О лагерном фольклоре
Из кн. А. Антонова-Овсеенко "Берия". Автор - сын известного революционера-большевика В.Антонова-Овсеенко, ведшего активную подрывную работу против царской власти, а в годы Гражданской войны свирепствовавшего на Юге России и в Тамбовской губернии. В 30-е, до своего ареста и расстрела папаша автора книги пребывал на разных руководящих должностях, в т.ч. был прокурором и наркомом РСФСР. В бытность свою прокурором способствовал установлению практики вынесения приговоров «по пролетарской необходимости».
Естественно, о преступлениях своего папаши автор не пишет. И не пытается повиниться. Подлинный ужас у него начался лишь в 30-е гг., когда одна часть ленинской банды перестреляла другую, а отпрысков (т.н."детей Арбата") - пересажала по лагерям.
Тем не менее, некоторые факты и наблюдения, приведенные в книге, заслуживают внимания. Посидев в лагере, А.Антонов-Овсеенко отразил на страницах своей книги не только страдания и плач по поводу "безвинно загубленных" Лацисов-Кедровых, но и рассказал кое-что о трагедиях простых граждан, в т.ч. священников:
___
- Откуда, земляк?
- Из Ленинграда.
- За что сидишь?
- За троцкизм. Стоял на автобусной остановке, а дождь льет - уже весь промок, хоть выжимай... Жалуюсь: «Безобразие! Две недели не могу купить галоши нужного размера». Из очереди вышел мо¬лодой человек с приветливой улыбкой и стальными глазами. И пригласил проехаться с ним в один дом. Дали мне десять.
Литератор Аболдуев ехал летом в трамвае - дело происходило до войны - через центр и, подражая кондуктору, объявил: «Граждане и гражданки, трамвай только до Лубянки!»
Ему дали десять. Но он выжил в лагерях и похоронен в московской земле.
Через Печорскую пересылку прошли сотни и сотни священников. Один батюшка из-под Архангельска никак не мог уразуметь смысла случившегося с ним. Видно, в злосчастный день приехал из своей деревни в город отец Василий. Проходя мимо порта, он остановился на улице возле упавшего человека. По деревянному тротуару уже спешил сюда милиционер. Он начал пинать лежачего ногами.
- А ну, поднимайся, скотина!
- Сын мой, остановись! - вступился священник. - Он ведь брат наш.
- Ты что мне, батя, всякую пьянь в братья приписываешь?
- Да и не пьяный он вовсе, погляди, он болен...
- Нам лучше знать, кто какой есть!
Милиционер принялся свистеть - вызывать подмогу. Тут бы отцу Василию уйти, но не мог он оставить православного в беде. А блюсти¬телю стало скучно:
- Так, по-твоему, все нам братья? И вражеские шпионы, которые шныряют в порту, - тоже братья?
- Все мы братья во Христе.
- Гражданин! - В голосе блюстителя зазвучал прокаленный металл. - Вы задержаны.
В доме, который жители Архангельска обходили стороной, отец Василий пытался убедить кого-то в том, что он не шпион и брата-шпиона иностранной разведки у него не имеется. К их деревне и корабли не пристают по случаю отсутствия причала. Но следователь был неумолим.
- Кто тебя завербовал?
- Иисус Христос.
- Кто в вашей организации главный?
- Иисус Христос.
Отец Василий стоял на своем. Но государственная точка зрения возобладала, и вот он здесь, на Печорской пересылке, со своей неразменной десяткой.
В лагерном бараке сидят на нарах политик, священник, урка.
Политик: Отец, сколько времени Иисус нес свой крест на Голгофу?
Священник: В Писании сказано...
Политик: Ну, если точно не сказано, то Голгофа не так уж и высока была. Пусть он полдня добирался до вершины, скажем, десять часов. И донес. Так ведь?
Священник: Пусть так.
Политик: А сколько лет несет свой крест бывший великий народ? И будет нести до второго пришествия...
Урка: А если этого самого второго пришествия не будет?
Политик: Нести ему крест вечно.
Урка: Батя, а тяжелый крест тот?
Священник: Крест был деревянный, но большой.
Урка: ...Ему было легче, твоему Христу.
Беседуют двое зеков.
