(no subject)
То, чем так городились советские экономисты с начала первых пятилеток, - устойчивость системы от кризисов - оказалось мифом.
То, о чем еще в самом начале 1920-х годов писали экономисты Венской школы, стало реальностью: командная экономика не слышала сигналов рынка, не была способна получать неискаженную информацию и, как следствие, была столь же гибкой, как и железобетонные стены гигантских сталелитейных заводов.
Советская "плановая" экономика была создана в годы первой пятилетки с одной единственной целью - путем невероятной концентрации ресурсов обеспечить индустриальный рывок, в первую очередь в военно-промышленной сфере.
На фоне Великой депрессии и неспособности западных стран быстро адаптироваться к реалиям надвигавшейся войны советская экономика выглядела триумфально.
Ядерное оружие, сверхсовременная военная техника, передовая физика, а потом и космические корабли привели Запад в состояние, близкое к панике, а советских лидеров - к утрате чувства реальности.
Проблемы советской экономики родились вместе с ней.
В ней, практически без изменений дожившей до начала 1980-х годов, "магическая рука рынка" была полностью ампутирована. Там, где в капиталистической экономике компания прислушивается к малейшим дуновениям рынка, передаваемым ей через данные о спросе, ценах и предложении, советская экономика поклонялась Плану. Но, самое удивительное, божество оказалось с изъяном.
Госплан, Госснаб и Госцен должны были, слушая, что им говорят предприятия и "народ", решать что, из чего и почем производить и продавать.
Выполнение плана, а не прибыльность, стали главным критерием успеха, а значит, и дорогой к лучшим товарам и услугам, большим зарплатам и продовольственным пайкам.
Это порождало искус изменять отчетность, завышая объемы произведенной продукции и занижая затраты. Статистика, призванная вместо рыночных механизмов служить локатором экономической жизни, оказалась искаженной чуть ли не с самого начала социализма.
Отсутствие процедуры банкротства приводило к тому, что наибольшую поддержку государства получали наименее прибыльные предприятия. Это вело к огромным потерям. Так, например, в конце 1970-годов на производство обычной бумаги в СССР уходило в три раза больше древесины, чем в Финляндии, а энергоемкость в промышленности была одной из самых высоких в мире.
Взятый курс на сверхиндустриализацию вылился в полное небрежение вложениями в сельское хозяйство, инфраструктуру и строительство.
Так, к середине 1980-х годов, когда нехватка продовольствия ощущалась почти по всему соцлагерю, доля сельского хозяйства в общем объеме экономики, по подсчетам Всемирного банка, в СССР превышала 20%. В наиболее развитых странах Западной Европы она была на уровне 2%.
Казалось бы, при нехватке продовольствия и потребительских товаров стоит подумать о повышении цен. Но это был вопрос политический, чреватый бунтами. Как следствие, инфляция давала себя знать иначе: товары просто исчезали. Избыток денег государство изымало у населения задранными вверх ценами на промышленные товары.
Именно так и происходило разорение деревни в СССР перед войной и разорение самого СССР в 1960-1970 годах, когда странам-сателлитам поставлялось дешевое сырье в обмен на непомерно дорогие товары.
Перекосы планирования и отсутствие достоверной информации о положении дел породили целый класс профессий теневого сектора - "толкачей", решавших за мзду в обход закона сырьевые и сбытовые проблемы предприятий, "цеховиков", наладивших нелегальное производство всего чего угодно на государственном оборудовании, "спекулянтов", зарабатывавших на доступе к тем или иным товарам. Объемы теневой экономики росли, что еще больше искажало картину отчетности и плана.
Кроме того, вся система была устроена так, что любая инновация, если она не относилась непосредственно к сфере обороны, имела все шансы умереть не родившись. В ней попросту никто не был заинтересован.
Только так можно объяснить, почему при одном из самых высоких в мире уровней научного образования СССР начал отставать от Запада еще в самом начале компьютерной революции.
Все эти проблемы появились не в 1985 и даже не в 1980 годах. Даже в системе сталинских лагерей все это имело место - и "толкачество", и разбазаривание, и искажение отчетов, и негибкое планирование.
То, что что-то надо делать в соцлагере, судя по всему, начали понимать в начале 1960-х годов, когда вдруг в мирное время начался спад в Чехословакии, а потом и в Венгрии.
Наиболее успешным примером "подстройки" системы стал "гуляшный социализм" в относительно либеральной Венгрии - там была разрешена частная собственность в малом бизнесе.
Возможно, что преобразования экономики в более или менее китайском стиле начались бы в СССР лет 30-35 назад, если бы не проклятие нефти.
Объявленное арабскими странами эмбарго на поставки нефти западным странам и открытие месторождений в Восточной Сибири обеспечило СССР потоком нефтедолларов.
Положение в экономике несколько улучшилось. Восточноевропейские страны примерно в то же время открыли для себя рынок внешнего кредитования.
Однако приток средств так и не привел к скачку производительности труда, сделав непосильным долговое бремя стран Восточной Европы. Внешний долг Польши к 1985 году достиг 29 млрд. долларов, маленькой и бедной Болгарии - 4 млрд., ГДР - 14 млрд., а СССР был должен иностранным кредиторам 31 млрд. долларов.
Потом начался новый этап гонки вооружений. Расходы на оборону в СССР увеличивались ежегодно, достигнув к 1987 году 25% всей экономики. При этом в США они так и не поднялись выше 6%. Все это происходило на фоне падения цен на нефть...
