Эй, Шевчук!
Оригинал взят у ashkerov в Эй, Шевчук!
В России есть такая мифологическая конфигурация - «поэт и власть». Власть абстрактна и монструозна, «стозевна и лайяй». Поэт хрупок и одинок, однако это тот один, который в поле воин. Поэт бросает вызов, власть - ломает и карёжит.
Эта картинка, конечно, чистейший жанровый романтизм, в перспективе которого власть тождественна косной материи, которой нуждается в вечной революции, которую против неё ведут носители культуры. Поэт присваивает себе функции одновременно пахаря и воина. Поэт возделывает почву, что, собственно, соответствует этимологии слова «культура». Однако делает он это с воинственной непримиримостью и непременной мыслью о героике свершений. Он представляет себя существом, которое вздыбливает слой за слоем увесистые дернины властных вотчин, переворачивает на бок слежавшиеся коррупционные пласты, сплошь заражённые сорными травами взяточничества, кумовства и привилегий.
За последние 200 с лишним лет на роль поэта, воинственно перепахивающего вязкое поле власти, претендовали очень многие, начиная с Радищева и Пушкина. Во вторую половину XX века эта роль была торжественно передана Высоцкому. Сегодня клоном Высоцкого стремится стать Шевчук, перенявший не только амплуа советского барда, но отчасти и его интонации.
Рассуждения Шевчука на встрече с участниками фонда Чулпан Хаматовой показали, что за этим стремлением не стоит ничего, кроме общих сентенций о свободном демократическом будущем и счастье детей. Шевчук и в этом верен поэтической модели политического участия, которую отличает две особенности. Во-первых, подмена суждений выражением смутных умонастроений, во-вторых, восприятие мира как арены столкновения сил добра и зла, в результате которого под сомнение могут быть поставлены любые работающие институты.
К последнему особенно склонялись шестидесятники, потерпевшие, как известно, полное банкротство в политике. Шевчук безусловный наследник изживших себя, полуистлевших и ставших опасными традиций шестидесятничества. Пример Шевчука, хорошее подтверждение тому, что миф о противостоянии поэта и власти сегодня совершенно исчерпан. Нет никакого фронтального столкновения с власть как с чуждой реальностью, и сама власть не чуждая реальность, а система отношений, в которую поэт вовлечён не меньше остальных. Чем шевчуковское выступление на Пушкинской площади не прокламация? И разве не сугубо политическими являются причины, в силу которых автор может вновь и вновь исполнять баллады из ушедшей эпохи 90-х?
Я предвижу, какую ненависть может вызвать то, что я сейчас пишу у гуманитарной интеллигенции, но случай Шевчука и сочувствующих служит отличной иллюстрацией вклада «поэта» в создание образа монолитной и косной власти. Власть как кромешный ад и государство как дьявольская махина - плод поэтических измышлений.
Однако эти измышления совсем не безобидны. Они не оставляют ничего, кроме бессильной злобы, сознания ущербности и обречённости. «Поэт» плодит маленьких людей, боящихся собственной тени, привыкших к бесправию и требующих не права, но мести. «Антивластная» музыка и поэзия возводит в ранг религии злопамятство, служат «опиумом», одурманивающим до такой степени, что мир приобретает шахматный порядок, начинает казаться совокупностью чёрных и белых клеток. Однако шахматное устройство мироздания и есть та схема, с помощью которой власть воцаряется в мире.
Музыкально-поэтическое утешение, даруемое «антивластными» менестрелями, лишь культивирует бесправие. Оно лишает способности видеть альтернативы, находящиеся за пределами «чёрно-белой» реальности, в которой государству неизменно достаётся роль кафкианского замка. При этом чувство собственного достоинства менестреля прямо пропорционально степени монструозности государственной системы. Мифологическая роль поэта в русской культуре подкрепляется вполне реальной рентой иных «мастеров культуры». Источник её - в превращении справедливого гражданского возмущения в бунт, беспощадный и бессмысленный в силу отсутствия в нём всяких надежд на справедливость.
Я против культуры, культивирующей бесправие и бунт. Я против Шевчука, если к бесправию и бунту он сводит смысл того, что он делает в культуре.
