И. Батракова, С. Люков, Н. Уразов Тайны дела № П-19389. ч.1
Хороший материал о сталинских репрессиях в Воронежской области. Наглядно подтверждает, что тиражируемый апологетами Джугашвили миф о "великом очищении 1937-го", когда, дескать, сложили головы преимущественно троцкисты и старые ленинцы - имеет мало общего с реальностью. На каждого репрессированного партийного деятеля приходилось по нескольку десятков рядовых граждан. И далеко не все представители «ленинской гвардии» погибли в ходе сталинских чисток. Немало было среди них и таких, кто, благополучно избежав ареста и гибели, окончил свои дни в почете и славе. Однако, разумеется, апологетам предпочительнее не замечать очевидные факты, и продолжать тиражировать ложь про "доброго товарища Джугашвили", который одолел аццкого Гитлера, и не менее аццких троцкистов - после чего такая хорошая жизнь настала, что даже словами выразить невозможно.
Как было отмечено выше, и неоднократно утверждалось мной ранее, истинное положение дел мало соответствовало этой идиллии. В особенности это касается репрессий 1937-1938 гг., когда наряду с горсткой партийцев были уничтожены или отправлены в лагеря массы рядовых граждан - рабочих, крестьян, служащих. Истреблялись и "бывшие" - царские офицеры (как те, кто служил в Белой армии, но потом был амнистирован и вернулся на родину, так и те кто служил военспецами в РККА), интеллигенция. Но самый страшный удар испытали на себе представители православного духовенства и верующие В материале, помещенном под катом, описана судьба некоторых из этих людей.
_________________________________________________________________________
И. Батракова, С. Люков, Н. Уразов Тайны дела № П-19389.
ПРЕДЫСТОРИЯ
Времена сталинских репрессий - одна из самых закрытых эпох XX века. Поэтому так хочется проникнуть в ее тайны, покончить с этим “белым пятном”. Сделать это и сейчас, в эру демократических перемен, далеко не просто.
Да, уголовные дела на безвинно пострадавших, раздавленных тоталитарной машиной людей хранятся в архивах, куда вполне возможен доступ. Но как найти среди чудовищной лавины дел нужные, те, что касаются наших земляков?
И все-таки нам, новокурлакским краеведам, удалось немало. Мы выявили имена шестнадцати наших односельчан, попавших в тиски ОГПУ-НКВД.
Затем нас ждала кропотливая работа в архиве - Центре документации новейшей истории в Воронеже. Мы листали страшные папки с протоколами допросов, очных ставок, свидетельских показаний, с аккуратно подшитыми актами о приведении в исполнение приговоров...
Однажды (это было в мае 1999 года) мы отправились к старожилу села Новый Курлак Василию Ивановичу Горынину. Мы знали, что он многое мог рассказать о судьбе новокурлакской церкви.
Василий Иванович родился в 1927 году в Новом Курлаке, в той его стороне, что до сих пор называется Село. Он чрезвычайно интересный собеседник, обладает прекрасной памятью на детали. В этом разговоре о новокурлакской церкви, прекратившей свое существование, по словам рассказчика, приблизительно в 1937 году, мы услышали имя семнадцатого новокурлаковца, ставшего жертвой политических репрессий. Десятилетний Вася хорошо запомнил, что одного из его соседей, Кирилла Ивановича Сысовского, увезли куда-то в 1937 году. Домой он так и не вернулся.
“Он в колхоз не шел. Варил на дому мыло и продавал. А был говорливый, не умел держать язык за зубами, ругал советские порядки. Лет пятьдесят ему было. В семье росло четверо сыновей, двое, Василий и Николай, - мои погодки, мы вместе водились”, - рассказывал Василий Иванович.
Мы поспешили сделать запрос в Управление ФСБ по Воронежской области и вскоре получили ответ. Нам писали, что “Сысовский Кирилл Иванович осужден тройкой УНКВД 25 сентября 1937 года по статье 58-10, ч.1, и 58-11 УК РСФСР (контрреволюционная агитация, участие в организации) к ВМН - расстрелу. Постановлением президиума Воронежского областного суда от 24 ноября 1960 года постановление тройки отменено, и дело производством прекращено за недоказанностью предъявленного обвинения. По данному делу Сысовский К.И. считается реабилитированным. Архивное уголовное дело находится на хранении в Центре документации новейшей истории за № П-19389”.
В ноябре 1999 года, на осенних каникулах, мы поехали в Воронеж. Мы ожидали, что дело № П-19389 окажется тоненькой папкой. Нам не раз уже встречались такие дела. Они состояли из ордера на обыск и арест (где обычно помечалось: ничего не обнаружили), постановления об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения, протокола допроса обвиняемого (который, как правило, все отрицал), показаний двух-трех свидетелей, протоколов нескольких очных ставок, постановления о передаче дела на рассмотрение тройки УНКВД, протокола постановления тройки и выписки из акта о приведении в исполнение приговора.
Поэтому мы очень удивились, когда нам принесли пухлый том, и сначала даже подумали, что работники архива ошиблись. Но никакой ошибки не было. Кирилл Иванович Сысовский действительно проходил по делу № П-19389. Однако, кроме него, мы увидели имена еще четверых обвиняемых. К.И. Сысовский был осужден, в том числе, и за “участие в организации”.
Кто же входил в это “осиное гнездо”? Три священника из соседних сел: Бродового (Капитон Иванович Станков), Нового Курлака (Андрей Афиногенович Юменский) и Старого Курлака (Александр Андреевич Потапов), житель степного поселка Орловка Михаил Иванович Корчагин и уже известный нам Кирилл Иванович Сысовский.
Дело № П-19389 хранит много тайн. Вернее, хранило. Мы их открыли. А теперь постараемся поведать о них миру.
СУДЬБЫ
Разными жизненными дорогами двигались обвиняемые по делу № П-19389 к 1937 году. Некоторые пересекались, другие же находились далеко друг от друга. А сошлись в одной точке.
Все пятеро были объединены волей “органов” в контрреволюционную организацию, стали “врагами народа”.
Дело № П-19389 позволило нам живо представить себе этих людей. Мы видели их, мы слышали их голоса.
Скупые данные анкет, протоколы допросов, воспоминания тех, кто их знал, дали возможность проследить за судьбами наших героев.
Капитон Иванович Станков родился 6 марта 1870 года, в семье деревенского дьячка. Его малая родина - село Николаевка Бирюченского уезда Воронежской губернии.
В 1890 году он закончил духовную семинарию в Воронеже. Тогда же женился. В 1891 году у него и его жены Елены Михайловны появился первенец - сын Александр. В 1897 году родилась дочь Нина, а младшие дети увидели свет уже в XX веке: в 1903-м - Кирилл, в 1905-м - Зоя.
В 1916 году К.И. Станков переехал с семьей в село Бродовое. Он надеялся, видимо, обрести здесь тихую пристань.
Однако в XX веке, особенно в первой его половине, в России невозможно было отыскать такое место. Революция, Гражданская война, антицерковная политика новых властителей, колхозное закабаление крестьянства не оставляли шансов на выживание священникам.
Капитон Иванович Станков понимал это. У него отобрали дом - пришлось снять квартиру. Дети разъехались, обзавелись собственными семьями, а ему с матушкой много ли надо?
Видел Капитон Иванович, как гибнет крестьянство, страдал всей душой и не молчал. Открыто говорил, что коллективизация - это губительный шаг советской власти, что так называемые кулаки - это лучшие представители села, истинные труженики. Все это будет зачтено ему в тридцать седьмом.
Слышал Станков и о том, что повсюду забирают священников, но остался непоколебим в своем решении - продолжать службу. “Нам нужно держаться до конца и не бросать свое дело”, - убеждал он новокурлакского собрата А.А. Юменского.
В этих словах - нравственный выбор человека, сделанный в страшное время. Отрекись он тогда от церкви, скройся где-нибудь у родственников - и трудно было бы нам сейчас осуждать его. Но он поступил иначе.
Капитон Иванович Станков не совершил “громкого” подвига, а “лишь” не предал своей веры. Это стоило ему жизни.
