Я странный житель Германии. Я не люблю пиво. Ненавижу футбол. Я не люблю немецкие автомобили, терпеть не могу собак (любимые животные немцев), и сам немец в агрегатном состоянии "einfaches Volk" (простой народ) мне не слишком приятен. Тем не менее я живу здесь, и приехал сюда за чем угодно, только не за "легкой жизнью".
Как ни пафосно звучит, десять лет назад я приехал в Берлин за культурой. Не за той что сейчас, не за мультикульти- красивое слово, за которым стоит просто пестрое разноголосое бескультурье. Я приехал за тенью той великой культуры великой страны, которую еще можно, если смотреть внимательно, разглядеть в облике улиц, почувствовать в воздухе, прочитать на старых вывесках, услышать в речи образованных людей, особенно пожилых. Это называется "традиция". Немецкие титаны, философы, писатели и поэты: все мертвы, но инерция от могучего толчка, данного ими стране, до сих пор несет эту страну и не дает ей потерять место в ряде "культурных".
Впрочем, один жив. Гюнтер Грасс, классик, последний из великих немецких писателей, автор "жестяного барабана", "собачьих годов", носитель благородного, поэтического немецкого огромной, но плавной и ровной мощи.
Я читал его "жестяной барабан" на скамейках в берлинских парках, в поездах, на берегу моря в Гааге- монументальный стиль Грасса созвучен старым улицам, столетним деревьям, и даже вечному морю. Стиль человека, плотно стоящего на земле, имеющего традицию и чтущего ее- могучие корни, которые даже война не обрубила.
Я как-то был в гостях в одной профессорской семье, где родители, не последние люди, указывали на их дочь.подростка, и благоговейно шептали: "на прошлом приеме она танцевала...с Грассом!". Я бы тоже гордился.
К сожалению, теперь не принято уважать все это. Принято восторгаться чужим, и умалять свое. Патриотизм- прибежище черни: наша футбольная команда лучше вашей футбольной команды, наши машины лучшие в мире... Интеллектуал же должен, смиренно опустив глаза в пол, восхищаться книжечкой очередного нобелевского лауреата из Африки, а заслуги своих компатриотов стараться не замечать. Грасс? Он же в СС служил! Мы же культурные люди, как можно...
А Гюнтер Грасс- жесткий, суровый мужчина, которого в его 86 лет не хочется называть стариком, в круглых очках, курит трубку, говорит низко и хрипло, прожил долгую и очень трудную жизнь: человек другого измерения и другой эпохи, который все эти политкорректные танцы видал в гробу. Вот и сейчас взял и сказал, что осуждает Израиль, и не считает, что из-за одной гипотетической иранской бомбы его следует снаряжать многими реальными. Что ядерная держава Израиль- ничуть не лучше ядерной державы Ирана.
Нормальные люди понимают, что голос Грасса сегодня: это голос немецкой культуры. И конечно, это все крайне несерьезные спекуляции, но я уверен: его бы поддержали, будь они живы, и Ремарк, и даже упертый антифашист и социалист Белль- в нем ненависть к войне и оружию массового поражения оказалась бы сильнее того комплекса вины, которого он во многом был соавтором. Но опять же- их нет, и в этом поле воином Грасс остался один.
Израильтяне отреагировали незамедлительно, закрыв писателю въезд на святую землю. Их можно понять- для них, как для патриотов, культура чужой страны не может быть выше интересов собственной. Ассоциация еврейских писателей Израиля тоже призвала "осудить, отвергнуть", и даже возможно отобрать нобелевку. Это понять уже сложнее, потому что у меня например возникает вопрос: какими именами одарила мир ассоциация писателей Израиля? Есть там хоть один.. ну не Грасс, так хоть Хандке например?
Ну а немецкого министра иностранных дел Гвидо Вестервелле понять совсем уже невозможно. Думаете, защитил жителя своей страны? Величайшего из живых этой страны писателей? Лицо немецкой литературы? Нет, стал с таким же точно упоением его топтать. Сказал, что "аморально ставить в один ряд Иран и Израиль" (почему?). Стихотворение же назвал "неостроумным и абсурдным". То есть, министр четко обозначил: интересы чужого государства для него важнее, чем культурное достояние собственного. Подтвердил, что все страны равны, но некоторые равнее. А заодно продемонстрировал свое глубокое, политкорректнейшее невежество.
Когда видишь это, неизменно понимаешь: что-то произойдет. Это не может быть так, это не может существовать дальше. Народ, лишенный национального сознания, национальной гордости, народ отвергающий базовые ценности, готовый с гиканьем забить камнями своего, лучшего из своих, ради чужого и по сути ему совершенно ненужного- это как человек без иммунитета. Любой удар уничтожит его. И если не случиться в ближайшее время чего-то большого и неприятного, что заставит страну встряхнуться, то страна просто угаснет.
Впрочем, возможно все уже случилось. Германии уже нет. Язык- пестрая смесь суржиков, от берлинского до баварского, от польского до турецкого. Дальне- и ближневосточная еда на каждом углу, профессиональная армия, которая сдается в аренду другим государствам. Оправдательные приговоры туркам, совершающим "убийства чести"- "это традиция их народа". Популярный писатель- с трудом владеющий языком эмигрант Каминер. Немец, который любит свою родину- фашист.
Государство поэтов и мыслителей бесплотно- оно в воздухе, в коре столетних деревьев, в старом камне, в склепах, где похоронены короли и императоры, в языке, в его невозможно длинных словах и речевых оборотах на целую страницу.
В километрах старых кинолент в архивах Бабельсберга и под Сони-Центром на Потсдамер Платц. В книгах, в нотных знаках, в полотнах.
Последний хранитель и строитель всего этого жив, курит свою трубочку, ходит по улицам, обреченно смотрит на то, как солнце его родины гаснет. Пытался вот сказать, уберечь, но не дали, в упоении своим комплексом вины шикнули хоровым государственным шиком. А ему что- он уже одной ногой в вечности, уже слышит, наверное, совсем другие голоса. И пока он жив, немецкая культура- тоже еще немного жива, тоже еще не совсем миф. Вот уйдет- и станет мифом. Турецкий подросток, гуляющий в Тиргартене, посмотрит на позеленелый от времени, покрытый граффити памятник Гете, и спросит: кто это? И мама в платке будет вспоминать что-то такое, пройденное на интеграционных курсах, но так и не вспомнит.