Черный петух Раротонги. Продолжение
Глава пятнадцатая. Лагуна Мури
И уже на следующий день мы с Мишей Баковым оказались в том самом месте, что, по всей видимости, еще богом Раронгой было предназначено идеальной точкой прибытия для инфицированных вирусом бегства.
Наверное, так и должен выглядеть утраченный рай, тот дивный сад, где некогда шлялась одна сладкая парочка, пока не совершила первородный грех, после чего все в этом мире стало не так.
Занесло же нас туда случайно.
Ведь просто торчать у океана и не поплавать на коралловом рифе - немыслимо, а потому надо искать, где этот самый риф идеален для приятного времяпрепровождения с рыбками и прочими тварями подводными, морскими звездами, например, осьминогами, да и чтобы кораллы были если и не как возле того же Шарм-Эль-Шейха, но не многим уступали бы тамошним.
Красоты хотелось подводной, ласкающей взор и уводящей в нирвану. То есть, постижения безусловной истины, что приходит, когда наступает конец авидьи (незнания), погружающего разум в бесконечную череду перерождений, то бишь, зависимого существования, или сансары.
Впрочем, буддизм хорош лишь как некая метафора бытия, со всеми этими своими неудобопроизносимыми терминами, равно, как с Большой и Малой колесницами, проще говоря, Махаяной и Хинаяной.
Но о подобном лучше говорить с Гребенщиковым, когда у того, конечно, появляется на это настроение, только вот за последние лет двадцать такого я не припомню.
А потому обратно на Раротонгу.
Про риф и рыбок я спросил у Крисси сразу же, как мы вышли, еще покачиваясь от трех дней болтанки в океане, на берег главного острова архипелага Кука. Вообще-то была слабая надежда на то, что дядюшка Пол, учитывая, что пользовались его гостеприимством мы не восемь дней, а намного меньше, денег же обратно Антон с него требовать не стал, включит дизель, поднимет паруса и доставит нас на этот самый сказочный риф, который все равно должен же быть где-то поблизости. Не этот, который виден что с пирса, что из мотеля, и о который постоянно разбиваются волны, отчего в воздухе стоит непрекращающийся шум, а риф как синоним подводного сада. Ах, сад, сад, где благолепие красок ласкает взор, и ты паришь среди скатов и мурен, будто бы и сам часть этого невероятного мира.
- Impossible! - сказала Крисси.
- Почему невозможно? - спросил я.
Она начала бегло лепетать на своем новозеландском английском, и я уяснил, что яхте туда нельзя никоим образом, туда надо брать экскурсию в одной из нескольких компаний, которые заняты исключительно тем, что ублажают заезжих. Дают им поплавать и понырять, катают по лагуне на лодке со стеклянным дном, да еще устраивают шоу на берегу.
- Как лагуна-то называется? - поинтересовался я.
- Мури, - сказала Крисси, - лагуна Мури!
И я запомнил.
Вообще-то, что означает на кукском языке слово «мури», я не знаю до сих пор. Не исключено, что это местное произношение полинезийского «муреа» или «моореа», что означает «желтая ящерица». Моореа-муреа-мури, похоже, не правда ли?
Но копаться в этимологии слов хорошо тогда, когда ты хоть что-то в этом понимаешь, у меня же с этим не очень. Это мой отец был выдающимся лингвистом и специалистом мирового уровня по топонимике и ономастике, был бы он жив, я бы спросил у него совета, может, он что бы и подсказал. Вот только уже больше года его нет в живых, так что остановлюсь на своей доморощенной версии, пусть будет лагуна желтой ящерицы.
Рекламные проспекты, зазывающие в эту лагуну, были пачками разложены на стойке рецепции мотеля, еще днем, когда мы позагорали и пособирали раковины на берегу, я выловил одну из двух местных маориек, опять ту, что посубтильнее и побойчее, попросил позвонить по указанному на бумажке телефону и застолбить нам два места на завтра.
Ничего особого мы с Мишей не ожидали, да и чего такого необычного можно ожидать от простого туристического аттракциона?
В чем-то мы оказались правы, а вот в чем-то…
Но до второй части предыдущего предложения еще надо добраться.