Александр Андреевич Потапов родился 29 августа 1881 года (арест 28 августа 1937 года стал для него зловещим “подарком” накануне дня рождения) в селе Крылове Воронежского уезда Воронежской губернии. Он был сыном псаломщика, что и открыло ему дорогу в духовную семинарию, которую он окончил в 1903 году.
Косвенно из материалов дела можно узнать, что до приезда в село Старый Курлак А.А. Потапов был священником в Никольской волости Землянского уезда Воронежской губернии. Архивная справка от 10 сентября 1960 года гласит: “В документальных материалах архивного фонда Воронежского губернского отдела управления за 1922 г. в списке лиц, лишенных избирательных прав по Никольской волости Землянского уезда Воронежской губернии, значится Потапов Александр (отчество не указано), 40 лет, до революции и после революции священник, лишен избирательных прав как священник”.
Новая власть не оставляла Потапова в покое, не случайно в 1937 году он в разговоре со своим коллегой из соседнего села в сердцах бросил: “До чего довела нас советская власть, три раза я обзаводился хозяйством, и каждый раз меня грабила эта власть”.
Из анкеты, помещенной в деле, следует, что у А.А. Потапова в 1937 году была семья: жена Олимпиада Павловна, 49 лет, и десятилетняя дочь Антонина.
К сожалению, дополнить скудные данные из дела № П-19389 мы так и не смогли. Никто из старожилов, с которыми мы беседовали, не вспомнил А.А. Потапова: в Старом Курлаке он прожил не более пяти лет (об этом говорит один из свидетелей дела).
И все-таки именно он вызвал наше наибольшее уважение и восхищение - за стойкость, несгибаемость, верность человеческим и Божеским законам.
Андрей Афиногенович Юменский, еще один сельский священник, родился в 1884 году в селе Верхняя Тойда Бобровского уезда Воронежской губернии. Это совсем близко от Нового Курлака, где судьбой ему было предначертано завершить земной круг, - по прямой около двадцати километров.
В Новом Курлаке он появился в 1934 году. По всей видимости, у него не было специального духовного образования, но тогда не хватало священников: уже очень многие стали жертвами репрессий.
В том же Новом Курлаке с 1929 года вообще не было настоятеля церкви. В 1927 г. органами ОГПУ был арестован Константин Васильевич Тростянский, а через два года - сменивший его Дмитрий Андреевич Рыбников.
Андрей Афиногенович старался честно выполнять свою работу. Те старожилы, которые его еще помнят, говорили нам, что он был хорошим человеком. Жил на квартире, семьи не имел, никакими богатствами не обладал.
“Поп Юменский устраивал крестные ходы по селу с иконами без ведома сельского совета”, - говорится в справке, выданной местной властью по запросу райотдела НКВД. Вот и все улики, ставшие “оправданием” ареста, а затем и расстрела А.А. Юменского.
Почему в конце августа 1937 года арестовали священников? Можно высказывать различные предположениям, но мы остановились на одном: райотдел НКВД просто-напросто “недотягивал” до выполнения месячного плана по разоблачению “врагов народа”. Может быть, уже в 1937 году Сталин и его окружение готовились к войне с Гитлером и спешили избавиться от “балласта” - уцелевших “кулаков”, “служителей религиозного культа” и других “бывших людей” (все эти характеристики взяты нами из дела № П-19389). Вот и убирали “неблагонадежных”, сотнями, тысячами - цифрами в масштабах страны мы, конечно, не располагаем, - и дело № П-19389 - лишь капля в этом общем океане. На “служителей религиозного культа” всегда можно было “накопать” “компрометирующие” материалы. Трое священников - это уже “организация” (раскрытие целого “вражеского гнезда” ценилось, без сомнения, куда выше в глазах начальства). А для того чтобы организация выглядела солиднее, оставалось “вытрясти” из “попов” их “сообщников”.
“Пособниками” оказались Михаил Иванович Корчагин и Кирилл Иванович Сысовский, крестьяне-единоличники, чей социальный статус никак не устраивал власти, которые утверждали, будто движение к коммунистическому раю должно сопровождаться усилением классовой борьбы.
М.И. Корчагин родился 8 ноября 1884 года в селе Бродовое Бобровского уезда Воронежской губернии, рос в обычной многодетной семье, где рано прививалось уважение к труду.
В 1905 году он женился, выделился в собственное хозяйство. А затем подоспела воинская служба: с 1907 по 1910 год. Михаил Иванович был солдатом 4-го Андижанского резервного полка, размещавшегося в городе Новый Маргилан.
А вернувшись домой, крепко взялся за работу. Он был энергичным, оборотистым, смекалистым, не боялся никакого труда. Из года в год семья увеличивалась. У Корчагиных было шестеро детей.
Михаила Ивановича мало интересовала политика. Главное - обеспечить всем необходимым семью. Он работал у помещика Хренникова, корчевал пни. Платили строевым лесом.
После революции 1917 года М.И. Корчагин переехал в степной поселок Орловка, справил добротную избу. На своем участке выращивал арбузы и продавал их. В хозяйстве содержал 5 коров, 5 лошадей, овец, свиней. Сам трудился от темна до темна, помогали подраставшие дети.
А в 1930 году все нажитое добро у него отобрали: грянула “сплошная коллективизация”. “Мироеда” сослали на три года на Урал. Семья ютилась кое-как в землянке, вырытой поблизости от родного дома.
Как тут не озлобиться, не отчаяться?.. Возвратившись из высылки, М.И. Корчагин не вступил в колхоз. Там люди не получали ни копейки, выращенный ими хлеб уплывал неизвестно куда. А жизнь все ухудшалась. Так, считал Михаил Иванович, долго продолжаться не может. Он говорил односельчанам, что колхозы обязательно распадутся, иначе все неминуемо умрут от голода. За это он и погиб в 1937-м...
Кирилл Иванович Сысовский, самый младший из пяти “заговорщиков”, родился в 1887 году в селе Новый Курлак Бобровского уезда Воронежской губернии в бедняцкой семье. Да и сам никогда богатым не был. В деле № П-19389 имеется справка о его имущественном положении. В графе “на момент ареста” значится: “Земля под обработкой - нет. Домов (дач, складов) - 1. Хозпостроек - нет. С/х машин - нет. Скота - нет”.
Семья состояла из шести человек: сам Кирилл Иванович, жена Екатерина и четверо сыновей.
Кирилл Иванович был несдержанным на язык, острым на словцо, частенько нелестно отзывался о колхозных активистах, которые еще совсем недавно слыли лодырями и бездельниками, а теперь добрались до доходных должностей.
“Пусть я бедняк, - рассуждал он. - Да все, что у меня есть, - мое. Ни за что не пойду в колхоз”. Чтобы сводить концы с концами, Кирилл Иванович занимался на дому мыловарением, торговал нужным на селе продуктом. Его так и звали - мыловар.
Местные власти косо поглядывали на Сысовского: в колхоз не записывается, да еще мутит народ своими разговорами. В характеристике, выданной на него сельсоветом, Кирилл Иванович изображен так, что невозможно не признать в нем “ярого врага”:
“Характеристика на гражданина села Н-Курлак Садовского р-на Сысовского Кирилла Ивановича, 1887 г. рождения. В прошлом имел кулацкое хозяйство: земли надельной 14, дом с надворной постройкой, плуг 1, борона 1, лошадей 4, коров 2, овец до 100 штук, свиней до 50 голов. Содержал постоянных батраков 3 человека. Как до, а также и после революции имел кустарное мыловаренное производство, а также занимался торговлей мылом, мясом и другим. Хозяйство в 1930 г. раскулачено как крупного торговца. Из родственников имеет раскулаченных - из родных жены. Состоял членом церковной двадцатки. В настоящее время без определенных занятий. Систематически проводит антисоветскую агитацию против колхозного строительства. Высказывает террористические намерения против сельского актива, а также настроение пораженческого характера.
Антипов - председатель
Шубин - секретарь
11.9.1937”
В этой характеристике нет и сотой доли истины...
