НОЧНАЯ СТРАЖА
Самое начало "истории болезни"... совсем уж древность (N.B., посттравматический синдром).
НОЧНАЯ СТРАЖА
(1986-1991)
«- А вы не знаете, отчего устроился весь мир?
Прушевский задержался вниманием на Вощееве: неужели и о н и тоже будут интеллигенцией, неужели н а с капитализм родил двоешками,- боже мой, какое у него уже теперь скучное лицо!
- Не знаю,- ответил Прушевский.
- А вы бы научились этому, раз вас старались учить.
- Нас учили каждого какой-нибудь мертвой части: я знаю глину, тяжесть веса и механику покоя, но плохо знаю машины и не знаю, почему бьется сердце в животном. Всего целого или что внутри - нам не объяснили.
- Зря,- определил Вощеев.- Как же вы живы были так долго? Глина хороша для кирпича, а для вас она мала!
Прушевский взял в руку образец овражного грунта и сосредоточился на нем - он хотел остаться только с этим темным комком земли. Вощеев отступил за дверь и скрылся за нею, шепча про себя свою грусть.»
(Андрей Платонов, «Котлован».)
ВСТРЕЧА
УРОК
- Дитя, мы нелепые жертвы...
- Кому и зачем?
- Придуманных нами небесных систем.
Мой ангел, мы были предсказаны...
- Предсказаны? Кем?
- Но наш предсказатель с рождения нем.
Мой друг, наш единственный долг...
- Долг? Кому?
- Сгорая дотла, опускаться во тьму
Растерзанной памятью...
- Памятью? Чьей?
- Тобой не услышанных смутных речей.
Но знай, мы с тобой прорастем...
- Прорастем? Из чего?
- Из семени непонимания твоего.
ВСТРЕЧА
Я плелся вдоль улицы обнаженной
По тротуарам, заляпанным краской.
Меня испугался хмурый прохожий,
Но я не маньяк и не прокаженный,
Просто в тот день вместе с кожей
С меня сорвали маску.
Прохожий застыл, расстрелянно вскрикнув,
В стеклянных глазах заметался ужас,
Худое лицо поменяло окраску.
Встал я, в улыбке губы выгнув,
Но вместо улыбки взметнулась гримаса,
В глазах-зеркалах незнакомца запрыгав -
Просто с меня вместе с кожей сорвали маску.
Качнувшись, рванулась черная тень,
А следом пустился бежать прохожий...
Сквозь слезы я проклял тот солнечный день,
Когда с меня вместе с кожей
Сорвали маску.
***
Стекает красный лист,
Как кровь с кленовой раны.
С тумановых кулис
Срываются каштаны.
Древесной шелухой
Наполнен мир и дымом.
Усталость и покой...
И мысли мимо, мимо...
***
Мои слова в твоих глазах
Застыли ночным мерцающим зеркалом.
Скажи мне, откуда в тебе этот страх?
Ведь я хотел, чтоб тебе было весело
В эту ночь!
Зачем это плачущее молчание,
И эти руки, втиснутые в грудь?
Откуда в тебе столько отчаяния
И столько желания уснуть
Беспробудным сном?!
Послушай, там, за пыльными шторами -
Биенье колес и гудки поездов.
Послушай, там - ночные шорохи
И гулкое цоканье чьих-то шагов.
Это дышит ночь!
Очнись и шагни в фонарные сумерки,
В пахучую свежесть весенней листвы,
Оставив за дверью последние судороги
Задохнувшейся в тесной постели любви,
Пусть она умрет!
Но в твоих глазах только отчаяние
И только желание уснуть
Беспробудным сном...
У КАМНЕЙ
***
Прощай, случайное подворье,
Не оболги, не обессудь.
Вновь по ковыльному бесторью
Плетусь босой - куда-нибудь.
Печей твоих тепло жилое,
Твоей стряпни угарный дух
С моей одежды ливень смоет,
С ног оботрет ковыльный пух.
С босым бродяжничеством споря,
Свое сиротство не забудь,
Прощай, случайное подворье,
Не оболги, не обессудь.
***
Опрокинуто кресло в хрустальный стакан,
Я сижу, выдыхая трубочный дым.
За стеной разрыдался простуженный кран,
Старый кран вспоминает, как был молодым.
Красной медью мерцали крутые бока,
Умывались под ним по утрам господа,
С бледных лиц, омывая следы кабака,
Сквозь точеные пальцы стекала вода.