Описывать же первую часть в подробностях нет смысла, потому как во всех частях света подобные развлечения устраиваются одинаково. За вами подъезжает микроавтобус, вы в него садитесь, потом он едет к следующему отелю, вы пялитесь в окно, маршрут продолжается, народу в салоне становится больше, никакого уединения с самим собой и с предчувствием чего-то необыкновенного, чего так жаждет твоя душа…
Правда, на очередной остановке к нам присоединился Миша из Брянска, но ничего странного в этом тоже не было - должен же и он чем-то развлекаться в этом Богом забытом месте, на краю света, в двадцати тысячах километрах от Родины.
Перехожу на скороговорку. Автобус сворачивает в пальмовый лес, кокосы гроздьями виснут с небес. «Всем выходить!», раздается сигнал, очередь в кассу, а вот и причал. Лодка дурацкая, стеклянное дно, куча народа, курить нельзя, вещи наверх, в сетку кладите, сами же быстро на скамейки садитесь.
Но что-то начинает брезжить в душе…
На самом деле я никогда еще не видел воды такого цвета. Она не просто бирюзовая, она будто соткана из множества переливающихся нитей, среди которых есть и золотые, и серебристые, и аквамариновые, и чисто бирюзового оттенка. Не вода, шелк, наброшенный с неба на лагуну, от берега которой мы отходим под сигнал, который двое мускулистых маори выдувают в огромные раковины, два молодых бога с венками на головах.
Понятно, что шоу, а парни эти - местные аниматоры. Только легкий, теплый ветерок, и звучание укулеле, и странные, веселые песни, которые они исполняют под тарахтенье мотора, и вот новозеландцы, австралийцы, мужчины, женщины, их дети, все вдруг меняются в лицах. А над водой начинают порхать бабочки.
Это брызги от кильватерной струи, всего лишь. Но это и самые настоящие бабочки, с прозрачными, переливающимися на солнце крылышками. Лодка тормозит напротив одного из островков, как шапкой, накрытым пальмами, бабочки исчезают, опять трубят в раковины мускулистые, смуглотелые Тритоны, и все мы прыгаем в воду, где уже ждут кораллы, и тропические рыбки, и звезды. Да все, что и должно быть - все это ожидало нас в теплых водах лагуны Мури, в шелке которой отражалось голубое небо, но это, как оказалось, был еще не рай.
В нем мы оказались через час, когда нас высадили на берег острова со странным названием Коромири.
Вроде бы типичное туристическое место для пикников. С проложенными дорожками, с туалетами, с навесом и столиками для еды, положено барбекю, как иначе, все включено, дамы и господа!
Да еще coconut show - должны же белые гости увидеть, как туземцы веками добывали кокосовые орехи, обезьянками взбираясь на двадцатиметровой высоты (может, и больше) пальмы, и сбрасывая вниз тяжелые дары тропиков, каждый из которых может размозжить тебе голову, если вдруг свалится на нее случайно.
Посмотрев, как, переодевшись в рыжую юбочку, и напяливший странный головной убор, маорийский красавец-мачо, взлетел к самой верхушке пальмы, где и начал обрубать и сбрасывать на землю орехи, мы с Мишей пошли обратно на берег.
И вот тут-то все произошло.
Мы свернули с облагороженной руками местных работяг тропинки, нырнули под кроны пальм, под сень тропических деревьев, и вдруг все наносное, что давным давно окружает каждого из нас в этом идиотском и огромном мире, исчезло.
Прежде всего, наступила тишина, которой я никогда до этого еще не слышал. Без пения птиц, без стрекота цикад, лишь далекий шум волн, бьющихся о кромку внешнего рифа, продолжал эту неумолкаемую симфонию океана, только часть, которая началась сейчас, со взмаха палочки в руке невидимого нам дирижера, может, все того же бога Раронги, шла даже не в темпе andante, это было adagio, а может, что и largamente.
Эти звуки манили, тянули к себе. Они привораживали нас, заставляли идти в сторону берега. До него было недалеко, может, метров пятьдесят, а может, и меньше. А потом началось то, ради чего мы, как я понимаю это сейчас, и оказались там, на малюсеньком островке Коромири, в лагуне Мури, что находится на юго-востоке Раротонги, если я правильно определил стороны света, смотря сейчас на карту и пытаясь вспомнить, что же я тогда увидел.
А увидел я берег, на котором не было ни одного человека.
И белоснежный, мельчайший коралловый песок слепил глаза - было ощущение, что он отсвечивал от солнца, которое уже миновало зенит и начало свой путь в сторону заката.
