с этим и покойный Алексей Хвостенко, первым спевший текст Анри Волохонского, положенный на музыку Владимира Вавилова. Это великая песня, но именно, что в Борином исполнении, вряд ли кто будет со мною спорить.
Вторая - «Лети, мой ангел, лети!»
Через год, примерно в это же время, в маленьком уральском городке Миассе, я присутствовал на том чуде, что никогда уже не повторится. Аквариум в своем золотом составе был на сцене, и феерические звуки скрипки Саши Куссуля, которому оставалось жить чуть больше, чем полгода (концерт был в январе, а 6 августа Саша утонет, переплывая Волгу) подчеркивали каждую фразу, буквально выдираемую БГ из сердца:
Крылья сломались, когда еще воздух был пуст.
Кто мог сказать ему, что за плечами лишь груз?
Кто мог что-то сказать ему - мы знали, что он впереди.
Я шепнул ему вслед: «Лети, мой ангел, лети!»
А тогда, на квартирнике, я услышал ее впервые, это была любовь с первого звука, с первого слова:
Мальчик, похожий на мага, слепой, как стрела,
Девственность неба разрушивший взмахом крыла;
Когда все мосты обратились в прах, и пепел покрыл пути,
Я сказал ему вслед: «Лети, мой ангел, лети!»
Если слово катарсис тут подходит, то именно это я и пережил в тот момент, когда на Питер уже падали сумерки, а БГ, в мокрой от пота майке и со слипшимися на лбу волосами взял последний аккорд. Сколько уже продолжался концерт? Час? Два? Время исчезло, жаль одного, что больше мне никогда не пережить ничего подобного!
Но и это было еще не все.
В самом конце, уже под завязку этого фантастического выступления, Боб вдруг посерьезнел, и даже перестал улыбаться. А потом начал петь еще одну песню, никогда до того мной не слышанную, энергетика в комнате стала мрачной, искры все так же проскакивали между нами, грозясь поджечь тут все. И тогда заполыхало бы пламя, и со стороны улицы было бы красиво смотреть, как за большими окнами то ли четвертого, то ли пятого этажа, гуляет красный петух.
У меня был друг, его звали Фома
Он забыл все слова, кроме слова "чума"
Вчера было лето, а теперь зима
Наверное, мой ревер сошел с ума
Я устал пить чай, я устал пить вино
Я зажег весь свет, но стало темно
Десять лет я озвучивал фильм,
Но это было немое кино
Это длинная песня, но каждый ее куплет был в тот день для меня как гвоздь, что вбивался в крышку гроба мира за окном. Подобное удалось лишь покойному Илье Кормильцеву, написавшему год спустя «Скованных одной цепью». Чего он никогда бы не сделал, если БГ до этого не пел бы «Немое кино».
Панки любят грязь, а хиппи цветы,
И тех, и других заберут менты
Ты можешь жить любя, ты можешь жить грубя,
Но если ты не мент - возьмут и тебя
Я устал пить чай, я устал пить вино
Я зажег весь свет, но стало темно
Десять лет я озвучивал фильм,
Но это было немое кино
И я видел чудеса обеих столиц
Святых без рук и женщин без лиц
Все ангелы в запое, я не помню кто где
У рокеров рак мозга, а джазмены в пизде
Я устал пить чай, я устал пить вино
Я зажег весь свет, но стало темно
Десять лет я озвучивал фильм
Но это было немое кино
Я устал пить чай, я устал пить вино
Я забыл все слова, кроме слова «говно»
Десять лет я озвучивал фильм,
Но это было немое кино
Понятно, что это был не конец концерта, скорее всего, «Город золотой» Боб, как умелый демиург, оставил напоследок, чтобы все вышли из той странной квартиры просветленными, вспоминая, как на них снизошло волшебство, которого они даже не представляли. Но для меня все завершилось вот этими строчками. Жесткий рок-н-ролльный квадрат, психоделический бас Титова, безумные питерские сумерки за окном, и такая тоска в душе и в сердце, что могла быть сформулирована одной лишь фразой: да сколько же можно издеваться над нами?
Десять лет я озвучивал фильм, но это было немое кино…
- Ты на вокзал? - спросил меня Боб, когда мы уже были на улице и ждали такси. - Добросить?
Я кивнул головой.