Итак, пять человек, совершенно разных, оказались, если следовать выкладкам дела № П-19389, в одной связке. Но, вчитавшись в материалы дела, мы поняли, что “контрреволюционная поповско-кулацкая организация” - самая настоящая стряпня тогдашней энкавэдэшной кухни. Да, Станков, Юменский и Потапов были хорошо знакомы друг с другом, нередко имели общие дела по роду службы. Но Корчагин знал лишь Станкова и никогда в жизни не видел всех остальных “рецидивистов”, а Сысовскому хоть и доводилось иногда встречать бродовского и старокурлакского священников, однако он даже не имел понятия о том, как их звали.
ХРОНИКА ШЕСТИ НЕДЕЛЬ
На обложке дела № П-19389 написано: “Начато 22 августа 1937 года”. Приговор тройки УНКВД по Воронежской области в отношении Станкова, Потапова, Юменского, Корчагина, Сысовского - расстрел - был приведен в исполнение 2 октября 1937 года. Между двумя датами - временной отрезок в шесть недель. Миг в истории XX века. Мы попробуем остановить его.
Нам придется придерживаться датировок, которые имеются в деле, хотя насчет их достоверности у нас возникли большие сомнения. Настороженность вызвала уже дата открытия дела: мы выяснили, что 22 августа 1937 года было воскресеньем. Значит, райотдел НКВД работал тогда без выходных дней?
Подозрителен и еще один факт: почему после 22 августа в деле вплоть до 27-го числа не появилось ни одного документа? Или какие-то бумаги были изъяты? Однако опись, предваряющую дело, составили в том же, 1937 году. А может, сотрудники райотдела были загружены другой работой - на ее отсутствие им, видимо, жаловаться не приходилось.
Так или иначе, но самой ранней датой в деле - 27 августа - помечены ордера на обыск и арест Станкова, Потапова и Юменского. Арестовали всех троих 28 августа. В тот же день обвиняемых допросили. Станков Капитон Иванович показал, что он “никогда нигде контрреволюционных действий не проводил”. Юменский А.А. повел себя по-другому. Вот выдержки из протокола этого допроса: “...Я лично контрреволюционной деятельности не проводил, но мне известно враждебное отношение к советской власти, контрреволюционные взгляды и высказывания следующих лиц:
Служителя религиозного культа Станкова К.И., кулака-раскулаченного Сысовского Кирилла Ивановича, служителя религиозного культа Потапова Александра Андреевича, проживающего в с. Старый Курлак.
...Будучи служителем религиозного культа, мне неоднократно приходилось встречаться со Станковым К.И., Сысовским К.И. и Потаповым А.А., последние крайне враждебно настроены к советской власти, высказывались о необходимости ее гибели и возврате капитализма.
...В июле 1937 года меня на квартиру к себе пригласил Станков К.И. и в беседе со мной рассказал следующее: “В Москве с руководителями Советской власти неблагополучно, все выступают против политики Сталина, и сейчас идут массовые расстрелы, расстреляли Тухачевского и др., но всех не перестреляют, ибо военная верхушка выступает против советской власти...” В начале августа 1937 года Станков говорил: “Сейчас всюду идут аресты священников”, на мой вопрос, не бросить ли нам, а то и нас арестуют, он ответил: “Бросать службу не надо, надо служить до конца, скоро должна быть перемена, и мы ее дождемся... Советская власть втерла очки крестьянам и нам, церковникам, т.е. не дала никаких демократических прав, а за границей эту конституцию, безусловно, поняли, а будущая война все это развяжет”.
...В конце августа месяца 1937 года я зашел на огород к Сысовскому К.И., в беседе с ним он мне задал вопрос, что пишут в газетах и когда это только начнется война... После восстановления новой власти я буду жить по-старому, т.е. буду заниматься торговлей, а сейчас я при советской власти стал нищим”.
Мы считаем, что не вправе сейчас каким-либо образом судить о поступках людей той поры. Трудно представить, как бы повел себя каждый из нас, если бы мы оказались на их месте. К тому же мы почти уверены в том, что Юменский сказал все это не 28 августа, а несколько позже, после соответствующей “обработки”. Вполне возможно, ему обещали сохранить жизнь.
Протокол допроса Потапова нам хотелось бы привести полностью: “Вопрос: Расскажите следствию о вашей антисоветской агитации и участии в контрреволюционной организации. Ответ: В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Я никогда никакой агитации не проводил и ни в какой организации не участвовал. Вопрос: Вам зачитываются показания свидетеля R-1716. Вы признаете это? Ответ: Отрицаю. Вопрос: Вам зачитываются показания S-105. Вы и это будете отрицать? Ответ: Да, отрицаю, я считаю их ложными. Вопрос: Вы лжете и говорите неправду. Следствие требует от вас правдивого показания. Ответ: Я показываю правду, а все показания считаю ложными”.
Вот здесь не возникает и тени сомнений в том, что этот протокол никак не мог датироваться 28 августа, ведь обвиняемому были зачитаны показания свидетелей, которых (если, опять же, верить и этой дате) допрашивали 4 сентября.
В деле больше нет протоколов допросов Потапова. На него не подействовали ни угрозы, ни обещания, ни побои - он отказался оговаривать себя и других.
Итак, 4 сентября в райотдел вызвали свидетелей, которые могли бы подтвердить, что Потапов занимался контрреволюционной деятельностью, что они и не замедлили сделать.
Мы намеренно не указываем имен свидетелей. Их, конечно, давно нет в живых, но дети, внуки, правнуки живы, причем многие в тех же селах.
Мы считаем, что нельзя сейчас выводить на суд тех людей. Мы, теперешние старшеклассники, лишь читаем о том, что такое тоталитарное государство в учебниках, а они были втиснуты в рамки диктата, являлись “винтиками”, или, по меткому выражению Евгения Замятина, “нумерами”. Мы воспользовались идеей русского писателя и, прибегнув к несложному шифру (секрета которого, однако, не откроем), присвоили всем свидетелям, проходившим по делу, соответствующую литеру и набор цифр - нам кажется, так будет лучше.
Свидетель R-1716 был весьма словоохотливым. Среди прочего он сказал: “Потапов А.А. проводил активную открытую антисоветскую агитацию, направленную на подрыв колхозного строительства, “благодаря” его агитации отдельные граждане вышли из колхоза, а некоторые, находясь под его влиянием, абсолютно отстранились от работы в колхозе”.
Свидетель S-105 немногословен, но лепту в разоблачение “врага” он внес: “Благодаря его агитации по-соседски проживающие с ним граждане в 1936 году вышли из колхоза: Орехов Алексей Терентьевич, Щетинина Наталия Ксенофонтовна и другие, фамилии которых я не помню, а также гр-н Кривопусков Федор Федорович попал под его влияние и абсолютно бросил работать в колхозе”.
Двух свидетельских показаний было вполне достаточно для подведения итоговой черты под судьбой Потапова, однако затем нашли еще двух “очевидцев” преступных деяний старокурлакского священника. Но мы не будем забегать вперед.
6 сентября оформлен протокол второго (и последнего) допроса Станкова. (Заметим в скобках: большинство допросов вел сержант госбезопасности Б.Г. Фролов, и лишь иногда на помощь ему приходил сам начальник райотдела младший лейтенант А.В. Прасолов.)
Капитона Ивановича сумели сломить, заставили назвать имена других “контрреволюционеров”, но от своих убеждений он не отрекся: “Я на предыдущем допросе [значит, допрос был не один, хотя запротоколирован единственный - 28 августа] правдивого показания не дал, но сейчас понял, что дальнейшее мое молчание ни к чему не приведет и решил показать правду.
Будучи служителем религиозного культа в селе Бродовом, совершая всевозможные религиозные обряды, меня всегда осаждала бывших раскулаченных кучка людей, недовольная советской властью. Недовольство последних выражалось в следующем: Что советская власть загнала крестьян насильно в колхозы и эти колхозы довели крестьянство до нищеты. Вследствие чего эта кучка раскулаченных людей высказывали мнение о необходимости заменить руководство и распустить колхозы.
Вместе с этим, я лично убедился, что советская власть проводит неправильную политику по отношению с/х. На наше мнение, с/х не растет, а падает. На основе этого мы считаем, что советская власть ошиблась, раскулачила кулаков, действительных тружеников крестьян, а в руководство допустила бедноту, которая никогда не имела своего хозяйства и, безусловно, руководить не может, а при руководстве бедноты с/х находится в упадке, а крестьянство умирает с голода.