Иногда на песке встречались камни, а еще большие створки раковин, такого же белого, как и он сам, цвета.
И старые, высохшие деревья, скорее всего, принесенные каким-нибудь ураганом, были тут же, на берегу, отчего вся туристическая накипь этого места внезапно исчезла, мы с Мишей оказались на необитаемом острове, пусть и был он всего лишь в несколько десятков квадратных метров. А дальше опять площадка для барбекю, навесы, туалеты, веселые маорийцы с укулеле, и такие же веселые новозеландцы с австралийцами, ждущие, когда же им принесут только что приготовленного на решетке тунца.
Но здесь, на берегу, ничего этого не было, только тени от прибрежных деревьев, да этот белейший песок, на который хотелось лечь, закрыть глаза и остаться на нем навсегда!
Это и был тот знаменитый рай, который, отчего-то, сейчас принято именовать раем «Баунти». Только что общего имеет телереклама с реальностью, да и сама судьба мятежного экипажа трехмачтового судна, взбунтовавшегося против отличавшегося крутым нравом и жестокостью капитана Уильяма Блая, и высадившего его, вместе еще с восемнадцатью верными ему членами команды, в шлюпку неподалеку от острова Тонга, а сами пошли обратно, на Таити.
Я лег на песок и начал смотреть в сторону океана.
Казалось, что вот-вот, как на горизонте покажутся паруса, корабль будет с каждым часом увеличиваться, пока не окажется напротив острова, и тогда на воду спустят шлюпку, которая, пройдя через один из узких проходов, ведущих внутрь лагуны, направится к берегу.
И, честно говоря, мне этого не хотелось.
- Пошли в воду! - сказал Миша.
Под ногами шныряли малюсенькие, разноцветные, яркие рыбки. Стоило остановиться, как они застывали на месте тоже, потом опять начинали кружиться хороводом, сужая и сужая круги, видимо, стремясь довести этот ритуальный танец до того мгновения, когда можно будет ухватить, проплывая мимо твоей ступни, микроскопический кусочек кожи, и уплыть затем восвояси.
- А прикинь, - услышал я голос Миши, - что вдруг сейчас бутылка проплывет рядом…
- Какая?
- С запиской…
На самом деле ничего странного в этом бы не было. Вот люди на берегу, coconut show, веселые песни под укулеле, запах жареного тунца - это странно, потому как абсолютно не вяжется с истинной идиллией, что настигла нас с ним здесь, на этом берегу, возле Тихого океана. А бутылка с запиской…
Это как раз нормально, может, какая-то яхта, наподобие нашего «Южного Креста», вдруг начала терпеть бедствие, попала в шторм, да не в шестибалльный, а покруче, и уже в последний миг, в тот момент, когда ветер повалил мачту, и суденышко стало уходить под воду - пробиты иллюминаторы, волны остервенело хлещут внутрь, - капитан или кто-нибудь из команды, а может, что и пассажиров, нацарапал несколько слов, свернул бумажку, сунул в бутылку из-под пива или виски, или, на худой конец, пластиковую емкость из-под воды, закрыл горлышко пробкой и швырнул в океан…
- А радио? - спросил Миша, подхватывая игру.
- Ты помнишь, как наш капитан пытался связаться с кем-нибудь по рации, эфир был пуст, лишь шорох и помехи…
- И пять тысяч метров глубины под нами! - подхватил Миша.
Мы оба засмеялись, хотя непонятно, чему.
Стало глубже, уже по пояс. Рыбки исчезли, вокруг нас плавали рыбы и рыбешки. Они отнюдь не жаждали заняться нашим пилингом, мы им даже не мешали, просто у них были свои дела, у нас - свои, главное же - не наткнуться на морского ежа, но их хорошо видно, вода настолько прозрачна, что черные кругляшки, лежащие тут и там на дне, сразу бросаются в глаза.
И брели мы так оба по водам лагуны Мури, мимо берега острова Коромири, оказавшись в раю, сами того не ожидая, двое бледнолицых, заброшенных на край света, где пальмы и солнце, и даже зимой стоит лето, и белый песок, и бабочки в брызгах воды танцуют под звуки музыки океана…
Мы обогнули островок и оказались напротив нашей лодки, дошли до нее, подержались за борт, поплавали, снова пошли к берегу, на котором уже собиралась прибывшая сюда вместе с нами толпа паломников в рай. Миша из Брянска стоял у самой кромки воды, и щелкал, щелкал своим монструозным, с огромным объективом, фотоаппаратом, стараясь утащить в его память все, что можно. И эту пальму, и ту, и вот эту новозеландскую пару, и нашего аниматора-мачо, уже сменившего рыжую юбку туземца, лазающего за кокосами, на голубое парео, разукрашенное черными фигурками и символами, смысла которых мне все равно никогда не узнать.