То, о чем еще в самом начале 1920-х годов писали экономисты Венской школы, стало реальностью: командная экономика не слышала сигналов рынка, не была способна получать неискаженную информацию и, как следствие, была столь же гибкой, как и железобетонные стены гигантских сталелитейных заводов.
Советская "плановая" экономика была создана в годы первой пятилетки с одной единственной целью - путем невероятной концентрации ресурсов обеспечить индустриальный рывок, в первую очередь в военно-промышленной сфере.
На фоне Великой депрессии и неспособности западных стран быстро адаптироваться к реалиям надвигавшейся войны советская экономика выглядела триумфально.
Ядерное оружие, сверхсовременная военная техника, передовая физика, а потом и космические корабли привели Запад в состояние, близкое к панике, а советских лидеров - к утрате чувства реальности.
Проблемы советской экономики родились вместе с ней.
В ней, практически без изменений дожившей до начала 1980-х годов, "магическая рука рынка" была полностью ампутирована. Там, где в капиталистической экономике компания прислушивается к малейшим дуновениям рынка, передаваемым ей через данные о спросе, ценах и предложении, советская экономика поклонялась Плану. Но, самое удивительное, божество оказалось с изъяном.
Госплан, Госснаб и Госцен должны были, слушая, что им говорят предприятия и "народ", решать что, из чего и почем производить и продавать.
Выполнение плана, а не прибыльность, стали главным критерием успеха, а значит, и дорогой к лучшим товарам и услугам, большим зарплатам и продовольственным пайкам.
Это порождало искус изменять отчетность, завышая объемы произведенной продукции и занижая затраты. Статистика, призванная вместо рыночных механизмов служить локатором экономической жизни, оказалась искаженной чуть ли не с самого начала социализма.
Отсутствие процедуры банкротства приводило к тому, что наибольшую поддержку государства получали наименее прибыльные предприятия. Это вело к огромным потерям. Так, например, в конце 1970-годов на производство обычной бумаги в СССР уходило в три раза больше древесины, чем в Финляндии, а энергоемкость в промышленности была одной из самых высоких в мире.
Взятый курс на сверхиндустриализацию вылился в полное небрежение вложениями в сельское хозяйство, инфраструктуру и строительство.
Так, к середине 1980-х годов, когда нехватка продовольствия ощущалась почти по всему соцлагерю, доля сельского хозяйства в общем объеме экономики, по подсчетам Всемирного банка, в СССР превышала 20%. В наиболее развитых странах Западной Европы она была на уровне 2%.
Казалось бы, при нехватке продовольствия и потребительских товаров стоит подумать о повышении цен. Но это был вопрос политический, чреватый бунтами. Как следствие, инфляция давала себя знать иначе: товары просто исчезали. Избыток денег государство изымало у населения задранными вверх ценами на промышленные товары.
Именно так и происходило разорение деревни в СССР перед войной и разорение самого СССР в 1960-1970 годах, когда странам-сателлитам поставлялось дешевое сырье в обмен на непомерно дорогие товары.
Перекосы планирования и отсутствие достоверной информации о положении дел породили целый класс профессий теневого сектора - "толкачей", решавших за мзду в обход закона сырьевые и сбытовые проблемы предприятий, "цеховиков", наладивших нелегальное производство всего чего угодно на государственном оборудовании, "спекулянтов", зарабатывавших на доступе к тем или иным товарам. Объемы теневой экономики росли, что еще больше искажало картину отчетности и плана.
Кроме того, вся система была устроена так, что любая инновация, если она не относилась непосредственно к сфере обороны, имела все шансы умереть не родившись. В ней попросту никто не был заинтересован.
Только так можно объяснить, почему при одном из самых высоких в мире уровней научного образования СССР начал отставать от Запада еще в самом начале компьютерной революции.
Все эти проблемы появились не в 1985 и даже не в 1980 годах. Даже в системе сталинских лагерей все это имело место - и "толкачество", и разбазаривание, и искажение отчетов, и негибкое планирование.
То, что что-то надо делать в соцлагере, судя по всему, начали понимать в начале 1960-х годов, когда вдруг в мирное время начался спад в Чехословакии, а потом и в Венгрии.
Наиболее успешным примером "подстройки" системы стал "гуляшный социализм" в относительно либеральной Венгрии - там была разрешена частная собственность в малом бизнесе.
Возможно, что преобразования экономики в более или менее китайском стиле начались бы в СССР лет 30-35 назад, если бы не проклятие нефти.
Объявленное арабскими странами эмбарго на поставки нефти западным странам и открытие месторождений в Восточной Сибири обеспечило СССР потоком нефтедолларов.
Положение в экономике несколько улучшилось. Восточноевропейские страны примерно в то же время открыли для себя рынок внешнего кредитования.
Однако приток средств так и не привел к скачку производительности труда, сделав непосильным долговое бремя стран Восточной Европы. Внешний долг Польши к 1985 году достиг 29 млрд. долларов, маленькой и бедной Болгарии - 4 млрд., ГДР - 14 млрд., а СССР был должен иностранным кредиторам 31 млрд. долларов.
Потом начался новый этап гонки вооружений. Расходы на оборону в СССР увеличивались ежегодно, достигнув к 1987 году 25% всей экономики. При этом в США они так и не поднялись выше 6%. Все это происходило на фоне падения цен на нефть...