И, окончив привычно свой утренний труд,
Запотевшей ноздрей медный щеголь вдыхал
Туалетной «Лаванды» подбритвенный зуд
И созревший салонно-газетный скандал...
Все прошло. Не грусти за стеной, старый кран,
Истекая простуженной ржавой слезой.
Я сейчас сполосну свой хрустальный стакан,
А наутро сантехник придет за тобой.
РЕЗИНОВЫЕ ДУРОЧКИ
Сошлись и свистят что есть мочи
В гнусавые детские дудочки,
Выпискивают многоточия
Резиновые дурочки,
Надутые кем-то старательно
Любимому чаду в утеху,
Выпискивают восклицательно,
Давясь от ехидного смеха.
В натуге хрипя от хохота
И всхлипывая пронзительно,
Пищат про чужие хлопоты,
Сгибаются вопросительно...
Но больно непрочны затычки,
И вот - подкосились ножки:
Надутые кем-то сестрички
Расплющиваются в лепешки.
ПОЛИТИКА
Слова упали на весов ладони:
Одна ладонь падение догонит,
Швырнув другую в поднебесье.
В паденьи больше радости, чем страха:
Весь мир, как клетка по весне, распахнут...
Но сверху вниз взирает перекрестье
Скучающих всезнающих весов,
Напоминая, что у клетки есть засов.
ЧАСТУШКА
Мрак, монархия, разгром,
Культ, просвет, застой, потом -
Перестроечный синдром.
Русь - как Ванька в кабаке,
То бутыль, то дрын в руке.
То поет, то горько плачет:
В голове похмельной скачет
Отупленье, отреченье,
Поклоненье, просветленье,
Песнопенье, протрезвленье.
Протрезвился - звон в башке.
Брык. И дрыхнет в уголке.
А наутро отоспится,
Самогоном похмелится,
С диким гиканьем опять
В кабаке пойдет плясать.
***
<...>
Не сеятель сберет колючий колос сева.
Принявший меч погибнет от меча.
Кто раз испил хмельной отравы гнева,
Тот станет палачом иль жертвой палача.
(Макс. Волошин, «Ангел мщения». 1906 г.)
<...>
Ослушники законов естества -
На дне темниц мы выносили силу
Неодолимую любви. И в пытках
Мы выучились верить и молиться
За палачей. Мы поняли, что каждый
Есть пленный ангел в дьявольской личине.
В огне застенков выплавили радость
О преосуществленьи человека,
И никогда не грезили прекрасней
И пламенней - его последних судеб.
(Макс. Волошин, «Потомкам», 1922 г.)
*
Ослушники законов естества,
Кропя песчаный путь горячей кровью
В плену у ангелов под дьявольской личиной,
Вы пели песни пðо безоблачное завтра.
Молясь за палачей в глухих застенках,
Вы свято верили, готовясь к лютой казни,
Что ждущие вас на рассвете плахи,
Принявши жертву, станут алтарями
В заветном храме равенства и братства.
Ударил колокол, и минул час закланья.
И сквозь песок, политый вашей кровью,
Проклюнулись грядущего ростки.
Мы дети плах, рожденные убийством,
Исчадья ада в ангельском обличье,
Алтарь наш - плаха, наша пища - кровь.
И тот из нас, кто доживет до часа,
Когда уж будет некого убить,
Убьет себя в безумной жажде крови.
В огне застенков выплавляя радость
О преосуществленьи человека,
Вы никогда не грезили прекрасней
И пламенней его последних судеб?
***
Ни креста, ни панихиды, ни поминок,
Я уйду, как ухожу теперь -
Проиграв нечестный поединок,
Вытру кровь и уплетусь за дверь
В мир своих безжизненных картинок.
Ни креста, ни панихиды, ни поминок,
Я уйду под колизейный вой,
И на свалке чернокрылый инок
Пропоет мне хриплый упокой.
Я уйду, как уходили в дни затменья
Многие из братьев и сестер,
Предпочтя немому отреченью
Кровь и гладиаторский позор.
Гонг - я начинаю поединок -
Без щита, с подпиленным мечом.
Ни креста, ни панихиды, ни поминок -
Машет инок вороным крылом.
***
Поклонись мирно спящим могилам - и в путь
По песчаной дороге вдоль древнего неба.