И я вдруг понял, что завидую этому маорийскому парню с Раротонги, потому что вряд ли я еще побываю в этом месте, а он как был здесь вчера, так будет и завтра. И время для него не существует, не должно существовать по определению, потому как в раю времени нет, оно там незачем!
Понятно, что для него это работа, и что, скорее всего, он терпеть не может все эти толпы бледнолицых. Пусть кто-то из них уже загорел, а кто-то сгорел настолько, что лицо его ярко-красного цвета. Но все они ведь пришельцы, иные, чужие и чуждые этому месту с его пальмами, лагуной и белым песком.
И он подсмеивается над нами, но он может себе это позволить - ведь он здесь дома, а нас уже днями тут не будет!
Опять раздался протяжный, низкий звук - Тритоны вновь затрубили в свои раковины.
Пора грузиться на лодку, часы счастья подошли к концу.
- Чем займемся вечером? - спросил я у Миши.
- Как чем? Будем стейк есть! - ответил мне Баков-младший.
- А давай, начнем роман придумывать за ужином!
- Про что?
- Про необитаемый остров, естественно! Про что же еще?
Заработал мотор, лодка тронулась с места. Новозеландские и австралийские детки сгрудились возле стекла, вделанного в днище, пытаясь еще разок взглянуть на рыбок. Но ничего не было видно, лишь муть от песка, да белые пузырьки воздуха, как это бывает всегда, когда крутится гребной винт.
Я посмотрел за корму. Над кильватерной струей опять запорхали стайкой переливающиеся на солнце бабочки брызг.
Или лучше вот так: брызги бабочек!
И сейчас, когда за окном снег последних дней октября, мне грустно, прежде всего, оттого, что я уже знаю главное, рай есть. И могу даже точно назвать место, где он находится: остров Раротонга, лагуна Мури.
И уже на следующий день мы с Мишей Баковым оказались в том самом месте, что, по всей видимости, еще богом Раронгой было предназначено идеальной точкой прибытия для инфицированных вирусом бегства.
Наверное, так и должен выглядеть утраченный рай, тот дивный сад, где некогда шлялась одна сладкая парочка, пока не совершила первородный грех, после чего все в этом мире стало не так.
Занесло же нас туда случайно.
Ведь просто торчать у океана и не поплавать на коралловом рифе - немыслимо, а потому надо искать, где этот самый риф идеален для приятного времяпрепровождения с рыбками и прочими тварями подводными, морскими звездами, например, осьминогами, да и чтобы кораллы были если и не как возле того же Шарм-Эль-Шейха, но не многим уступали бы тамошним.
Красоты хотелось подводной, ласкающей взор и уводящей в нирвану. То есть, постижения безусловной истины, что приходит, когда наступает конец авидьи (незнания), погружающего разум в бесконечную череду перерождений, то бишь, зависимого существования, или сансары.
Впрочем, буддизм хорош лишь как некая метафора бытия, со всеми этими своими неудобопроизносимыми терминами, равно, как с Большой и Малой колесницами, проще говоря, Махаяной и Хинаяной.
Но о подобном лучше говорить с Гребенщиковым, когда у того, конечно, появляется на это настроение, только вот за последние лет двадцать такого я не припомню.
А потому обратно на Раротонгу.
Про риф и рыбок я спросил у Крисси сразу же, как мы вышли, еще покачиваясь от трех дней болтанки в океане, на берег главного острова архипелага Кука. Вообще-то была слабая надежда на то, что дядюшка Пол, учитывая, что пользовались его гостеприимством мы не восемь дней, а намного меньше, денег же обратно Антон с него требовать не стал, включит дизель, поднимет паруса и доставит нас на этот самый сказочный риф, который все равно должен же быть где-то поблизости. Не этот, который виден что с пирса, что из мотеля, и о который постоянно разбиваются волны, отчего в воздухе стоит непрекращающийся шум, а риф как синоним подводного сада. Ах, сад, сад, где благолепие красок ласкает взор, и ты паришь среди скатов и мурен, будто бы и сам часть этого невероятного мира.