На основе вышеизложенного я, как священник, находил на селе бывших раскулаченных людей, с которыми разделял контрреволюционные взгляды против политики советской власти, делая выводы о необходимости гибели советской власти, если не изменится политика в отношении всего крестьянства.
Вопрос: Назовите участников вашей контрреволюционной организации. Ответ: Корчагин М.И., в прошлом кулак. Скоров Никанор Федорович, Поляков Петр Афанасьевич. Вопрос: Расскажите о фактах контрреволюционной деятельности Корчагина М.И., Скорова и Полякова. [Невозможно воздержаться от восклицания: тот же самый райотдел, быть может, даже тот же самый “опер” Фролов месяц назад отправил Скорова и Полякова на гильотину тройки!] Ответ: С Корчагиным М.И. я встречался приблизительно в конце лета 1936 г. в селе Бродовом на лужайке. Он заявил: “Скоро советская власть погибнет и жизнь пойдет по-старому”. На заданный мной ему вопрос, откуда все это ему известно, он мне ответил: “А разве вам не видно, что в колхозах колхозники умирают с голода”. Со всем им сказанным я был вполне согласен. Вопрос: Следствие располагает данными, что на каждом сборище служителей религиозного культа проводились контрреволюционные беседы. Расскажите содержание этих бесед. Ответ: Мы при сборищах контрреволюционных бесед не проводили и о контрреволюционных действиях со стороны Потапова и Юменского мне ничего не известно. Вопрос: Вы лжете и скрываете контрреволюционную деятельность Потапова, Юменского и свою. Ответ: Возможно, и были контрреволюционные высказывания со стороны Потапова, Юменского и меня лично, но сейчас не помню”.
К 13 сентября, когда состоялся повторный допрос Юменского, в недрах райотдела, видимо, уже выработали окончательный план. Пять человек составили “контрреволюционную организацию”. Их участь была предрешена.
Юменский на допросе сказал: “В предыдущем допросе я упустил известный мне факт контрреволюционного содержания, в присутствии меня, со стороны Сысовского К.И.
В конце декабря месяца 1936 г. во время переписи населения я как служитель культа перед праздником ходил по приходу и зашел в квартиру к гражданину Сысовскому К.И., где был в это время секретарь с/с по вопросу переписи, но так как в это время мне не представлялось возможности произвести службу, я ушел в соседний двор и, пройдя два двора, меня вернул Сысовский К.И. к себе в квартиру, так как секретарь с/с уже ушел, и в беседе со мной говорил: “Скорей бы война, а в этой войне нашу Россию разделят, коммунисты маленькие люди, их после разгрома Советского Союза я всех перевешаю””.
В тот же день, 13 сентября, в КПЗ Садовского райотдела НКВД доставили Корчагина и Сысовского. Протоколы их допросов датированы 14 и 18 сентября соответственно. Оба полностью отвергали обвинения в проведении антисоветской агитации. Но это не смутило оперуполномоченного Фролова. 18 и 20 сентября он посвятил допросам свидетелей (19 сентября, в воскресенье, райотдел позволил себе передышку). Вот фрагменты из свидетельских показаний, комментировать которые вряд ли нужно.
G-412: “Весной в мае месяце 1937 г. я зашел к своей сестре, где встретил Юменского А.А. и в личной беседе он мне заявил: “Вы народ темный, еще не понимаете новой конституции, а я ее понял очень хорошо, она даст нам, духовенству, хорошие и большие права. Как грамотного меня обязательно изберут председателем с/совета, но я тогда поставлю не так, как эти ваши коммунисты, а кое-кому покажем, как притеснять религию”.
В другой раз он мне в беседе сообщил: “Мы теперь имеем право собирать собрания верующих, издавать свою печать””.
S-615: “В августе месяце 1937 г. я, проходя мимо двора Сысовского, увидел его сидящим с газетой, в это время он меня подозвал и завел беседу о новостях. Он с явной иронией заявил: “У нас на селе есть активисты, но при приходе белых первых будут расстреливать эту “сволочь”, но надо подождать, когда придут белые””.
R-1517: “Сысовский К.И. имел прошлое, связанное с бандитизмом, обижен советской властью, занимается антисоветской агитацией, делая угрозу сельскому активу.
В июле месяце 1937 года Сысовский К.И. в присутствии меня высказывал контрреволюционные террористические намерения по адресу сельского актива, заявил: “Скоро придут белые и будут расстреливать наших активистов на селе, а мы (бывшие раскулаченные) будем их первыми помощниками””.
M-1720: “В конце 1936 г. служитель религиозного культа Станков ходил по селу с молитвами, в это время он зашел ко мне на квартиру, где также по разрешению моей жены совершил религиозный обряд. Затем он стал расспрашивать меня, как я живу, на что я ответил, что живу неплохо. На мои слова Станков заявил, что если ты сейчас живешь неплохо, то в дальнейшем будешь жить плохо, вот видишь, советская власть построила колхозы, но в этих колхозах нет порядка, так что колхозы распадутся, а если не распадутся, то всем в них жить будет плохо. Колхозники будут умирать с голоду, об этом написано в Евангелии. При этом разговоре моя жена не присутствовала, так как она после совершения религиозного обряда из хаты вышла по хозяйству.
Кроме этого необходимо указать, что в 1931 году, когда в селе Бродовом раскулачивали кулаков, и вот в одну ночь у нас в селе представители районных организаций забрали несколько кулаков. В это время Станков организовал восстание крестьян. Он хотел залезть на колокольню и бить в набат, но я как раз был сторожем от сельского совета по особому поручению, чтобы никого не допустить. Когда я его не допускал, то он мне заявил, ты разве не видишь, что делает советская власть, которая грабит крестьян и выселяет, ведь кулаки наши труженики, без них все крестьяне погибнут”.
Дело близилось к концу. 21 сентября произвели медосмотр обвиняемых. Нас более всего поразили и возмутили маленькие клочки бумаги, где неразборчивым почерком написано: “При наружном медосмотре Станкова К.И. [или Потапова А.А. и т.д.] не обнаружено заразных заболеваний. Здоров. Доктор (подпись)”.
21 и 22 сентября, процедуры ради, были проведены очные ставки. Никто из обвиняемых не подтвердил показаний свидетелей. Только Станков показал: “Да, в июле месяце 1937 г. Юменский А.А. у меня был, разговор о неблагополучии в Москве у нас был, я говорил:
“В Москве с руководителями советской власти неблагополучно, расстреляли Тухачевского и других, а нам, священникам, надо держаться и не бросать свое дело”.
В июле месяце 1937 г. я в квартире у Юменского был и в беседе с ним говорил: “Сейчас всюду идут аресты священников, но бросать службу не надо””.
Двадцать второго же сентября сержант Фролов поспешил составить обвинительное заключение. В нем, в частности, говорится: “Под руководством священника Станкова Капитона Ивановича группа, состоявшая из священнослужителей и бывших кулаков - раскулаченных, на территории Садовского района проводила активную, открытую организацию контрреволюционной деятельности, т.е. выше указанные лица высказывали террористические намерения по адресу сельского актива, настроение пораженческого характера, возводили клевету на мероприятия партии и Советского правительства, проводили агитацию, направленную на разложение колхозов, т.е. совершили преступление, предусмотренное ст. 58-10 ч. 1, ч. 2 и 58-11 УК РСФСР”.
Справка, помещенная в конце листа, гласит: “Арестованные содержатся с 22 сентября месяца 1937 г. в Воронежской тюрьме”. От села Садовое (бывшего в 1935-1957 гг. районным центром) до Воронежа 120 километров. То есть надо управиться с очными ставками, успеть отпечатать обвинительное заключение и доставить обреченных на смерть в город. Ничего не скажешь - оперативность отменная.
25 сентября дело слушала тройка УНКВД. Это был субботний день - наверное, единственный, когда первый секретарь обкома, областной прокурор и начальник УНКВД могли собраться для “свершения правосудия”. Можно себе представить, сколько дел накапливалось за неделю. Передача дела на рассмотрение тройки означала в 1937 году только одно: расстрел.
Мы установили, что в сентябре 1937 года во всесильную тройку УНКВД по Воронежской области входили: М.Е. Михайлов (первый секретарь обкома), Никиточкин (облпрокурор) и П.А. Коркин (начальник УНКВД). Все эти палачи вскоре сами стали жертвами...