Только в драке за корку насущного хлеба
Про кресты, что гниют за спиной, не забудь.
У камней на распутьях подарков не жди,
От разбойных артелей смиренья не требуй.
Только в драке за корку насущного хлеба
Не забудь и про крест, что растет впереди.
НОЧНАЯ СТРАЖА
***
На верхней ноте лопнула струна.
И - тишиной безжизненное небо
Запарусилось над горбушкой хлеба.
В соленых брызгах бледная луна
Полощет скулы, дожидаясь ночи.
Но день проникновения бессрочен,
Как бесконечна моря седина.
Лохматым зверем бесится волна,
Превозмогая ножевые раны,
И вновь родясь для смертного тарана -
Смертей и родов вечная стена -
Скрипя, по ней карабкается судно
Пожизненным убийцей безрассудным,
Стремясь достать усталым килем дна,
И умоляя лишь о часе судном,
Когда срастется рваная струна.
***
О как светятся в темноте глаза
Неизведанною любовью!
Поцелуй повис в изголовье -
Притаившаяся гроза.
У бессонниц гранитные веки,
На усталом граните - роса.
В берегах закипают реки,
Это плещутся в темноте глаза -
Полуночного половодья
Почерневшая бирюза...
Два ствола, два курка на взводе -
От бессонницы злые глаза!
Черных стен немое проклятье -
Влажных глаз воспаленный свет...
На снегу фонарные пятна
Желтизны прошлогодних газет.
***
...разбуди меня
самым ранним утром
когда разлетаются сны
по пыльным чердакам
окончив ночные прогулки
в никуда
разбуди меня
когда сонное солнце
сквозь белесые веки
лениво взглянет на город
погруженный в мягкую тень
утренней неги
я встану
и распахнув окно
уйду из этого города
туда где мокрая трава
встречает унылых пришельцев
и омывает им ноги...
***
Грустное небо
Сочится на землю дождем.
Улиц кривых маета
Потонула в небесной хляби.
Черный сугроб,
Как краюха черствого хлеба,
На мостовой,
Скользкой, как тело кита,
Смотрит злорадно
На мокрую обувь прохожих,
Мимо скользящую
В брызгах холодного ветра.
***
Вторую ночь не погружаюсь в сон,
Шершавой пеной шепот на губах,
Но я не болен и не влюблен -
Вторую ночь я опускаюсь в прах.
Стекает соль с полузакрытых глаз -
Потусторонней отчужденности экстаз.
Под черным небом - снеговой престол,
Блестит корона из колючих звезд.
Там - царство Ночи, я - ее посол
С верительною грамотой из грез.
Мерцает в волосах скрипучий иней,
Безмолвствует в груди прозрачный лед,
Тягучий ветер стынущей пустыни
Мне песни поминальные поет.
Вторую ночь не погружаюсь в сон -
Уже не болен и не влюблен.
***
... из глубин морских пришельцы
фантастические твари
под дождем полощут тельца
на пустом ночном бульваре
фонари
в лужах свет иллюминаций
чертит дикие фигуры
будут лужи бесноваться
до осенней мокрой хмурой
до зари
утром заскользят невзрачно
иероглифы-рекламы
сквозь туман
на столбах серея мрачно
будут отрицать упрямо
свой обман
фонари...
***
... я рисовал усталость
впалая щека осеннего листка
к моей щеке прижалась
но ветер налетел издалека...
... я рисовал века
случайная печальность
как тихая река
вдруг отразила бытия случайность...
... я рисовал себя
со мной прощалось
все прожитое зря
мне ничего в итоге не осталось...
... я рисовал тебя
но лишь последний взмах
лег на песок любя
вскипела пена на морских губах...
... я больше не рисую...
***
... мы как два глаза врозь
но на одном лице
мы те слова что скрыты между строчек
в стихах где мало слов но много точек...
... крадется по стеклу корявый почерк
взгляд кинут вскользь
но выверен прицел
и цель ясна...
... что ж на дворе весна
дразнит блаженный зуд набухших почек...
... но мы слова что скрыты между строчек...
***
... в нищем храме моем
в полумраке сыром
тлеет у алтаря
не костер дикаря
не закат не рассвет
электрический свет...
... и на шторах глухих
полубдений ночных
блекло звезды горят
исподлобья глядят
позабытые небом
погруженные в небыль...
... в нищем храме моем
пусто ночью и днем...