- Impossible! - сказала Крисси.
- Почему невозможно? - спросил я.
Она начала бегло лепетать на своем новозеландском английском, и я уяснил, что яхте туда нельзя никоим образом, туда надо брать экскурсию в одной из нескольких компаний, которые заняты исключительно тем, что ублажают заезжих. Дают им поплавать и понырять, катают по лагуне на лодке со стеклянным дном, да еще устраивают шоу на берегу.
- Как лагуна-то называется? - поинтересовался я.
- Мури, - сказала Крисси, - лагуна Мури!
И я запомнил.
Вообще-то, что означает на кукском языке слово «мури», я не знаю до сих пор. Не исключено, что это местное произношение полинезийского «муреа» или «моореа», что означает «желтая ящерица». Моореа-муреа-мури, похоже, не правда ли?
Но копаться в этимологии слов хорошо тогда, когда ты хоть что-то в этом понимаешь, у меня же с этим не очень. Это мой отец был выдающимся лингвистом и специалистом мирового уровня по топонимике и ономастике, был бы он жив, я бы спросил у него совета, может, он что бы и подсказал. Вот только уже больше года его нет в живых, так что остановлюсь на своей доморощенной версии, пусть будет лагуна желтой ящерицы.
Рекламные проспекты, зазывающие в эту лагуну, были пачками разложены на стойке рецепции мотеля, еще днем, когда мы позагорали и пособирали раковины на берегу, я выловил одну из двух местных маориек, опять ту, что посубтильнее и побойчее, попросил позвонить по указанному на бумажке телефону и застолбить нам два места на завтра.
Ничего особого мы с Мишей не ожидали, да и чего такого необычного можно ожидать от простого туристического аттракциона?
В чем-то мы оказались правы, а вот в чем-то…
Но до второй части предыдущего предложения еще надо добраться.
Описывать же первую часть в подробностях нет смысла, потому как во всех частях света подобные развлечения устраиваются одинаково. За вами подъезжает микроавтобус, вы в него садитесь, потом он едет к следующему отелю, вы пялитесь в окно, маршрут продолжается, народу в салоне становится больше, никакого уединения с самим собой и с предчувствием чего-то необыкновенного, чего так жаждет твоя душа…
Правда, на очередной остановке к нам присоединился Миша из Брянска, но ничего странного в этом тоже не было - должен же и он чем-то развлекаться в этом Богом забытом месте, на краю света, в двадцати тысячах километрах от Родины.
Перехожу на скороговорку. Автобус сворачивает в пальмовый лес, кокосы гроздьями виснут с небес. «Всем выходить!», раздается сигнал, очередь в кассу, а вот и причал. Лодка дурацкая, стеклянное дно, куча народа, курить нельзя, вещи наверх, в сетку кладите, сами же быстро на скамейки садитесь.
Но что-то начинает брезжить в душе…
На самом деле я никогда еще не видел воды такого цвета. Она не просто бирюзовая, она будто соткана из множества переливающихся нитей, среди которых есть и золотые, и серебристые, и аквамариновые, и чисто бирюзового оттенка. Не вода, шелк, наброшенный с неба на лагуну, от берега которой мы отходим под сигнал, который двое мускулистых маори выдувают в огромные раковины, два молодых бога с венками на головах.
Понятно, что шоу, а парни эти - местные аниматоры. Только легкий, теплый ветерок, и звучание укулеле, и странные, веселые песни, которые они исполняют под тарахтенье мотора, и вот новозеландцы, австралийцы, мужчины, женщины, их дети, все вдруг меняются в лицах. А над водой начинают порхать бабочки.
Это брызги от кильватерной струи, всего лишь. Но это и самые настоящие бабочки, с прозрачными, переливающимися на солнце крылышками. Лодка тормозит напротив одного из островков, как шапкой, накрытым пальмами, бабочки исчезают, опять трубят в раковины мускулистые, смуглотелые Тритоны, и все мы прыгаем в воду, где уже ждут кораллы, и тропические рыбки, и звезды. Да все, что и должно быть - все это ожидало нас в теплых водах лагуны Мури, в шелке которой отражалось голубое небо, но это, как оказалось, был еще не рай.
В нем мы оказались через час, когда нас высадили на берег острова со странным названием Коромири.