День 2 октября - последний в хронике шести недель. Настала очередь заключительной фразы: “Дело сдать в архив”.
Завершающим документом дела, относящимся к 1937 году, является конверт, куда вложен паспорт К.И. Сысовского, изъятый во время обыска. Понятно зачем - нет паспорта, нет и человека. Будто и не было никогда.
Как было отмечено выше, и неоднократно утверждалось мной ранее, истинное положение дел мало соответствовало этой идиллии. В особенности это касается репрессий 1937-1938 гг., когда наряду с горсткой партийцев были уничтожены или отправлены в лагеря массы рядовых граждан - рабочих, крестьян, служащих. Истреблялись и "бывшие" - царские офицеры (как те, кто служил в Белой армии, но потом был амнистирован и вернулся на родину, так и те кто служил военспецами в РККА), интеллигенция. Но самый страшный удар испытали на себе представители православного духовенства и верующие В материале, помещенном под катом, описана судьба некоторых из этих людей.
_________________________________________________________________________
И. Батракова, С. Люков, Н. Уразов Тайны дела № П-19389.
ПРЕДЫСТОРИЯ
Времена сталинских репрессий - одна из самых закрытых эпох XX века. Поэтому так хочется проникнуть в ее тайны, покончить с этим “белым пятном”. Сделать это и сейчас, в эру демократических перемен, далеко не просто.
Да, уголовные дела на безвинно пострадавших, раздавленных тоталитарной машиной людей хранятся в архивах, куда вполне возможен доступ. Но как найти среди чудовищной лавины дел нужные, те, что касаются наших земляков?
И все-таки нам, новокурлакским краеведам, удалось немало. Мы выявили имена шестнадцати наших односельчан, попавших в тиски ОГПУ-НКВД.
Затем нас ждала кропотливая работа в архиве - Центре документации новейшей истории в Воронеже. Мы листали страшные папки с протоколами допросов, очных ставок, свидетельских показаний, с аккуратно подшитыми актами о приведении в исполнение приговоров...
Однажды (это было в мае 1999 года) мы отправились к старожилу села Новый Курлак Василию Ивановичу Горынину. Мы знали, что он многое мог рассказать о судьбе новокурлакской церкви.
Василий Иванович родился в 1927 году в Новом Курлаке, в той его стороне, что до сих пор называется Село. Он чрезвычайно интересный собеседник, обладает прекрасной памятью на детали. В этом разговоре о новокурлакской церкви, прекратившей свое существование, по словам рассказчика, приблизительно в 1937 году, мы услышали имя семнадцатого новокурлаковца, ставшего жертвой политических репрессий. Десятилетний Вася хорошо запомнил, что одного из его соседей, Кирилла Ивановича Сысовского, увезли куда-то в 1937 году. Домой он так и не вернулся.
“Он в колхоз не шел. Варил на дому мыло и продавал. А был говорливый, не умел держать язык за зубами, ругал советские порядки. Лет пятьдесят ему было. В семье росло четверо сыновей, двое, Василий и Николай, - мои погодки, мы вместе водились”, - рассказывал Василий Иванович.
Мы поспешили сделать запрос в Управление ФСБ по Воронежской области и вскоре получили ответ. Нам писали, что “Сысовский Кирилл Иванович осужден тройкой УНКВД 25 сентября 1937 года по статье 58-10, ч.1, и 58-11 УК РСФСР (контрреволюционная агитация, участие в организации) к ВМН - расстрелу. Постановлением президиума Воронежского областного суда от 24 ноября 1960 года постановление тройки отменено, и дело производством прекращено за недоказанностью предъявленного обвинения. По данному делу Сысовский К.И. считается реабилитированным. Архивное уголовное дело находится на хранении в Центре документации новейшей истории за № П-19389”.
В ноябре 1999 года, на осенних каникулах, мы поехали в Воронеж. Мы ожидали, что дело № П-19389 окажется тоненькой папкой. Нам не раз уже встречались такие дела. Они состояли из ордера на обыск и арест (где обычно помечалось: ничего не обнаружили), постановления об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения, протокола допроса обвиняемого (который, как правило, все отрицал), показаний двух-трех свидетелей, протоколов нескольких очных ставок, постановления о передаче дела на рассмотрение тройки УНКВД, протокола постановления тройки и выписки из акта о приведении в исполнение приговора.
Поэтому мы очень удивились, когда нам принесли пухлый том, и сначала даже подумали, что работники архива ошиблись. Но никакой ошибки не было. Кирилл Иванович Сысовский действительно проходил по делу № П-19389. Однако, кроме него, мы увидели имена еще четверых обвиняемых. К.И. Сысовский был осужден, в том числе, и за “участие в организации”.
Кто же входил в это “осиное гнездо”? Три священника из соседних сел: Бродового (Капитон Иванович Станков), Нового Курлака (Андрей Афиногенович Юменский) и Старого Курлака (Александр Андреевич Потапов), житель степного поселка Орловка Михаил Иванович Корчагин и уже известный нам Кирилл Иванович Сысовский.
Дело № П-19389 хранит много тайн. Вернее, хранило. Мы их открыли. А теперь постараемся поведать о них миру.
СУДЬБЫ
Разными жизненными дорогами двигались обвиняемые по делу № П-19389 к 1937 году. Некоторые пересекались, другие же находились далеко друг от друга. А сошлись в одной точке.
Все пятеро были объединены волей “органов” в контрреволюционную организацию, стали “врагами народа”.
Дело № П-19389 позволило нам живо представить себе этих людей. Мы видели их, мы слышали их голоса.
Скупые данные анкет, протоколы допросов, воспоминания тех, кто их знал, дали возможность проследить за судьбами наших героев.
Капитон Иванович Станков родился 6 марта 1870 года, в семье деревенского дьячка. Его малая родина - село Николаевка Бирюченского уезда Воронежской губернии.
В 1890 году он закончил духовную семинарию в Воронеже. Тогда же женился. В 1891 году у него и его жены Елены Михайловны появился первенец - сын Александр. В 1897 году родилась дочь Нина, а младшие дети увидели свет уже в XX веке: в 1903-м - Кирилл, в 1905-м - Зоя.
В 1916 году К.И. Станков переехал с семьей в село Бродовое. Он надеялся, видимо, обрести здесь тихую пристань.
Однако в XX веке, особенно в первой его половине, в России невозможно было отыскать такое место. Революция, Гражданская война, антицерковная политика новых властителей, колхозное закабаление крестьянства не оставляли шансов на выживание священникам.
Капитон Иванович Станков понимал это. У него отобрали дом - пришлось снять квартиру. Дети разъехались, обзавелись собственными семьями, а ему с матушкой много ли надо?
Видел Капитон Иванович, как гибнет крестьянство, страдал всей душой и не молчал. Открыто говорил, что коллективизация - это губительный шаг советской власти, что так называемые кулаки - это лучшие представители села, истинные труженики. Все это будет зачтено ему в тридцать седьмом.
Слышал Станков и о том, что повсюду забирают священников, но остался непоколебим в своем решении - продолжать службу. “Нам нужно держаться до конца и не бросать свое дело”, - убеждал он новокурлакского собрата А.А. Юменского.
В этих словах - нравственный выбор человека, сделанный в страшное время. Отрекись он тогда от церкви, скройся где-нибудь у родственников - и трудно было бы нам сейчас осуждать его. Но он поступил иначе.
Капитон Иванович Станков не совершил “громкого” подвига, а “лишь” не предал своей веры. Это стоило ему жизни.
Александр Андреевич Потапов родился 29 августа 1881 года (арест 28 августа 1937 года стал для него зловещим “подарком” накануне дня рождения) в селе Крылове Воронежского уезда Воронежской губернии. Он был сыном псаломщика, что и открыло ему дорогу в духовную семинарию, которую он окончил в 1903 году.