Странный дом и его смелый хозяин остались позади. Боб и Тит, подзаработавшие чуток деньжат, были довольны, а еще больше они были счастливы оттого, что магия удалась, а значит, все идет правильно, делай что должно, и будет, что будет, если верить все тому же БГ.
Билет у меня уже был в кармане, я зашел выпить кофе в какую-то забегаловку. Боб уехал в питерскую тьму, давно сменившую сумерки.
В голове крутились обрывки песен, какие-то фразы.
И вот я отчетливо услышал, как голос Гребенщикова пропел прямо мне в ухо:
Я знаю - во всем, что было со мной, Бог на моей стороне,
И все упреки в том, что я глух, относятся не ко мне.
Ведь я слышу вокруг миллион голосов.
Но один - как птица в горсти;
И я сжимаю кулак: «Лети, мой ангел, лети!»
Все же БГ и тут оказался верен себе, не «Город золотой», так «Лети, мой ангел, лети!», потому как приходи время, когда немое кино должно стать обрести голос!
И если бы не тот квартирник, если бы вообще не квартирники, как таковые, где бы я смог услышать все это не в самопальных записях, а живьем? Как слушал Шевчука (ну, тут и наша дружба сыграла, он просто пел у меня на кухне или в кабинете), Башлачева, Майка…
Как мудро заметил в свое время Василий Павлович Аксенов: жаль, что вас не было с нами!
Бонус:
Вот я и написал очередную хрень. Поразвлекался, смайл.
Немое кино
Память не равна времени. Если второе как насильник в подворотне, то первое лишь игра - даже не воображения, а постоянно прыгающих по морской воде солнечных зайчиков, то тающих в набегающей волне, то вновь возникающих.
О чем это я?
Да просто невозможно точно изложить спустя двадцать шесть лет, что и как было в тот январский и до невозможности, по-питерски, промозглый и отвратительный день, с резким ветром, пахнущим безумием. Даже число уже всего лишь белое пятно, что говорить о времени суток - то ли час, то ли два, то ли три…
- Поедешь со мной на квартирник? - спросил меня накануне Гребенщиков.
- Чей? - тупо спросил я.
- Мой, чей же еще? - сказал БГ, и вышел из «Сайгона», оставив меня допивать кофе в компании с Курехиным, хотя может, это сейчас мне кажется, что с Курехиным, а на самом деле это был кто-то другой.
Я не буду объяснять, что такое квартирник, лучше просто постараюсь изложить все, что было дальше, когда такси, в котором уже сидел БГ, отъехало от несущественного, а то уже и несуществующего дома, возле которого нами была забита стрелка. И закрутились мы, запетляли по питерским улицам, подгоняемые январским ветром, который, за все минувшие дни, выстудил меня до костей.
Смелый человек, предоставивший свою квартиру для очередного подпольного концерта БГ, жил в старом доме, с толстыми стенами, в отдельной квартире, то ли на четвертом, то ли на пятом этаже. Почему-то мне помнится лестница дворцового типа, хотя это бред, конечно, дворцом то строение явно не было, просто бывший доходный дом, явно, дореволюционной еще постройки.
Нас ждали у подъезда, Боб расплатился, мы вышли.
- Давай, помогу! - сказал я.
БГ отдал мне кофр с гитарой, и быстро исчез в подъезде, в сопровождении одного из встречающих, хотя, на самом деле, все это могло быть и не так!
Сколько человек было в квартире? Ну, пятнадцать точно, а может, что и за двадцать. Интеллигентные такие, приличные люди, от восемнадцати лет и до непонятности, кто с волосами до плеч, кто с бородой, кто просто милой, приятной внешности. Ну и девушки, естественно, с блестящими глазами и белыми лицами - невская вода так, что ли, действует? Да какая, в общем-то, разница, кто пришел тогда, в январский день 1985 года, заплатив то ли по рублю, то ли по два, чтобы послушать БГ…
- Тит здесь?
Расшифровывать мне не надо. Тит - это Саша Титов, бас-гитарист Аквариума, который работал с БГ и на квартирниках, потому чем толще были стены - тем лучше, ведь если даже звук был минимальной мощности, то это все равно чувствовалось.
Кто-то из присутствующих знал БГ, кто-то Титова, кто-то - их обоих. Меня не знал никто, но это позволило мне просто оставаться самим собой.