Вроде бы типичное туристическое место для пикников. С проложенными дорожками, с туалетами, с навесом и столиками для еды, положено барбекю, как иначе, все включено, дамы и господа!
Да еще coconut show - должны же белые гости увидеть, как туземцы веками добывали кокосовые орехи, обезьянками взбираясь на двадцатиметровой высоты (может, и больше) пальмы, и сбрасывая вниз тяжелые дары тропиков, каждый из которых может размозжить тебе голову, если вдруг свалится на нее случайно.
Посмотрев, как, переодевшись в рыжую юбочку, и напяливший странный головной убор, маорийский красавец-мачо, взлетел к самой верхушке пальмы, где и начал обрубать и сбрасывать на землю орехи, мы с Мишей пошли обратно на берег.
И вот тут-то все произошло.
Мы свернули с облагороженной руками местных работяг тропинки, нырнули под кроны пальм, под сень тропических деревьев, и вдруг все наносное, что давным давно окружает каждого из нас в этом идиотском и огромном мире, исчезло.
Прежде всего, наступила тишина, которой я никогда до этого еще не слышал. Без пения птиц, без стрекота цикад, лишь далекий шум волн, бьющихся о кромку внешнего рифа, продолжал эту неумолкаемую симфонию океана, только часть, которая началась сейчас, со взмаха палочки в руке невидимого нам дирижера, может, все того же бога Раронги, шла даже не в темпе andante, это было adagio, а может, что и largamente.
Эти звуки манили, тянули к себе. Они привораживали нас, заставляли идти в сторону берега. До него было недалеко, может, метров пятьдесят, а может, и меньше. А потом началось то, ради чего мы, как я понимаю это сейчас, и оказались там, на малюсеньком островке Коромири, в лагуне Мури, что находится на юго-востоке Раротонги, если я правильно определил стороны света, смотря сейчас на карту и пытаясь вспомнить, что же я тогда увидел.
А увидел я берег, на котором не было ни одного человека.
И белоснежный, мельчайший коралловый песок слепил глаза - было ощущение, что он отсвечивал от солнца, которое уже миновало зенит и начало свой путь в сторону заката.
Иногда на песке встречались камни, а еще большие створки раковин, такого же белого, как и он сам, цвета.
И старые, высохшие деревья, скорее всего, принесенные каким-нибудь ураганом, были тут же, на берегу, отчего вся туристическая накипь этого места внезапно исчезла, мы с Мишей оказались на необитаемом острове, пусть и был он всего лишь в несколько десятков квадратных метров. А дальше опять площадка для барбекю, навесы, туалеты, веселые маорийцы с укулеле, и такие же веселые новозеландцы с австралийцами, ждущие, когда же им принесут только что приготовленного на решетке тунца.
Но здесь, на берегу, ничего этого не было, только тени от прибрежных деревьев, да этот белейший песок, на который хотелось лечь, закрыть глаза и остаться на нем навсегда!
Это и был тот знаменитый рай, который, отчего-то, сейчас принято именовать раем «Баунти». Только что общего имеет телереклама с реальностью, да и сама судьба мятежного экипажа трехмачтового судна, взбунтовавшегося против отличавшегося крутым нравом и жестокостью капитана Уильяма Блая, и высадившего его, вместе еще с восемнадцатью верными ему членами команды, в шлюпку неподалеку от острова Тонга, а сами пошли обратно, на Таити.
Я лег на песок и начал смотреть в сторону океана.
Казалось, что вот-вот, как на горизонте покажутся паруса, корабль будет с каждым часом увеличиваться, пока не окажется напротив острова, и тогда на воду спустят шлюпку, которая, пройдя через один из узких проходов, ведущих внутрь лагуны, направится к берегу.
И, честно говоря, мне этого не хотелось.
- Пошли в воду! - сказал Миша.
Под ногами шныряли малюсенькие, разноцветные, яркие рыбки. Стоило остановиться, как они застывали на месте тоже, потом опять начинали кружиться хороводом, сужая и сужая круги, видимо, стремясь довести этот ритуальный танец до того мгновения, когда можно будет ухватить, проплывая мимо твоей ступни, микроскопический кусочек кожи, и уплыть затем восвояси.
- А прикинь, - услышал я голос Миши, - что вдруг сейчас бутылка проплывет рядом…
- Какая?