Косвенно из материалов дела можно узнать, что до приезда в село Старый Курлак А.А. Потапов был священником в Никольской волости Землянского уезда Воронежской губернии. Архивная справка от 10 сентября 1960 года гласит: “В документальных материалах архивного фонда Воронежского губернского отдела управления за 1922 г. в списке лиц, лишенных избирательных прав по Никольской волости Землянского уезда Воронежской губернии, значится Потапов Александр (отчество не указано), 40 лет, до революции и после революции священник, лишен избирательных прав как священник”.
Новая власть не оставляла Потапова в покое, не случайно в 1937 году он в разговоре со своим коллегой из соседнего села в сердцах бросил: “До чего довела нас советская власть, три раза я обзаводился хозяйством, и каждый раз меня грабила эта власть”.
Из анкеты, помещенной в деле, следует, что у А.А. Потапова в 1937 году была семья: жена Олимпиада Павловна, 49 лет, и десятилетняя дочь Антонина.
К сожалению, дополнить скудные данные из дела № П-19389 мы так и не смогли. Никто из старожилов, с которыми мы беседовали, не вспомнил А.А. Потапова: в Старом Курлаке он прожил не более пяти лет (об этом говорит один из свидетелей дела).
И все-таки именно он вызвал наше наибольшее уважение и восхищение - за стойкость, несгибаемость, верность человеческим и Божеским законам.
Андрей Афиногенович Юменский, еще один сельский священник, родился в 1884 году в селе Верхняя Тойда Бобровского уезда Воронежской губернии. Это совсем близко от Нового Курлака, где судьбой ему было предначертано завершить земной круг, - по прямой около двадцати километров.
В Новом Курлаке он появился в 1934 году. По всей видимости, у него не было специального духовного образования, но тогда не хватало священников: уже очень многие стали жертвами репрессий.
В том же Новом Курлаке с 1929 года вообще не было настоятеля церкви. В 1927 г. органами ОГПУ был арестован Константин Васильевич Тростянский, а через два года - сменивший его Дмитрий Андреевич Рыбников.
Андрей Афиногенович старался честно выполнять свою работу. Те старожилы, которые его еще помнят, говорили нам, что он был хорошим человеком. Жил на квартире, семьи не имел, никакими богатствами не обладал.
“Поп Юменский устраивал крестные ходы по селу с иконами без ведома сельского совета”, - говорится в справке, выданной местной властью по запросу райотдела НКВД. Вот и все улики, ставшие “оправданием” ареста, а затем и расстрела А.А. Юменского.
Почему в конце августа 1937 года арестовали священников? Можно высказывать различные предположениям, но мы остановились на одном: райотдел НКВД просто-напросто “недотягивал” до выполнения месячного плана по разоблачению “врагов народа”. Может быть, уже в 1937 году Сталин и его окружение готовились к войне с Гитлером и спешили избавиться от “балласта” - уцелевших “кулаков”, “служителей религиозного культа” и других “бывших людей” (все эти характеристики взяты нами из дела № П-19389). Вот и убирали “неблагонадежных”, сотнями, тысячами - цифрами в масштабах страны мы, конечно, не располагаем, - и дело № П-19389 - лишь капля в этом общем океане. На “служителей религиозного культа” всегда можно было “накопать” “компрометирующие” материалы. Трое священников - это уже “организация” (раскрытие целого “вражеского гнезда” ценилось, без сомнения, куда выше в глазах начальства). А для того чтобы организация выглядела солиднее, оставалось “вытрясти” из “попов” их “сообщников”.
“Пособниками” оказались Михаил Иванович Корчагин и Кирилл Иванович Сысовский, крестьяне-единоличники, чей социальный статус никак не устраивал власти, которые утверждали, будто движение к коммунистическому раю должно сопровождаться усилением классовой борьбы.
М.И. Корчагин родился 8 ноября 1884 года в селе Бродовое Бобровского уезда Воронежской губернии, рос в обычной многодетной семье, где рано прививалось уважение к труду.
В 1905 году он женился, выделился в собственное хозяйство. А затем подоспела воинская служба: с 1907 по 1910 год. Михаил Иванович был солдатом 4-го Андижанского резервного полка, размещавшегося в городе Новый Маргилан.
А вернувшись домой, крепко взялся за работу. Он был энергичным, оборотистым, смекалистым, не боялся никакого труда. Из года в год семья увеличивалась. У Корчагиных было шестеро детей.
Михаила Ивановича мало интересовала политика. Главное - обеспечить всем необходимым семью. Он работал у помещика Хренникова, корчевал пни. Платили строевым лесом.
После революции 1917 года М.И. Корчагин переехал в степной поселок Орловка, справил добротную избу. На своем участке выращивал арбузы и продавал их. В хозяйстве содержал 5 коров, 5 лошадей, овец, свиней. Сам трудился от темна до темна, помогали подраставшие дети.
А в 1930 году все нажитое добро у него отобрали: грянула “сплошная коллективизация”. “Мироеда” сослали на три года на Урал. Семья ютилась кое-как в землянке, вырытой поблизости от родного дома.
Как тут не озлобиться, не отчаяться?.. Возвратившись из высылки, М.И. Корчагин не вступил в колхоз. Там люди не получали ни копейки, выращенный ими хлеб уплывал неизвестно куда. А жизнь все ухудшалась. Так, считал Михаил Иванович, долго продолжаться не может. Он говорил односельчанам, что колхозы обязательно распадутся, иначе все неминуемо умрут от голода. За это он и погиб в 1937-м...
Кирилл Иванович Сысовский, самый младший из пяти “заговорщиков”, родился в 1887 году в селе Новый Курлак Бобровского уезда Воронежской губернии в бедняцкой семье. Да и сам никогда богатым не был. В деле № П-19389 имеется справка о его имущественном положении. В графе “на момент ареста” значится: “Земля под обработкой - нет. Домов (дач, складов) - 1. Хозпостроек - нет. С/х машин - нет. Скота - нет”.
Семья состояла из шести человек: сам Кирилл Иванович, жена Екатерина и четверо сыновей.
Кирилл Иванович был несдержанным на язык, острым на словцо, частенько нелестно отзывался о колхозных активистах, которые еще совсем недавно слыли лодырями и бездельниками, а теперь добрались до доходных должностей.
“Пусть я бедняк, - рассуждал он. - Да все, что у меня есть, - мое. Ни за что не пойду в колхоз”. Чтобы сводить концы с концами, Кирилл Иванович занимался на дому мыловарением, торговал нужным на селе продуктом. Его так и звали - мыловар.
Местные власти косо поглядывали на Сысовского: в колхоз не записывается, да еще мутит народ своими разговорами. В характеристике, выданной на него сельсоветом, Кирилл Иванович изображен так, что невозможно не признать в нем “ярого врага”:
“Характеристика на гражданина села Н-Курлак Садовского р-на Сысовского Кирилла Ивановича, 1887 г. рождения. В прошлом имел кулацкое хозяйство: земли надельной 14, дом с надворной постройкой, плуг 1, борона 1, лошадей 4, коров 2, овец до 100 штук, свиней до 50 голов. Содержал постоянных батраков 3 человека. Как до, а также и после революции имел кустарное мыловаренное производство, а также занимался торговлей мылом, мясом и другим. Хозяйство в 1930 г. раскулачено как крупного торговца. Из родственников имеет раскулаченных - из родных жены. Состоял членом церковной двадцатки. В настоящее время без определенных занятий. Систематически проводит антисоветскую агитацию против колхозного строительства. Высказывает террористические намерения против сельского актива, а также настроение пораженческого характера.
Антипов - председатель
Шубин - секретарь
11.9.1937”
В этой характеристике нет и сотой доли истины...
Итак, пять человек, совершенно разных, оказались, если следовать выкладкам дела № П-19389, в одной связке. Но, вчитавшись в материалы дела, мы поняли, что “контрреволюционная поповско-кулацкая организация” - самая настоящая стряпня тогдашней энкавэдэшной кухни. Да, Станков, Юменский и Потапов были хорошо знакомы друг с другом, нередко имели общие дела по роду службы. Но Корчагин знал лишь Станкова и никогда в жизни не видел всех остальных “рецидивистов”, а Сысовскому хоть и доводилось иногда встречать бродовского и старокурлакского священников, однако он даже не имел понятия о том, как их звали.