В России есть такая мифологическая конфигурация - «поэт и власть». Власть абстрактна и монструозна, «стозевна и лайяй». Поэт хрупок и одинок, однако это тот один, который в поле воин. Поэт бросает вызов, власть - ломает и карёжит.
Эта картинка, конечно, чистейший жанровый романтизм, в перспективе которого власть тождественна косной материи, которой нуждается в вечной революции, которую против неё ведут носители культуры. Поэт присваивает себе функции одновременно пахаря и воина. Поэт возделывает почву, что, собственно, соответствует этимологии слова «культура». Однако делает он это с воинственной непримиримостью и непременной мыслью о героике свершений. Он представляет себя существом, которое вздыбливает слой за слоем увесистые дернины властных вотчин, переворачивает на бок слежавшиеся коррупционные пласты, сплошь заражённые сорными травами взяточничества, кумовства и привилегий.
За последние 200 с лишним лет на роль поэта, воинственно перепахивающего вязкое поле власти, претендовали очень многие, начиная с Радищева и Пушкина. Во вторую половину XX века эта роль была торжественно передана Высоцкому. Сегодня клоном Высоцкого стремится стать Шевчук, перенявший не только амплуа советского барда, но отчасти и его интонации.
Рассуждения Шевчука на встрече с участниками фонда Чулпан Хаматовой показали, что за этим стремлением не стоит ничего, кроме общих сентенций о свободном демократическом будущем и счастье детей. Шевчук и в этом верен поэтической модели политического участия, которую отличает две особенности. Во-первых, подмена суждений выражением смутных умонастроений, во-вторых, восприятие мира как арены столкновения сил добра и зла, в результате которого под сомнение могут быть поставлены любые работающие институты.
К последнему особенно склонялись шестидесятники, потерпевшие, как известно, полное банкротство в политике. Шевчук безусловный наследник изживших себя, полуистлевших и ставших опасными традиций шестидесятничества. Пример Шевчука, хорошее подтверждение тому, что миф о противостоянии поэта и власти сегодня совершенно исчерпан. Нет никакого фронтального столкновения с власть как с чуждой реальностью, и сама власть не чуждая реальность, а система отношений, в которую поэт вовлечён не меньше остальных. Чем шевчуковское выступление на Пушкинской площади не прокламация? И разве не сугубо политическими являются причины, в силу которых автор может вновь и вновь исполнять баллады из ушедшей эпохи 90-х?
Я предвижу, какую ненависть может вызвать то, что я сейчас пишу у гуманитарной интеллигенции, но случай Шевчука и сочувствующих служит отличной иллюстрацией вклада «поэта» в создание образа монолитной и косной власти. Власть как кромешный ад и государство как дьявольская махина - плод поэтических измышлений.
Однако эти измышления совсем не безобидны. Они не оставляют ничего, кроме бессильной злобы, сознания ущербности и обречённости. «Поэт» плодит маленьких людей, боящихся собственной тени, привыкших к бесправию и требующих не права, но мести. «Антивластная» музыка и поэзия возводит в ранг религии злопамятство, служат «опиумом», одурманивающим до такой степени, что мир приобретает шахматный порядок, начинает казаться совокупностью чёрных и белых клеток. Однако шахматное устройство мироздания и есть та схема, с помощью которой власть воцаряется в мире.
Музыкально-поэтическое утешение, даруемое «антивластными» менестрелями, лишь культивирует бесправие. Оно лишает способности видеть альтернативы, находящиеся за пределами «чёрно-белой» реальности, в которой государству неизменно достаётся роль кафкианского замка. При этом чувство собственного достоинства менестреля прямо пропорционально степени монструозности государственной системы. Мифологическая роль поэта в русской культуре подкрепляется вполне реальной рентой иных «мастеров культуры». Источник её - в превращении справедливого гражданского возмущения в бунт, беспощадный и бессмысленный в силу отсутствия в нём всяких надежд на справедливость.
Я против культуры, культивирующей бесправие и бунт. Я против Шевчука, если к бесправию и бунту он сводит смысл того, что он делает в культуре.