Первый: Знаешь анекдот?
Второй: А ты знаешь, кем построен Беломорканал?
Первый: Нет...
Второй: Анекдотчиками.
О лагерном фольклоре можно специальное исследование писать. Впрочем, подобные труды уже издаются. И что интересно, никакие репрессии не могли остановить распространение политических анекдотов, заглушить до конца мечты о раскрепощении и ненависть к поработителям. Даже в среде уголовников встречались люди, осознавшие преступную сущность самой государственной власти. Это нашло отражение в неожиданной форме - в татуировках. Какие только рисунки не наносили блатные на кожу, начиная от огромных, от плеча до плеча, орлов, кончая порнографическими сценками. А тексты: «Люблю старушку мать», «Умру за горячую...», «Иду резать сук!»... И вдруг - на лбу: «Раб ВКП(6)», «Раб НКВД»... Или - рисунок на спине: скелет человека и текст: «Сталинский колхозник после сдачи налогов. Мясо сдал, шкуру сдал, шерсть сдал, яйца сдал. Осталось сдать кости па пункт вторсырья».
В ходу была и такая наколка: «Без рабов и аммонала не откопали ни одного канала». Один колымский долгосрочник сохранил рисунок-прокламацию: «НКВД Берия дал распоряжение сократить число зеков не за счет освобождения невинных, а путем уничтожения больных и немощных дистрофиков. В Колымских лагерях «Дальстроя» больных и слабых загоняли в баню и затем под предлогом выдачи белья через второй выход заталкивали голых, распаренных, при пятидесятиградуспом морозе, в клеть, установленную на тракторных санях. Везли па болота, где выгружали трупы стальными крюками». Под этим текстом - рисунок: охранники длинными крюками цепляют обнаженные, замороженные заживо тела и сбрасывают их на мерзлую землю.
И еще одна листовка: начальник принимает новый этан. Он вещает: «Вас всех привезли в наш лагерь как изменников и предателей родины. А вы, сговорившись, утверждаете, что попали в плен после ранения в боях с немцами. Вы вместо борьбы до последнего вздоха благополучно отсиживались на сытых фашистских пайках в Бухен-вальде, Майданеке, Освенциме, Дахау... И работали на наших врагов. Нет вам пощады! Партия во главе с товарищем Сталиным и советский народ никогда не забудут вашего подлого предательства! Вы все своей трусостью опозорили победоносную Красную Армию».
Естественно, о преступлениях своего папаши автор не пишет. И не пытается повиниться. Подлинный ужас у него начался лишь в 30-е гг., когда одна часть ленинской банды перестреляла другую, а отпрысков (т.н."детей Арбата") - пересажала по лагерям.
Тем не менее, некоторые факты и наблюдения, приведенные в книге, заслуживают внимания. Посидев в лагере, А.Антонов-Овсеенко отразил на страницах своей книги не только страдания и плач по поводу "безвинно загубленных" Лацисов-Кедровых, но и рассказал кое-что о трагедиях простых граждан, в т.ч. священников:
___
- Откуда, земляк?
- Из Ленинграда.
- За что сидишь?
- За троцкизм. Стоял на автобусной остановке, а дождь льет - уже весь промок, хоть выжимай... Жалуюсь: «Безобразие! Две недели не могу купить галоши нужного размера». Из очереди вышел мо¬лодой человек с приветливой улыбкой и стальными глазами. И пригласил проехаться с ним в один дом. Дали мне десять.
Литератор Аболдуев ехал летом в трамвае - дело происходило до войны - через центр и, подражая кондуктору, объявил: «Граждане и гражданки, трамвай только до Лубянки!»
Ему дали десять. Но он выжил в лагерях и похоронен в московской земле.
Через Печорскую пересылку прошли сотни и сотни священников. Один батюшка из-под Архангельска никак не мог уразуметь смысла случившегося с ним. Видно, в злосчастный день приехал из своей деревни в город отец Василий. Проходя мимо порта, он остановился на улице возле упавшего человека. По деревянному тротуару уже спешил сюда милиционер. Он начал пинать лежачего ногами.
- А ну, поднимайся, скотина!
- Сын мой, остановись! - вступился священник. - Он ведь брат наш.