***
... струится тело
душа промокла до самых пят...
... душа без дела
слова роняет невпопад...
... живя без жизни
не оживить холодных рук...
... холодным брызгом
в окне височном стеклянный стук...
... ни смерть ни память
не отряхнет седин с тряпья...
... не даст слукавить
моих остывших дней судья...
... судом бесстрастным
усталой рифмы гололед
казнит напрасно
дней нерифмованных полет...
***
... слюною рану залепив
в свою промозглость уползаю
распутный волк забывший стаю
забытый стаей - все же жив
я жив - я чую как саднит
след травояднейших копыт
на темени моем шершавом
а по пятам - худая слава
облавой хищнику грозит...
... когда залижет темнота
кровавый след на жирной глине
в лесистой балке у моста
я помолюсь ночной богине -
она взойдет из-за холма
светясь бездонным желтым оком
и загудит ночная тьма
борясь с пылающим востоком...
... но отойдет молитвы срок
и истекая жгучей лавой
в ночное логово восток
вползет с последнею облавой...
***
Когда я умолкну, отдайте меня на расправу ветрам
Языческим дымом и пеплом шершавым.
Когда я иссякну, оставьте меня на съедение травам,
Извилистым рекам и мудрым лохматым лесам.
А песни мои пусть склюют на помойках вороны,
Они не для тризн мною сложены косноязычно.
В картавых вороньих гортанях им будет привычней
Смущать благолепие неба отрывистым стоном.
Именье мое растащите по дырам кабацким
И там промотайте под пьяный галдеж проституток.
Уж лучше хмельного разврата веселый распуток,
Чем чинно-зевотных поминок фальшивые ласки.
Долги мои вечные пусть остаются долгами,
Наплюйте в счета облапошенным кредиторам.
Пусть злобно шипят, что я умер банкротом и вором,
Круша валидол деревянными языками.
Предайте пожару моих сновидений обитель,
Здесь каждая щель полуночных видений полна:
То жалобно воет и харкает кровью война,
То стынет бесплодье блудливых минутных соитий.
Когда я умолкну, развейте все то, чем я был,
Когда я иссякну, лишите меня покаянья, -
Пред Высшим Судьей я найду лишь одно оправданье,
Что все же, безбожно греша, я безмерно любим.
НОЧНАЯ СТРАЖА
(1986-1991)
«- А вы не знаете, отчего устроился весь мир?
Прушевский задержался вниманием на Вощееве: неужели и о н и тоже будут интеллигенцией, неужели н а с капитализм родил двоешками,- боже мой, какое у него уже теперь скучное лицо!
- Не знаю,- ответил Прушевский.
- А вы бы научились этому, раз вас старались учить.
- Нас учили каждого какой-нибудь мертвой части: я знаю глину, тяжесть веса и механику покоя, но плохо знаю машины и не знаю, почему бьется сердце в животном. Всего целого или что внутри - нам не объяснили.
- Зря,- определил Вощеев.- Как же вы живы были так долго? Глина хороша для кирпича, а для вас она мала!
Прушевский взял в руку образец овражного грунта и сосредоточился на нем - он хотел остаться только с этим темным комком земли. Вощеев отступил за дверь и скрылся за нею, шепча про себя свою грусть.»
(Андрей Платонов, «Котлован».)
ВСТРЕЧА
УРОК
- Дитя, мы нелепые жертвы...
- Кому и зачем?
- Придуманных нами небесных систем.
Мой ангел, мы были предсказаны...
- Предсказаны? Кем?
- Но наш предсказатель с рождения нем.
Мой друг, наш единственный долг...
- Долг? Кому?
- Сгорая дотла, опускаться во тьму
Растерзанной памятью...
- Памятью? Чьей?
- Тобой не услышанных смутных речей.
Но знай, мы с тобой прорастем...
- Прорастем? Из чего?
- Из семени непонимания твоего.
ВСТРЕЧА
Я плелся вдоль улицы обнаженной
По тротуарам, заляпанным краской.
Меня испугался хмурый прохожий,
Но я не маньяк и не прокаженный,
Просто в тот день вместе с кожей
С меня сорвали маску.
Прохожий застыл, расстрелянно вскрикнув,
В стеклянных глазах заметался ужас,
Худое лицо поменяло окраску.
Встал я, в улыбке губы выгнув,
Но вместо улыбки взметнулась гримаса,
В глазах-зеркалах незнакомца запрыгав -
Просто с меня вместе с кожей сорвали маску.