ХРОНИКА ШЕСТИ НЕДЕЛЬ
На обложке дела № П-19389 написано: “Начато 22 августа 1937 года”. Приговор тройки УНКВД по Воронежской области в отношении Станкова, Потапова, Юменского, Корчагина, Сысовского - расстрел - был приведен в исполнение 2 октября 1937 года. Между двумя датами - временной отрезок в шесть недель. Миг в истории XX века. Мы попробуем остановить его.
Нам придется придерживаться датировок, которые имеются в деле, хотя насчет их достоверности у нас возникли большие сомнения. Настороженность вызвала уже дата открытия дела: мы выяснили, что 22 августа 1937 года было воскресеньем. Значит, райотдел НКВД работал тогда без выходных дней?
Подозрителен и еще один факт: почему после 22 августа в деле вплоть до 27-го числа не появилось ни одного документа? Или какие-то бумаги были изъяты? Однако опись, предваряющую дело, составили в том же, 1937 году. А может, сотрудники райотдела были загружены другой работой - на ее отсутствие им, видимо, жаловаться не приходилось.
Так или иначе, но самой ранней датой в деле - 27 августа - помечены ордера на обыск и арест Станкова, Потапова и Юменского. Арестовали всех троих 28 августа. В тот же день обвиняемых допросили. Станков Капитон Иванович показал, что он “никогда нигде контрреволюционных действий не проводил”. Юменский А.А. повел себя по-другому. Вот выдержки из протокола этого допроса: “...Я лично контрреволюционной деятельности не проводил, но мне известно враждебное отношение к советской власти, контрреволюционные взгляды и высказывания следующих лиц:
Служителя религиозного культа Станкова К.И., кулака-раскулаченного Сысовского Кирилла Ивановича, служителя религиозного культа Потапова Александра Андреевича, проживающего в с. Старый Курлак.
...Будучи служителем религиозного культа, мне неоднократно приходилось встречаться со Станковым К.И., Сысовским К.И. и Потаповым А.А., последние крайне враждебно настроены к советской власти, высказывались о необходимости ее гибели и возврате капитализма.
...В июле 1937 года меня на квартиру к себе пригласил Станков К.И. и в беседе со мной рассказал следующее: “В Москве с руководителями Советской власти неблагополучно, все выступают против политики Сталина, и сейчас идут массовые расстрелы, расстреляли Тухачевского и др., но всех не перестреляют, ибо военная верхушка выступает против советской власти...” В начале августа 1937 года Станков говорил: “Сейчас всюду идут аресты священников”, на мой вопрос, не бросить ли нам, а то и нас арестуют, он ответил: “Бросать службу не надо, надо служить до конца, скоро должна быть перемена, и мы ее дождемся... Советская власть втерла очки крестьянам и нам, церковникам, т.е. не дала никаких демократических прав, а за границей эту конституцию, безусловно, поняли, а будущая война все это развяжет”.
...В конце августа месяца 1937 года я зашел на огород к Сысовскому К.И., в беседе с ним он мне задал вопрос, что пишут в газетах и когда это только начнется война... После восстановления новой власти я буду жить по-старому, т.е. буду заниматься торговлей, а сейчас я при советской власти стал нищим”.
Мы считаем, что не вправе сейчас каким-либо образом судить о поступках людей той поры. Трудно представить, как бы повел себя каждый из нас, если бы мы оказались на их месте. К тому же мы почти уверены в том, что Юменский сказал все это не 28 августа, а несколько позже, после соответствующей “обработки”. Вполне возможно, ему обещали сохранить жизнь.
Протокол допроса Потапова нам хотелось бы привести полностью: “Вопрос: Расскажите следствию о вашей антисоветской агитации и участии в контрреволюционной организации. Ответ: В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Я никогда никакой агитации не проводил и ни в какой организации не участвовал. Вопрос: Вам зачитываются показания свидетеля R-1716. Вы признаете это? Ответ: Отрицаю. Вопрос: Вам зачитываются показания S-105. Вы и это будете отрицать? Ответ: Да, отрицаю, я считаю их ложными. Вопрос: Вы лжете и говорите неправду. Следствие требует от вас правдивого показания. Ответ: Я показываю правду, а все показания считаю ложными”.
Вот здесь не возникает и тени сомнений в том, что этот протокол никак не мог датироваться 28 августа, ведь обвиняемому были зачитаны показания свидетелей, которых (если, опять же, верить и этой дате) допрашивали 4 сентября.
В деле больше нет протоколов допросов Потапова. На него не подействовали ни угрозы, ни обещания, ни побои - он отказался оговаривать себя и других.
Итак, 4 сентября в райотдел вызвали свидетелей, которые могли бы подтвердить, что Потапов занимался контрреволюционной деятельностью, что они и не замедлили сделать.
Мы намеренно не указываем имен свидетелей. Их, конечно, давно нет в живых, но дети, внуки, правнуки живы, причем многие в тех же селах.
Мы считаем, что нельзя сейчас выводить на суд тех людей. Мы, теперешние старшеклассники, лишь читаем о том, что такое тоталитарное государство в учебниках, а они были втиснуты в рамки диктата, являлись “винтиками”, или, по меткому выражению Евгения Замятина, “нумерами”. Мы воспользовались идеей русского писателя и, прибегнув к несложному шифру (секрета которого, однако, не откроем), присвоили всем свидетелям, проходившим по делу, соответствующую литеру и набор цифр - нам кажется, так будет лучше.
Свидетель R-1716 был весьма словоохотливым. Среди прочего он сказал: “Потапов А.А. проводил активную открытую антисоветскую агитацию, направленную на подрыв колхозного строительства, “благодаря” его агитации отдельные граждане вышли из колхоза, а некоторые, находясь под его влиянием, абсолютно отстранились от работы в колхозе”.
Свидетель S-105 немногословен, но лепту в разоблачение “врага” он внес: “Благодаря его агитации по-соседски проживающие с ним граждане в 1936 году вышли из колхоза: Орехов Алексей Терентьевич, Щетинина Наталия Ксенофонтовна и другие, фамилии которых я не помню, а также гр-н Кривопусков Федор Федорович попал под его влияние и абсолютно бросил работать в колхозе”.
Двух свидетельских показаний было вполне достаточно для подведения итоговой черты под судьбой Потапова, однако затем нашли еще двух “очевидцев” преступных деяний старокурлакского священника. Но мы не будем забегать вперед.
6 сентября оформлен протокол второго (и последнего) допроса Станкова. (Заметим в скобках: большинство допросов вел сержант госбезопасности Б.Г. Фролов, и лишь иногда на помощь ему приходил сам начальник райотдела младший лейтенант А.В. Прасолов.)
Капитона Ивановича сумели сломить, заставили назвать имена других “контрреволюционеров”, но от своих убеждений он не отрекся: “Я на предыдущем допросе [значит, допрос был не один, хотя запротоколирован единственный - 28 августа] правдивого показания не дал, но сейчас понял, что дальнейшее мое молчание ни к чему не приведет и решил показать правду.
Будучи служителем религиозного культа в селе Бродовом, совершая всевозможные религиозные обряды, меня всегда осаждала бывших раскулаченных кучка людей, недовольная советской властью. Недовольство последних выражалось в следующем: Что советская власть загнала крестьян насильно в колхозы и эти колхозы довели крестьянство до нищеты. Вследствие чего эта кучка раскулаченных людей высказывали мнение о необходимости заменить руководство и распустить колхозы.
Вместе с этим, я лично убедился, что советская власть проводит неправильную политику по отношению с/х. На наше мнение, с/х не растет, а падает. На основе этого мы считаем, что советская власть ошиблась, раскулачила кулаков, действительных тружеников крестьян, а в руководство допустила бедноту, которая никогда не имела своего хозяйства и, безусловно, руководить не может, а при руководстве бедноты с/х находится в упадке, а крестьянство умирает с голода.
На основе вышеизложенного я, как священник, находил на селе бывших раскулаченных людей, с которыми разделял контрреволюционные взгляды против политики советской власти, делая выводы о необходимости гибели советской власти, если не изменится политика в отношении всего крестьянства.