- Ты что мне, батя, всякую пьянь в братья приписываешь?
- Да и не пьяный он вовсе, погляди, он болен...
- Нам лучше знать, кто какой есть!
Милиционер принялся свистеть - вызывать подмогу. Тут бы отцу Василию уйти, но не мог он оставить православного в беде. А блюсти¬телю стало скучно:
- Так, по-твоему, все нам братья? И вражеские шпионы, которые шныряют в порту, - тоже братья?
- Все мы братья во Христе.
- Гражданин! - В голосе блюстителя зазвучал прокаленный металл. - Вы задержаны.
В доме, который жители Архангельска обходили стороной, отец Василий пытался убедить кого-то в том, что он не шпион и брата-шпиона иностранной разведки у него не имеется. К их деревне и корабли не пристают по случаю отсутствия причала. Но следователь был неумолим.
- Кто тебя завербовал?
- Иисус Христос.
- Кто в вашей организации главный?
- Иисус Христос.
Отец Василий стоял на своем. Но государственная точка зрения возобладала, и вот он здесь, на Печорской пересылке, со своей неразменной десяткой.
В лагерном бараке сидят на нарах политик, священник, урка.
Политик: Отец, сколько времени Иисус нес свой крест на Голгофу?
Священник: В Писании сказано...
Политик: Ну, если точно не сказано, то Голгофа не так уж и высока была. Пусть он полдня добирался до вершины, скажем, десять часов. И донес. Так ведь?
Священник: Пусть так.
Политик: А сколько лет несет свой крест бывший великий народ? И будет нести до второго пришествия...
Урка: А если этого самого второго пришествия не будет?
Политик: Нести ему крест вечно.
Урка: Батя, а тяжелый крест тот?
Священник: Крест был деревянный, но большой.
Урка: ...Ему было легче, твоему Христу.
Беседуют двое зеков.
Первый: Знаешь анекдот?
Второй: А ты знаешь, кем построен Беломорканал?
Первый: Нет...
Второй: Анекдотчиками.
О лагерном фольклоре можно специальное исследование писать. Впрочем, подобные труды уже издаются. И что интересно, никакие репрессии не могли остановить распространение политических анекдотов, заглушить до конца мечты о раскрепощении и ненависть к поработителям. Даже в среде уголовников встречались люди, осознавшие преступную сущность самой государственной власти. Это нашло отражение в неожиданной форме - в татуировках. Какие только рисунки не наносили блатные на кожу, начиная от огромных, от плеча до плеча, орлов, кончая порнографическими сценками. А тексты: «Люблю старушку мать», «Умру за горячую...», «Иду резать сук!»... И вдруг - на лбу: «Раб ВКП(6)», «Раб НКВД»... Или - рисунок на спине: скелет человека и текст: «Сталинский колхозник после сдачи налогов. Мясо сдал, шкуру сдал, шерсть сдал, яйца сдал. Осталось сдать кости па пункт вторсырья».
В ходу была и такая наколка: «Без рабов и аммонала не откопали ни одного канала». Один колымский долгосрочник сохранил рисунок-прокламацию: «НКВД Берия дал распоряжение сократить число зеков не за счет освобождения невинных, а путем уничтожения больных и немощных дистрофиков. В Колымских лагерях «Дальстроя» больных и слабых загоняли в баню и затем под предлогом выдачи белья через второй выход заталкивали голых, распаренных, при пятидесятиградуспом морозе, в клеть, установленную на тракторных санях. Везли па болота, где выгружали трупы стальными крюками». Под этим текстом - рисунок: охранники длинными крюками цепляют обнаженные, замороженные заживо тела и сбрасывают их на мерзлую землю.
И еще одна листовка: начальник принимает новый этан. Он вещает: «Вас всех привезли в наш лагерь как изменников и предателей родины. А вы, сговорившись, утверждаете, что попали в плен после ранения в боях с немцами. Вы вместо борьбы до последнего вздоха благополучно отсиживались на сытых фашистских пайках в Бухен-вальде, Майданеке, Освенциме, Дахау... И работали на наших врагов. Нет вам пощады! Партия во главе с товарищем Сталиным и советский народ никогда не забудут вашего подлого предательства! Вы все своей трусостью опозорили победоносную Красную Армию».