- Боря, ну что, начнем? - спросил смелый хозяин.
Боря выпил винишка из протянутого стакана, сел на стул, поднастроил гитару.
Все затихли.
- Сейчас, - сказал Борис, - сейчас!
Стянул свитер и остался в черной майке с надпись Sex Pistols. Достал губную гармошку, пристроил ее к гитаре.
В воздухе комнаты стало что-то происходить. Когда мы только вошли, больше было похоже то ли на тусовку, то ли на недосветский раут. А сейчас тут все стало наэлектризованным, энергия собиралась под потолкам, у стен, в углах, искры пробегали между нами, теми, кто сидел на полу, на стульях, на табуретках, и двумя парнями с гитарами, один был с акустикой, а второй - с безладовым басом, подключенным к маленькой, переносной колонке.
Боб извлек из губной гармошки насыщенный, резкий звук, а потом взял первый аккорд.
Зуд телефонов, связки ключей;
Ты выйдешь за дверь, и вот ты снова ничей.
Желчь поражений, похмелье побед,
Но чем ты заплатишь за воду ничьей?
Я хотел бы опираться о платан,
Я так хотел бы опираться о платан,
А так мне кажется, что все это зря.
Взвыла гармошка, Боб мотнул головой, волосы упали ему на лоб, правой ногой он отбивал ритм, энергия в комнате стала просто бешенной. Мы все были наэлектризованы, хотя и пяти минут еще не прошло, но какая-то магия творилась прямо на глазах, Титов плел басовую подожку, а Боб яростно бил по струнам и пел:
С мешком кефира до Великой Стены;
Идешь за ним, но ты не видишь спины,
Встретишь его - не заметишь лица;
Забудь начало - лишишься конца.
Когда он закончил петь, то все вежливо похлопали. Кричать никто не мог, биться в конвульсиях восторга тоже, да и вообще - зачем хлопать громко, когда и так все ясно?
До этого я никогда не слышал, как БГ поет свои песни в сопровождении лишь гитары и баса, да иногда губной гармоники. Нет, как он просто поет под гитару у кого-нибудь дома - такое было, причем, тогда он был в этой же самой майке, и пел (так уж получилось) часов пять кряду, и не только свои песни, а еще и Beatles, и Rolling Stones, и даже Doors, но это было другое.
А тут проистекало настоящее действо, с завязкой, кульминацией и - естественно - развязкой.
Именно в тот день я услышал три его песни, одну из которых и сейчас он, бывает, исполняет на концертах, а две других я не слушал «живьем» очень давно.
Первая - это «Город золотой», или же просто «Город». Тогда, да и сейчас, мне абсолютно по фиг, что ни текст, ни музыка ему самому не принадлежат, просто эта песня создана именно для него, надеюсь, спорить никто не будет, как не спорил с этим и покойный Алексей Хвостенко, первым спевший текст Анри Волохонского, положенный на музыку Владимира Вавилова. Это великая песня, но именно, что в Борином исполнении, вряд ли кто будет со мною спорить.
Вторая - «Лети, мой ангел, лети!»
Через год, примерно в это же время, в маленьком уральском городке Миассе, я присутствовал на том чуде, что никогда уже не повторится. Аквариум в своем золотом составе был на сцене, и феерические звуки скрипки Саши Куссуля, которому оставалось жить чуть больше, чем полгода (концерт был в январе, а 6 августа Саша утонет, переплывая Волгу) подчеркивали каждую фразу, буквально выдираемую БГ из сердца:
Крылья сломались, когда еще воздух был пуст.
Кто мог сказать ему, что за плечами лишь груз?
Кто мог что-то сказать ему - мы знали, что он впереди.
Я шепнул ему вслед: «Лети, мой ангел, лети!»
А тогда, на квартирнике, я услышал ее впервые, это была любовь с первого звука, с первого слова:
Мальчик, похожий на мага, слепой, как стрела,
Девственность неба разрушивший взмахом крыла;
Когда все мосты обратились в прах, и пепел покрыл пути,
Я сказал ему вслед: «Лети, мой ангел, лети!»