- С запиской…
На самом деле ничего странного в этом бы не было. Вот люди на берегу, coconut show, веселые песни под укулеле, запах жареного тунца - это странно, потому как абсолютно не вяжется с истинной идиллией, что настигла нас с ним здесь, на этом берегу, возле Тихого океана. А бутылка с запиской…
Это как раз нормально, может, какая-то яхта, наподобие нашего «Южного Креста», вдруг начала терпеть бедствие, попала в шторм, да не в шестибалльный, а покруче, и уже в последний миг, в тот момент, когда ветер повалил мачту, и суденышко стало уходить под воду - пробиты иллюминаторы, волны остервенело хлещут внутрь, - капитан или кто-нибудь из команды, а может, что и пассажиров, нацарапал несколько слов, свернул бумажку, сунул в бутылку из-под пива или виски, или, на худой конец, пластиковую емкость из-под воды, закрыл горлышко пробкой и швырнул в океан…
- А радио? - спросил Миша, подхватывая игру.
- Ты помнишь, как наш капитан пытался связаться с кем-нибудь по рации, эфир был пуст, лишь шорох и помехи…
- И пять тысяч метров глубины под нами! - подхватил Миша.
Мы оба засмеялись, хотя непонятно, чему.
Стало глубже, уже по пояс. Рыбки исчезли, вокруг нас плавали рыбы и рыбешки. Они отнюдь не жаждали заняться нашим пилингом, мы им даже не мешали, просто у них были свои дела, у нас - свои, главное же - не наткнуться на морского ежа, но их хорошо видно, вода настолько прозрачна, что черные кругляшки, лежащие тут и там на дне, сразу бросаются в глаза.
И брели мы так оба по водам лагуны Мури, мимо берега острова Коромири, оказавшись в раю, сами того не ожидая, двое бледнолицых, заброшенных на край света, где пальмы и солнце, и даже зимой стоит лето, и белый песок, и бабочки в брызгах воды танцуют под звуки музыки океана…
Мы обогнули островок и оказались напротив нашей лодки, дошли до нее, подержались за борт, поплавали, снова пошли к берегу, на котором уже собиралась прибывшая сюда вместе с нами толпа паломников в рай. Миша из Брянска стоял у самой кромки воды, и щелкал, щелкал своим монструозным, с огромным объективом, фотоаппаратом, стараясь утащить в его память все, что можно. И эту пальму, и ту, и вот эту новозеландскую пару, и нашего аниматора-мачо, уже сменившего рыжую юбку туземца, лазающего за кокосами, на голубое парео, разукрашенное черными фигурками и символами, смысла которых мне все равно никогда не узнать.
И я вдруг понял, что завидую этому маорийскому парню с Раротонги, потому что вряд ли я еще побываю в этом месте, а он как был здесь вчера, так будет и завтра. И время для него не существует, не должно существовать по определению, потому как в раю времени нет, оно там незачем!
Понятно, что для него это работа, и что, скорее всего, он терпеть не может все эти толпы бледнолицых. Пусть кто-то из них уже загорел, а кто-то сгорел настолько, что лицо его ярко-красного цвета. Но все они ведь пришельцы, иные, чужие и чуждые этому месту с его пальмами, лагуной и белым песком.
И он подсмеивается над нами, но он может себе это позволить - ведь он здесь дома, а нас уже днями тут не будет!
Опять раздался протяжный, низкий звук - Тритоны вновь затрубили в свои раковины.
Пора грузиться на лодку, часы счастья подошли к концу.
- Чем займемся вечером? - спросил я у Миши.
- Как чем? Будем стейк есть! - ответил мне Баков-младший.
- А давай, начнем роман придумывать за ужином!
- Про что?
- Про необитаемый остров, естественно! Про что же еще?
Заработал мотор, лодка тронулась с места. Новозеландские и австралийские детки сгрудились возле стекла, вделанного в днище, пытаясь еще разок взглянуть на рыбок. Но ничего не было видно, лишь муть от песка, да белые пузырьки воздуха, как это бывает всегда, когда крутится гребной винт.
Я посмотрел за корму. Над кильватерной струей опять запорхали стайкой переливающиеся на солнце бабочки брызг.
Или лучше вот так: брызги бабочек!
И сейчас, когда за окном снег последних дней октября, мне грустно, прежде всего, оттого, что я уже знаю главное, рай есть. И могу даже точно назвать место, где он находится: остров Раротонга, лагуна Мури.