Вопрос: Назовите участников вашей контрреволюционной организации. Ответ: Корчагин М.И., в прошлом кулак. Скоров Никанор Федорович, Поляков Петр Афанасьевич. Вопрос: Расскажите о фактах контрреволюционной деятельности Корчагина М.И., Скорова и Полякова. [Невозможно воздержаться от восклицания: тот же самый райотдел, быть может, даже тот же самый “опер” Фролов месяц назад отправил Скорова и Полякова на гильотину тройки!] Ответ: С Корчагиным М.И. я встречался приблизительно в конце лета 1936 г. в селе Бродовом на лужайке. Он заявил: “Скоро советская власть погибнет и жизнь пойдет по-старому”. На заданный мной ему вопрос, откуда все это ему известно, он мне ответил: “А разве вам не видно, что в колхозах колхозники умирают с голода”. Со всем им сказанным я был вполне согласен. Вопрос: Следствие располагает данными, что на каждом сборище служителей религиозного культа проводились контрреволюционные беседы. Расскажите содержание этих бесед. Ответ: Мы при сборищах контрреволюционных бесед не проводили и о контрреволюционных действиях со стороны Потапова и Юменского мне ничего не известно. Вопрос: Вы лжете и скрываете контрреволюционную деятельность Потапова, Юменского и свою. Ответ: Возможно, и были контрреволюционные высказывания со стороны Потапова, Юменского и меня лично, но сейчас не помню”.
К 13 сентября, когда состоялся повторный допрос Юменского, в недрах райотдела, видимо, уже выработали окончательный план. Пять человек составили “контрреволюционную организацию”. Их участь была предрешена.
Юменский на допросе сказал: “В предыдущем допросе я упустил известный мне факт контрреволюционного содержания, в присутствии меня, со стороны Сысовского К.И.
В конце декабря месяца 1936 г. во время переписи населения я как служитель культа перед праздником ходил по приходу и зашел в квартиру к гражданину Сысовскому К.И., где был в это время секретарь с/с по вопросу переписи, но так как в это время мне не представлялось возможности произвести службу, я ушел в соседний двор и, пройдя два двора, меня вернул Сысовский К.И. к себе в квартиру, так как секретарь с/с уже ушел, и в беседе со мной говорил: “Скорей бы война, а в этой войне нашу Россию разделят, коммунисты маленькие люди, их после разгрома Советского Союза я всех перевешаю””.
В тот же день, 13 сентября, в КПЗ Садовского райотдела НКВД доставили Корчагина и Сысовского. Протоколы их допросов датированы 14 и 18 сентября соответственно. Оба полностью отвергали обвинения в проведении антисоветской агитации. Но это не смутило оперуполномоченного Фролова. 18 и 20 сентября он посвятил допросам свидетелей (19 сентября, в воскресенье, райотдел позволил себе передышку). Вот фрагменты из свидетельских показаний, комментировать которые вряд ли нужно.
G-412: “Весной в мае месяце 1937 г. я зашел к своей сестре, где встретил Юменского А.А. и в личной беседе он мне заявил: “Вы народ темный, еще не понимаете новой конституции, а я ее понял очень хорошо, она даст нам, духовенству, хорошие и большие права. Как грамотного меня обязательно изберут председателем с/совета, но я тогда поставлю не так, как эти ваши коммунисты, а кое-кому покажем, как притеснять религию”.
В другой раз он мне в беседе сообщил: “Мы теперь имеем право собирать собрания верующих, издавать свою печать””.
S-615: “В августе месяце 1937 г. я, проходя мимо двора Сысовского, увидел его сидящим с газетой, в это время он меня подозвал и завел беседу о новостях. Он с явной иронией заявил: “У нас на селе есть активисты, но при приходе белых первых будут расстреливать эту “сволочь”, но надо подождать, когда придут белые””.
R-1517: “Сысовский К.И. имел прошлое, связанное с бандитизмом, обижен советской властью, занимается антисоветской агитацией, делая угрозу сельскому активу.
В июле месяце 1937 года Сысовский К.И. в присутствии меня высказывал контрреволюционные террористические намерения по адресу сельского актива, заявил: “Скоро придут белые и будут расстреливать наших активистов на селе, а мы (бывшие раскулаченные) будем их первыми помощниками””.
M-1720: “В конце 1936 г. служитель религиозного культа Станков ходил по селу с молитвами, в это время он зашел ко мне на квартиру, где также по разрешению моей жены совершил религиозный обряд. Затем он стал расспрашивать меня, как я живу, на что я ответил, что живу неплохо. На мои слова Станков заявил, что если ты сейчас живешь неплохо, то в дальнейшем будешь жить плохо, вот видишь, советская власть построила колхозы, но в этих колхозах нет порядка, так что колхозы распадутся, а если не распадутся, то всем в них жить будет плохо. Колхозники будут умирать с голоду, об этом написано в Евангелии. При этом разговоре моя жена не присутствовала, так как она после совершения религиозного обряда из хаты вышла по хозяйству.
Кроме этого необходимо указать, что в 1931 году, когда в селе Бродовом раскулачивали кулаков, и вот в одну ночь у нас в селе представители районных организаций забрали несколько кулаков. В это время Станков организовал восстание крестьян. Он хотел залезть на колокольню и бить в набат, но я как раз был сторожем от сельского совета по особому поручению, чтобы никого не допустить. Когда я его не допускал, то он мне заявил, ты разве не видишь, что делает советская власть, которая грабит крестьян и выселяет, ведь кулаки наши труженики, без них все крестьяне погибнут”.
Дело близилось к концу. 21 сентября произвели медосмотр обвиняемых. Нас более всего поразили и возмутили маленькие клочки бумаги, где неразборчивым почерком написано: “При наружном медосмотре Станкова К.И. [или Потапова А.А. и т.д.] не обнаружено заразных заболеваний. Здоров. Доктор (подпись)”.
21 и 22 сентября, процедуры ради, были проведены очные ставки. Никто из обвиняемых не подтвердил показаний свидетелей. Только Станков показал: “Да, в июле месяце 1937 г. Юменский А.А. у меня был, разговор о неблагополучии в Москве у нас был, я говорил:
“В Москве с руководителями советской власти неблагополучно, расстреляли Тухачевского и других, а нам, священникам, надо держаться и не бросать свое дело”.
В июле месяце 1937 г. я в квартире у Юменского был и в беседе с ним говорил: “Сейчас всюду идут аресты священников, но бросать службу не надо””.
Двадцать второго же сентября сержант Фролов поспешил составить обвинительное заключение. В нем, в частности, говорится: “Под руководством священника Станкова Капитона Ивановича группа, состоявшая из священнослужителей и бывших кулаков - раскулаченных, на территории Садовского района проводила активную, открытую организацию контрреволюционной деятельности, т.е. выше указанные лица высказывали террористические намерения по адресу сельского актива, настроение пораженческого характера, возводили клевету на мероприятия партии и Советского правительства, проводили агитацию, направленную на разложение колхозов, т.е. совершили преступление, предусмотренное ст. 58-10 ч. 1, ч. 2 и 58-11 УК РСФСР”.
Справка, помещенная в конце листа, гласит: “Арестованные содержатся с 22 сентября месяца 1937 г. в Воронежской тюрьме”. От села Садовое (бывшего в 1935-1957 гг. районным центром) до Воронежа 120 километров. То есть надо управиться с очными ставками, успеть отпечатать обвинительное заключение и доставить обреченных на смерть в город. Ничего не скажешь - оперативность отменная.
25 сентября дело слушала тройка УНКВД. Это был субботний день - наверное, единственный, когда первый секретарь обкома, областной прокурор и начальник УНКВД могли собраться для “свершения правосудия”. Можно себе представить, сколько дел накапливалось за неделю. Передача дела на рассмотрение тройки означала в 1937 году только одно: расстрел.
Мы установили, что в сентябре 1937 года во всесильную тройку УНКВД по Воронежской области входили: М.Е. Михайлов (первый секретарь обкома), Никиточкин (облпрокурор) и П.А. Коркин (начальник УНКВД). Все эти палачи вскоре сами стали жертвами...
День 2 октября - последний в хронике шести недель. Настала очередь заключительной фразы: “Дело сдать в архив”.
Завершающим документом дела, относящимся к 1937 году, является конверт, куда вложен паспорт К.И. Сысовского, изъятый во время обыска. Понятно зачем - нет паспорта, нет и человека. Будто и не было никогда.