Если слово катарсис тут подходит, то именно это я и пережил в тот момент, когда на Питер уже падали сумерки, а БГ, в мокрой от пота майке и со слипшимися на лбу волосами взял последний аккорд. Сколько уже продолжался концерт? Час? Два? Время исчезло, жаль одного, что больше мне никогда не пережить ничего подобного!
Но и это было еще не все.
В самом конце, уже под завязку этого фантастического выступления, Боб вдруг посерьезнел, и даже перестал улыбаться. А потом начал петь еще одну песню, никогда до того мной не слышанную, энергетика в комнате стала мрачной, искры все так же проскакивали между нами, грозясь поджечь тут все. И тогда заполыхало бы пламя, и со стороны улицы было бы красиво смотреть, как за большими окнами то ли четвертого, то ли пятого этажа, гуляет красный петух.
У меня был друг, его звали Фома
Он забыл все слова, кроме слова "чума"
Вчера было лето, а теперь зима
Наверное, мой ревер сошел с ума
Я устал пить чай, я устал пить вино
Я зажег весь свет, но стало темно
Десять лет я озвучивал фильм,
Но это было немое кино
Это длинная песня, но каждый ее куплет был в тот день для меня как гвоздь, что вбивался в крышку гроба мира за окном. Подобное удалось лишь покойному Илье Кормильцеву, написавшему год спустя «Скованных одной цепью». Чего он никогда бы не сделал, если БГ до этого не пел бы «Немое кино».
Панки любят грязь, а хиппи цветы,
И тех, и других заберут менты
Ты можешь жить любя, ты можешь жить грубя,
Но если ты не мент - возьмут и тебя
Я устал пить чай, я устал пить вино
Я зажег весь свет, но стало темно
Десять лет я озвучивал фильм,
Но это было немое кино
И я видел чудеса обеих столиц
Святых без рук и женщин без лиц
Все ангелы в запое, я не помню кто где
У рокеров рак мозга, а джазмены в пизде
Я устал пить чай, я устал пить вино
Я зажег весь свет, но стало темно
Десять лет я озвучивал фильм
Но это было немое кино
Я устал пить чай, я устал пить вино
Я забыл все слова, кроме слова «говно»
Десять лет я озвучивал фильм,
Но это было немое кино
Понятно, что это был не конец концерта, скорее всего, «Город золотой» Боб, как умелый демиург, оставил напоследок, чтобы все вышли из той странной квартиры просветленными, вспоминая, как на них снизошло волшебство, которого они даже не представляли. Но для меня все завершилось вот этими строчками. Жесткий рок-н-ролльный квадрат, психоделический бас Титова, безумные питерские сумерки за окном, и такая тоска в душе и в сердце, что могла быть сформулирована одной лишь фразой: да сколько же можно издеваться над нами?
Десять лет я озвучивал фильм, но это было немое кино…
- Ты на вокзал? - спросил меня Боб, когда мы уже были на улице и ждали такси. - Добросить?
Я кивнул головой.
Странный дом и его смелый хозяин остались позади. Боб и Тит, подзаработавшие чуток деньжат, были довольны, а еще больше они были счастливы оттого, что магия удалась, а значит, все идет правильно, делай что должно, и будет, что будет, если верить все тому же БГ.
Билет у меня уже был в кармане, я зашел выпить кофе в какую-то забегаловку. Боб уехал в питерскую тьму, давно сменившую сумерки.
В голове крутились обрывки песен, какие-то фразы.
И вот я отчетливо услышал, как голос Гребенщикова пропел прямо мне в ухо:
Я знаю - во всем, что было со мной, Бог на моей стороне,
И все упреки в том, что я глух, относятся не ко мне.
Ведь я слышу вокруг миллион голосов.
Но один - как птица в горсти;
И я сжимаю кулак: «Лети, мой ангел, лети!»
Все же БГ и тут оказался верен себе, не «Город золотой», так «Лети, мой ангел, лети!», потому как приходи время, когда немое кино должно стать обрести голос!
И если бы не тот квартирник, если бы вообще не квартирники, как таковые, где бы я смог услышать все это не в самопальных записях, а живьем? Как слушал Шевчука (ну, тут и наша дружба сыграла, он просто пел у меня на кухне или в кабинете), Башлачева, Майка…
Как мудро заметил в свое время Василий Павлович Аксенов: жаль, что вас не было с нами!
Бонус:
You can watch this video on www.livejournal.com