Качнувшись, рванулась черная тень,
А следом пустился бежать прохожий...
Сквозь слезы я проклял тот солнечный день,
Когда с меня вместе с кожей
Сорвали маску.
***
Стекает красный лист,
Как кровь с кленовой раны.
С тумановых кулис
Срываются каштаны.
Древесной шелухой
Наполнен мир и дымом.
Усталость и покой...
И мысли мимо, мимо...
***
Мои слова в твоих глазах
Застыли ночным мерцающим зеркалом.
Скажи мне, откуда в тебе этот страх?
Ведь я хотел, чтоб тебе было весело
В эту ночь!
Зачем это плачущее молчание,
И эти руки, втиснутые в грудь?
Откуда в тебе столько отчаяния
И столько желания уснуть
Беспробудным сном?!
Послушай, там, за пыльными шторами -
Биенье колес и гудки поездов.
Послушай, там - ночные шорохи
И гулкое цоканье чьих-то шагов.
Это дышит ночь!
Очнись и шагни в фонарные сумерки,
В пахучую свежесть весенней листвы,
Оставив за дверью последние судороги
Задохнувшейся в тесной постели любви,
Пусть она умрет!
Но в твоих глазах только отчаяние
И только желание уснуть
Беспробудным сном...
У КАМНЕЙ
***
Прощай, случайное подворье,
Не оболги, не обессудь.
Вновь по ковыльному бесторью
Плетусь босой - куда-нибудь.
Печей твоих тепло жилое,
Твоей стряпни угарный дух
С моей одежды ливень смоет,
С ног оботрет ковыльный пух.
С босым бродяжничеством споря,
Свое сиротство не забудь,
Прощай, случайное подворье,
Не оболги, не обессудь.
***
Опрокинуто кресло в хрустальный стакан,
Я сижу, выдыхая трубочный дым.
За стеной разрыдался простуженный кран,
Старый кран вспоминает, как был молодым.
Красной медью мерцали крутые бока,
Умывались под ним по утрам господа,
С бледных лиц, омывая следы кабака,
Сквозь точеные пальцы стекала вода.
И, окончив привычно свой утренний труд,
Запотевшей ноздрей медный щеголь вдыхал
Туалетной «Лаванды» подбритвенный зуд
И созревший салонно-газетный скандал...
Все прошло. Не грусти за стеной, старый кран,
Истекая простуженной ржавой слезой.
Я сейчас сполосну свой хрустальный стакан,
А наутро сантехник придет за тобой.
РЕЗИНОВЫЕ ДУРОЧКИ
Сошлись и свистят что есть мочи
В гнусавые детские дудочки,
Выпискивают многоточия
Резиновые дурочки,
Надутые кем-то старательно
Любимому чаду в утеху,
Выпискивают восклицательно,
Давясь от ехидного смеха.
В натуге хрипя от хохота
И всхлипывая пронзительно,
Пищат про чужие хлопоты,
Сгибаются вопросительно...
Но больно непрочны затычки,
И вот - подкосились ножки:
Надутые кем-то сестрички
Расплющиваются в лепешки.
ПОЛИТИКА
Слова упали на весов ладони:
Одна ладонь падение догонит,
Швырнув другую в поднебесье.
В паденьи больше радости, чем страха:
Весь мир, как клетка по весне, распахнут...
Но сверху вниз взирает перекрестье
Скучающих всезнающих весов,
Напоминая, что у клетки есть засов.
ЧАСТУШКА
Мрак, монархия, разгром,
Культ, просвет, застой, потом -
Перестроечный синдром.
Русь - как Ванька в кабаке,
То бутыль, то дрын в руке.
То поет, то горько плачет:
В голове похмельной скачет
Отупленье, отреченье,
Поклоненье, просветленье,
Песнопенье, протрезвленье.
Протрезвился - звон в башке.
Брык. И дрыхнет в уголке.
А наутро отоспится,
Самогоном похмелится,
С диким гиканьем опять
В кабаке пойдет плясать.
***
<...>
Не сеятель сберет колючий колос сева.
Принявший меч погибнет от меча.
Кто раз испил хмельной отравы гнева,
Тот станет палачом иль жертвой палача.
(Макс. Волошин, «Ангел мщения». 1906 г.)
<...>
Ослушники законов естества -
На дне темниц мы выносили силу
Неодолимую любви. И в пытках
Мы выучились верить и молиться
За палачей. Мы поняли, что каждый
Есть пленный ангел в дьявольской личине.
В огне застенков выплавили радость
О преосуществленьи человека,
И никогда не грезили прекрасней
И пламенней - его последних судеб.
(Макс. Волошин, «Потомкам», 1922 г.)
*
Ослушники законов естества,
Кропя песчаный путь горячей кровью
В плену у ангелов под дьявольской личиной,
Вы пели песни пðо безоблачное завтра.
Молясь за палачей в глухих застенках,
Вы свято верили, готовясь к лютой казни,
Что ждущие вас на рассвете плахи,
Принявши жертву, станут алтарями
В заветном храме равенства и братства.
Ударил колокол, и минул час закланья.
И сквозь песок, политый вашей кровью,
Проклюнулись грядущего ростки.
Мы дети плах, рожденные убийством,
Исчадья ада в ангельском обличье,
Алтарь наш - плаха, наша пища - кровь.
И тот из нас, кто доживет до часа,
Когда уж будет некого убить,
Убьет себя в безумной жажде крови.
В огне застенков выплавляя радость
О преосуществленьи человека,
Вы никогда не грезили прекрасней
И пламенней его последних судеб?
***
Ни креста, ни панихиды, ни поминок,
Я уйду, как ухожу теперь -
Проиграв нечестный поединок,
Вытру кровь и уплетусь за дверь
В мир своих безжизненных картинок.
Ни креста, ни панихиды, ни поминок,
Я уйду под колизейный вой,
И на свалке чернокрылый инок
Пропоет мне хриплый упокой.
Я уйду, как уходили в дни затменья
Многие из братьев и сестер,
Предпочтя немому отреченью
Кровь и гладиаторский позор.
Гонг - я начинаю поединок -
Без щита, с подпиленным мечом.
Ни креста, ни панихиды, ни поминок -
Машет инок вороным крылом.
***
Поклонись мирно спящим могилам - и в путь
По песчаной дороге вдоль древнего неба.
Только в драке за корку насущного хлеба
Про кресты, что гниют за спиной, не забудь.
У камней на распутьях подарков не жди,
От разбойных артелей смиренья не требуй.
Только в драке за корку насущного хлеба
Не забудь и про крест, что растет впереди.
НОЧНАЯ СТРАЖА
***
На верхней ноте лопнула струна.
И - тишиной безжизненное небо
Запарусилось над горбушкой хлеба.
В соленых брызгах бледная луна
Полощет скулы, дожидаясь ночи.
Но день проникновения бессрочен,
Как бесконечна моря седина.
Лохматым зверем бесится волна,
Превозмогая ножевые раны,
И вновь родясь для смертного тарана -
Смертей и родов вечная стена -
Скрипя, по ней карабкается судно
Пожизненным убийцей безрассудным,
Стремясь достать усталым килем дна,
И умоляя лишь о часе судном,
Когда срастется рваная струна.
***
О как светятся в темноте глаза
Неизведанною любовью!
Поцелуй повис в изголовье -
Притаившаяся гроза.
У бессонниц гранитные веки,
На усталом граните - роса.
В берегах закипают реки,
Это плещутся в темноте глаза -
Полуночного половодья
Почерневшая бирюза...
Два ствола, два курка на взводе -
От бессонницы злые глаза!
Черных стен немое проклятье -
Влажных глаз воспаленный свет...
На снегу фонарные пятна
Желтизны прошлогодних газет.
***
...разбуди меня
самым ранним утром
когда разлетаются сны
по пыльным чердакам
окончив ночные прогулки
в никуда
разбуди меня
когда сонное солнце
сквозь белесые веки
лениво взглянет на город
погруженный в мягкую тень
утренней неги
я встану
и распахнув окно
уйду из этого города
туда где мокрая трава
встречает унылых пришельцев
и омывает им ноги...
***
Грустное небо
Сочится на землю дождем.
Улиц кривых маета
Потонула в небесной хляби.
Черный сугроб,
Как краюха черствого хлеба,
На мостовой,
Скользкой, как тело кита,
Смотрит злорадно
На мокрую обувь прохожих,
Мимо скользящую
В брызгах холодного ветра.
