Столп и утверждение истины. Павел Флоренский
Я бы хотел привести несколько цитат из книги, написанной священником Павлом Флоренским, опубликованной в Москве в 1914. Книга называется Столп и утверждение истины.
Это очень "заумная" книга, но некоторые главы начинаются с изумительных лирических строк, которыми захотелось тут поделиться. Флоренский близок к тому, что в наше время мы бы назвали "гением" - он был, помимо православного священника, еще философом и ученым.
Он написал исследования в области лингвистики и семиотики, искусствознания, философии культа и иконы, математики, экспериментальной и теоретической физики.
Павел Флоренский был арестован в 1930-е годы и, скорее всего, расстрелян в 1937.
В продложение недавнего поста о пассеизме - эти цитаты возвратят в личное "прошлое" наверное любого читателя. Многие не любят описания природы в книжках и специально пролистывают их, ожидая действия. Но именно эти моменты, о чем бы ни была книга, талантливо описанные автором - дают нам почувствовать то исходное, бессловестное, что сидит в воспоминаниях каждого из нас, что бывает так сложно выразить. Когда человек становится старше, то именно эти - "скучные", "низкособытийные" воспоминания обретают новый вес и по своей значительности даже вытесняют "яркие".
Вспоминалось что-то знакомое, - вечно знакомое, - знакомое от далекой вечности, - вечно родное, дорогое и задушевно-зовущее.
"..Помнишь ли ты... наши долгие прогулки по лесу - по лесу умирающего августа. Как стройные пальмы стояли серебряные стволы берез, и золотисто-зеленые маковки прижимались к багровым и пурпурным осинам. А над поверхностью земли, как зеленый газ, ветвился сквозящий орешник. Священною торжественностью веяло под сводами этого храма.
Помнишь ли ты... наши проникновенные беседы?... мы шли на закате озимыми, упивались пылающим западом и радовались... мысли текли пылающими, как небосвод, струями, и мы ловили мысль с полу-слова...
Помнишь ли ты... тростник над черными заводями? Молча стояли мы у обрывистого берега и прислушивались к таинственным вечерниим шелестам. Несказанно-ликующая тайна наростала в душе, но мы безмолствовали о ней, говоря друг другу молчанием...”
“....На огненном поле пылающего неба четко виднелись верхи колоколен... Ветром приносило хлебный дух зрелой ржи. Вспоминалось что-то знакомое, - вечно знакомое, - знакомое от далекой вечности, - вечно родное, дорогое и задушевно-зовущее...”
“...мое тоскливое одиночество сладко ноет в груди. Порою кажется, что я обратился в один из тех листов, которые кружатся ветром на дорожках...
...за одну ночь лето надломилось. В ветряных вихрях кружились и змеились по земле золотые листья. Стаями загуляла птица... Воздух напитался прохладным осенним духом, запахом увядающих листьев, влекущую вдаль тоскою...
Один за другим падали листья. Как умирающие бабочки медленно кружились по воздуху, слетая на землю. На свалявшейся траве играл ветер «жидкими тенями» сучьев. Как хорошо, как радостно и тоскливо! ... Кажется, вся душа исходит в сладкой истоме...”
“...Темнело. Начинал накрапывать дождик, постукивая по крыше. Потом вдруг, стучало сильно, - заглушая сухой стук маятника. И дождь шел взрыдами. Крыша вздрагивала в последнй тоске и холодном отчаянии... Казалось, грудь открыта, и холодный дождь течет прямо в меня, в усталое и тоскующее сердце... Во всем доме было лишь два живых существа: я да часы, а еще изредка, безсильно жужжала муха в чернеющем, - словно пасть! -, окне. Ах, и мухе я был рад...”
“Теперь на дворе зима. Заниамюсь при лампе, и вечереющий свет в окне кажется синим, величавым, как Смерть. И я, как перед смертью, снова пробегаю все прошлое, снова волнуюсь вне-мирною радостью....”
Хочу также заметить, насколько "дзенской" является эта книга в своих ключевых вопросах.
Из Википедии:
Флоренский начинает с апологии православной церковности, суть которой в опыте и переживании духовной жизни. Этот экскурс необходим для того, чтобы преодолеть кантовский агностицизм, к которому приводит несовершенная человеческая мудрость. Сам по себе и из себя разум неспособен постичь истину. На основании лингвистических данных Флоренский выводит русское слово истина из глагола есть: «истина-естина». Далее он возводит глагол «есть» к глаголу «дышать» и приходит к выводу, что истина - это «живое существо». Это особенность именно русского языка, так как в греческом языке акцентирован момент памяти и вневременности, поскольку «время есть форма существования всего, что ни есть». Разбирая переводы слова истина на разные языки Флоренский отмечает, что славяне воспринимают истину онтологически, эллины гносеологически, римляне юридически, а евреи исторически. Эти понимания отражают четыре аспекта истины. Однако истина нуждается в оправдании для обоснования своей актуальности познающему субъекту. Вопрос «что есть истина?» подразумевает «зачем нужна истина?» Субъективно воспринятая истина есть достоверность, но критерии достоверности зыбки. Флоренский подчеркивает что ни интуиция, ни её противоположность (дискурсия, рассудок) достоверности истины не дает. «Истины нет у меня, но идея о ней жжет меня», подводит итог философ.