"вся советская жизнь" из dewarist

[d_olshansky]

Детство

Селедка. Каменная селедка с морковным чаем.

Признавайтесь, когда вы в последний раз ужинали - в том, прежнем смысле слова?

Вы только Ксению не напугайте. Ей сейчас нервничать нельзя ни в коем случае.

А, ну так это они утром стреляли. Кто они? Откуда я знаю. Угнетенные, наверное, кому ж еще.

У вас жена рожает, а вы здесь - без документов, с какими-то серебряными приборами по карманам и этим вашим особенным, контрреволюционным выражением в глазах, за которое вас непременно заберут, если не будете меня слушаться.

Той голодной, опасной зимой я бывал у Константина Аркадьевича в его кое-как отапливаемой и все еще не уплотненной квартире на Долгоруковской улице. Константин Аркадьевич из всех моих полковых товарищей был самый отчаянный, но теперь жил очень тихо, пытался в равной степени избегать как "товарищей" с их регистрациями, так и тех, кто агитировал его уехать на Дон. Когда я впервые пришел к нему, то сразу же понял, отчего так переменилось его поведение. Дело было в жене, в жене и маленьком сыне. И хотя визиты мои не имели сколько-нибудь провокационного, политического характера, а были связаны только с нашими давними отношениями, - я все равно ловил на себе тяжелый, неприязненный взгляд его супруги, которая, впрочем, умело скрывала свою постоянную тревогу за вежливыми фразами и будничными заботами. Ей хотелось, чтобы я ушел поскорее - и она молчала, но буквально молила меня об этом. И я безоговорочно признал ее правоту, правоту матери, - и, пока еще оставался в Москве, старался более не бывать у них.

Я бы, ей-Богу, собственную голову снес на Смоленку и обменял хоть на сахар.

В любом случае, через месяц-два все это закончится.

Хотите, чтоб его выпустили? Продавайте вещи, если у вас есть что продать, а проход к следователю я вам обеспечу.

Крестили у Пимена. Я только пришла, а там уже целая комиссия стоит, и дьячок один - был там такой, маленький, щуплый, но очень грозный, - никого не пускает, они на него ругаются, а он ни в какую. Я подошла ближе, вижу, что среди них есть женщина - может быть, уполномоченная от районного Совета, не знаю, - и она явно стесняется, стыдно ей, что случилась такая безобразная сцена. И я ей ласково так говорю, как можно более просто, словно бы я из деревни приехала: милая вы моя, хорошая, дайте мне ребенка-то покрестить, а потом уже будете делать то, что вам велено. Ничего она в ответ не сказала, посмотрела на меня сердито, а потом гляжу - шепчется она с тем, кто у них был за главного. Пошептались они, пошептались, да и ушли. А дьячок, как они ушли, прямо обрадовался - видимо, ждал, что будет обыск, да сразу же и аресты. Ну, видать, сын ваш Богу для чего-то важного понадобился, будет он большой праведник, - это он мне тогда сказал.

Мать - это вы? Ох, что ж я вам могу посоветовать. Вы сейчас даже на рынке не достанете всего того, что я должен вам рекомендовать. Уезжали бы вы отсюда - вот вам самый лучший рецепт.

Папа уехал, а если кто в школе спросит - кто твой папа? - то ты говори, что он рядовой трудового фронта. Рядовой. Трудового. Фронта. Запомнил?

Науке еще предстоит исследовать процесс образования прибавочной стоимости на основе нещадной эксплуатации детей своими так называемыми природными родителями - и приравнять эту эксплуатацию к промышленному капиталистическому производству.

Я иногда засыпала среди дня от усталости, а Андрюша меня будил. Я просыпаюсь, а он стоит около кровати, улыбается, на меня смотрит, и покрывало мое на себя медленно тянет. Мне кажется, это самое лучшее, что в моей жизни вообще было - открываешь глаза и видишь его маленькие пальчики.

Если вы готовы нас своевременно извещать о настроениях и разговорах в этом доме, о гостях, о собраниях родственников, которых там проводятся, - то… видите эту бумагу? Знаете, что это? Это ваш пропуск - и если я его сейчас подпишу, то уже через пять минут вы, Евгений Давидович, спуститесь вниз, выйдете на площадь, сядете в трамвай и поедете домой, как законопослушный советский гражданин, к которому ни у кого нет никаких вопросов. Ну, кроме нас - иногда. Итак, вы готовы вернуться на свободу?

Иди сюда! Вот, познакомься с дядей Женей. Дядя Женя работает в Наркомфине. Что делает? Деньги считает, а потом нам с тобой приносит.

Товарища Рыкова видел. И товарища Зиновьева видел - вот как тебя сейчас.

Боюсь, я не смогу показать тебе саблю. Видишь ли, у меня нет сабли. Ну, если бы пришел Колчак, я бы просто постарался спрятаться где-нибудь, а воевать с ним я бы не пошел. Точно так же сидел бы и составлял финансовый отчет. Отчет - это когда много-много людей сидят за столами, и у них есть много-много цифр, и ни одной сабли. Тебе это пока трудно понять.

Дядя Женя нам очень помогает, а ты должен вести себя как взрослый мальчик и не капризничать. Кроме того, теперь мы сами можем помогать родственникам твоего папы, у которых, кроме нас, больше никого-никого нет на свете, а им не полагаются карточки, и теперь им совсем нечего есть. Но они к нам приходят - и, благодаря дяде Жене, я всегда могу их выручить, и точно знаю, что твой папа, живи он сейчас с нами, был бы рад, что я это делаю.

Ну, зайчик, расскажи мне про Парижскую Коммуну.

Обязательно пойдешь в красную конницу и всех победишь!

Пушкин был лучшим представителем помещичьего класса старой России, лучом света в темном царстве самодуров и крепостников. Самодур через «о».

Я не понимаю, почему ты пытаешься запретить мне встречаться с Евдокией Михайловной и Георгием. Ты же знаешь их бедственное положение. Да, он был сослан. