Сестры в семье: правила выживания
Пока у меня было двое старших детей я не знала что такое детская ревность вообще. О ней много говорили вокруг, и мне казалось что это, конечно же, проблемы родителей, что у них там кто-то к кому-то ревнует: неумение распределить время и внимание между детьми, плохой тайм менеджмент. У меня, например, старший сын стал человеком, когда родилась Катя. До двух с половиной лет это был лесной воин, осколок буйной звезды, это был стремительный болид, с ревом изводивший всех вокруг, а тут пришла Катя, лесной воин остепенился, обрел человеческие мягкость и сочувствие, выхлоп уменьшился, он научился умиляться и стал заботиться о ней, я ликовала, моя самооценка росла.
Потом, через четыре с половиной года после Кати родилась Фрося.
Фрося пришла в комплекте с братом Никитой, что немножечко смягчило удар, но совсем немножко.
Одно дело когда старший в семье мальчик. Чтобы двухлетнее чудовище не ревновало, я ловко брала его на понт - ты мужик или кто? Это отнеси, это принеси. Он чувствовал себя нужным, причастным, более совершенным, более умным, более ловким, более начитанным и присутствие младших отпрысков сделало из моего старшего сына отличного человека - уверенного в себе, нагловатого в вопросах решения споров, с очень четким мнением и умением делегировать и распределять задачи, в то же время крайне терпеливого, понимающего, сочувствующего и внимательного к другим. Наличие младшего брата и младших сестер, этой стаи, пошло ему на пользу.
Но Катя…
До четырех с половиной лет это был домашний цветочек, вокруг которого вращалась планета. Катя состоит из нежности, прелести, мягкости, из воздушно-перламутровых оттенков радуги, из золотистого утреннего света в капле росы на лепестке шиповника, из пения птиц, из теплого ветра, которым веет из яблочного сада тихим вечером, из сияния звезд над неподвижным морем, из мерцания солнца в осторожной прибрежной волне… Она говорила тихо, нежным голосом, а когда улыбалась, на ее щеках появлялись ямочки, ее волосы, как Золотое Руно, сияли. Ее любили, кажется, все - весь мир признавал совершенство Кати и тихо, деликатно, радовался такому Совершенству. Ей ничего не нужно было делать, чтобы заслужить такую любовь - она росла, полная спокойной благодарности миру вокруг и мечтала “делать тортики с картинками” когда вырастет.
И потом родилась Фрося.
Первый отнесенный в мусорку памперс - это была та веха, которая отделила Сашу-тролля от Саши-хорошего человека и Катю-Принцессу-Радуги-и-Рассветов от Кати-Старшей-Сестры. Этот взгляд… взгляд человека, высадившегося на Марс, где больше нет жизни, я запомню навсегда.
О, я была хорошей мамой! Я дала себе установку - не обделять старших вниманием, ни секунды меньше внимания, чем было до рождения их новых брата с сестрой! Младшие спали у меня на груди, а я читала вслух старшим. Жаль, не было фотографа рядом для стоковых фоток “хэппи янг мазэр виз фор кидз”. Младшие спали в коляске, а старшие объедались мороженым и пиццей, младшие росли в тени своих ловких, сильных старших родственников, которые выгуливались в парках развлечений, скакали на батутах, ездили на машинках. И смотрели на них с восхищением, где выжидание было главной ноткой.
(Фрося 1 год)
Что я делала, чтобы облегчить жить старшей сестры, когда младшая могла производить только памперсы с какашками?
1. Неограниченный доступ к телу. Так как обе груди были заняты квартирантами, ну и руки тоже - мне приходилось делать осознанные усилия, чтобы старшей, дочери Радуги, Рассвета и тонкого пения райских птиц перепадало хоть что-то от благодатной почвы, породившей ее.
2. Я не позволяла себе сарказм по поводу какашек младшей сестры и в этом не была с ней “заодно”. Это была, по мнению старшей, ошибка природы, глобальный катаклизм, непонятка вселенского масштаба - совершенно бестолковое существо, которое никак не может приходиться родственником Принцессе Восходов и Яблочных Садов… но я стояла на своем: этот орущий комок тоже скатился с радуги в росу под пение единорогов. Старшей очень хотелось создать “коалицию против Фроси”, ей в этом помогали подружки, мерзко хихикая и глумясь над незатейливыми текстами в детских книжках, над первыми каракулями вместо рисунков, над страшненькими резиновыми игрушками, которые та любила. Они хихикали. Но не я. Я как Королева Ночь просто проходила рядом, распространяя спокойную прохладу. Со временем старшая поняла - я младшую не предала, но и ее тоже не предам.
3. Ни одна Катина вещь без ее разрешения не была передана сестре. В Катином шкафу на даче висит полный комплект парадных одежд, который очень бы сгодился Фросе и помог бы нам сэкономить, но это не Фросино. Это Катино. И да будет так.
4. Я не осуждала Катю за то, что она не видит, что скатившийся с радуги комок несовершенства - изумительное творение, венец мироздания. И Катя знала это - что ее мнение тоже имеет право на существование и оно так же прекрасно как рассвет, как утренний свет, как роса. Но есть и другие - как багряный закат, как тишина в летний полдень перед грозой и они вроде как не пересекаются с ней на одном большом семейном небосводе.
5. Я просила Катю помогать МНЕ - моя юная, с каждым годом все более сильная владычица Цветущих Садов, Птиц и Драконов делала только то, что нужно было ее матери, плененной орущими комками. Самим комкам Катя могла разве что бросить пару лепестков шиповника и усмехнуться. Хотя нет… этого даже этого она не делала. Стоковый фотограф в этом месте пожал бы плечами и ушел: для съемок истории “ту лавли систерз плеинг тугезе” ему там делать было нечего.
Потом нелепый комок стал отращивать ноги и руки. И стал грести ими, вымазываясь в грязи, траве и пыли, лучезарно улыбаясь и размахивая слюнявым ртом, катаясь по всему дому и причиняя хаос. Повелительница Цветущих Садов жила своей жизнью, брезгливо переступая через комок, иногда спотыкаясь об него и поджимая губы. И тут неожиданно из комка вылез холодный блеск прибрежной раковины, вылез луч ослепительного солнца, отраженный с каменной гладкой поверхности, вылезла грань бриллианта, вылез рубин, сапфир и изумруд. И начал сиять.
Катя начала болеть. “Все, я ухожу” - и сама цеплялась холодными бледными руками уже за всех за нас, но пальцы разжимались и соскальзывали. Беспощадный солнечный свет затмевал радугу.
Катя никогда, ни разу не сказала “зачем она тут” или “без нее было так хорошо” - это совершенное создание, воплощение нежности, собранное из шелка и бархата весенних цветов, она не могла говорить такие вещи. Но это читалось во всем, во всей ей.
У Фроси, взрощенной в этих благоухающих садах, в этом щедром свете, в тени Совершенства, были весьма четкие представления о том, что есть жизнь и как ею пользоваться. Младшим сложнее, чем может показаться - в их окружении меньше безусловной любви, но больше холодной воды и лунного света. Потому младшие прочнее стоят на ногах, им привычнее ходить по разным почвам, а не только по тем, которые устланы лепестками цветущих яблонь.
Я боялась, что невнимание старшей сестры навредит ей - но счастливая, полная достоинства старшая сестра передала на определенном этапе младшей, невольно, все свои знания и навыки. Младшая ходила под ее тенью и питалась ее сиянием.
И вот они вдруг оказались две рядом - равные соперницы, два Золотых Руна, два лунных полумесяца, два куста белой сирени теплым вечером.
1. Я не заставляла их дружить. И не позволяла им соперничать. Вы две ветки одного дерева - меня. Не ссорьтесь, мне от этого больно.
2. У каждой появилась своя территория, куда запрещен доступ всем посторонним. У каждой появились свои друзья, свои полки в шкафу, свои секреты, которые я хранила.
3. Я никогда не говорила ни одной из них, втихаря, по секрету, что-то плохое про другую. Для младшей тоже было бы слишком больно сказать “Катя меня не любит”, такие плохие слова не помещались в нее, но она страдала. Старшая, ставшая к этому времени неудержимым, мощным, звонким водопадом, могущественной и тихо шелестящей зеленой рощей, дурманящим цветочным полем - полная сил, умений и грации, любила сказать что “Фрося тупая” и часто спрашивала у пространства “почему она такая тупая?”. Я мягко обнимала водопад, прижималась к каждому стволу в роще, подгребая под себя листву, ложилась лицом в поле цветов и говорила, снова и снова: “она не тупая”.
Потом начались испытания. Из-за карамельных и кексовых стен опустили подвесной мост и они погнали… маленькие юркие фигурки в поле с высокой травой. Цветочный сад заколдовали и посадили в банку с гимнастическим ковром вместо земли. Вместо солнца повесили медали.
Вот там-то, под стеклянным колпаком, заведенные пружинками, они и сблизились, а потом разлетелись в разные стороны. Сейчас они видятся по паре часов в день. И спят вместе, обнявшись. Они прошли все эти двери- отчаяние, принятие, предательство, жизнь дальше, прощение.
Я развела их по разным залам, у них разные жизни, разные увлечения (кроме спорта). Но они больше не соперницы. Они были, как мне казалось, прекрасной командой - одно целое, выступали в паре. И потом, когда их развели одна рыдала в подушку, а вторая уcмехалась тем взглядом старшей сестры и говорила “наконец-то я от тебя избавилась”. У них были взлеты и падения, у каждой. И ловили их не перины из опавших лепестков. Но они поднимались, отряхивались и посматривали друг на друга. И тонкий холодный полумесяц в небе между ними все наливался, поспевал и румянился.
И потом вдруг узнали. Узнали друг друга - это же моя сестра! Так подумала каждая из них. И повеяло пряным летним жаром, вечерней прохладой с пением птиц, они взялись за руки.
Я уверена, это произошло бы на любой другой сцене - если без медалей, то на какой-то кухне, может, в какой-то общаге, в какой-то квартире, на каких-то улицах, в каких-то аудиториях, они бы вдруг нащупали друг друга - два солнечных зайчика, прыгающих по полю с кочками, колючками и сухостоем. Главное - не мешать и поддерживать, отпускать и быть рядом. И чтобы не дрожала рука, отражающая луч солнца, питающий их.
Click to view