***
Вторую ночь не погружаюсь в сон,
Шершавой пеной шепот на губах,
Но я не болен и не влюблен -
Вторую ночь я опускаюсь в прах.
Стекает соль с полузакрытых глаз -
Потусторонней отчужденности экстаз.
Под черным небом - снеговой престол,
Блестит корона из колючих звезд.
Там - царство Ночи, я - ее посол
С верительною грамотой из грез.
Мерцает в волосах скрипучий иней,
Безмолвствует в груди прозрачный лед,
Тягучий ветер стынущей пустыни
Мне песни поминальные поет.
Вторую ночь не погружаюсь в сон -
Уже не болен и не влюблен.
***
... из глубин морских пришельцы
фантастические твари
под дождем полощут тельца
на пустом ночном бульваре
фонари
в лужах свет иллюминаций
чертит дикие фигуры
будут лужи бесноваться
до осенней мокрой хмурой
до зари
утром заскользят невзрачно
иероглифы-рекламы
сквозь туман
на столбах серея мрачно
будут отрицать упрямо
свой обман
фонари...
***
... я рисовал усталость
впалая щека осеннего листка
к моей щеке прижалась
но ветер налетел издалека...
... я рисовал века
случайная печальность
как тихая река
вдруг отразила бытия случайность...
... я рисовал себя
со мной прощалось
все прожитое зря
мне ничего в итоге не осталось...
... я рисовал тебя
но лишь последний взмах
лег на песок любя
вскипела пена на морских губах...
... я больше не рисую...
***
... мы как два глаза врозь
но на одном лице
мы те слова что скрыты между строчек
в стихах где мало слов но много точек...
... крадется по стеклу корявый почерк
взгляд кинут вскользь
но выверен прицел
и цель ясна...
... что ж на дворе весна
дразнит блаженный зуд набухших почек...
... но мы слова что скрыты между строчек...
***
... в нищем храме моем
в полумраке сыром
тлеет у алтаря
не костер дикаря
не закат не рассвет
электрический свет...
... и на шторах глухих
полубдений ночных
блекло звезды горят
исподлобья глядят
позабытые небом
погруженные в небыль...
... в нищем храме моем
пусто ночью и днем...
***
... струится тело
душа промокла до самых пят...
... душа без дела
слова роняет невпопад...
... живя без жизни
не оживить холодных рук...
... холодным брызгом
в окне височном стеклянный стук...
... ни смерть ни память
не отряхнет седин с тряпья...
... не даст слукавить
моих остывших дней судья...
... судом бесстрастным
усталой рифмы гололед
казнит напрасно
дней нерифмованных полет...
***
... слюною рану залепив
в свою промозглость уползаю
распутный волк забывший стаю
забытый стаей - все же жив
я жив - я чую как саднит
след травояднейших копыт
на темени моем шершавом
а по пятам - худая слава
облавой хищнику грозит...
... когда залижет темнота
кровавый след на жирной глине
в лесистой балке у моста
я помолюсь ночной богине -
она взойдет из-за холма
светясь бездонным желтым оком
и загудит ночная тьма
борясь с пылающим востоком...
... но отойдет молитвы срок
и истекая жгучей лавой
в ночное логово восток
вползет с последнею облавой...
***
Когда я умолкну, отдайте меня на расправу ветрам
Языческим дымом и пеплом шершавым.
Когда я иссякну, оставьте меня на съедение травам,
Извилистым рекам и мудрым лохматым лесам.
А песни мои пусть склюют на помойках вороны,
Они не для тризн мною сложены косноязычно.
В картавых вороньих гортанях им будет привычней
Смущать благолепие неба отрывистым стоном.
Именье мое растащите по дырам кабацким
И там промотайте под пьяный галдеж проституток.
Уж лучше хмельного разврата веселый распуток,
Чем чинно-зевотных поминок фальшивые ласки.
Долги мои вечные пусть остаются долгами,
Наплюйте в счета облапошенным кредиторам.
Пусть злобно шипят, что я умер банкротом и вором,
Круша валидол деревянными языками.
Предайте пожару моих сновидений обитель,
Здесь каждая щель полуночных видений полна:
То жалобно воет и харкает кровью война,
То стынет бесплодье блудливых минутных соитий.
Когда я умолкну, развейте все то, чем я был,
Когда я иссякну, лишите меня покаянья, -
Пред Высшим Судьей я найду лишь одно оправданье,
Что все же, безбожно греша, я безмерно любим.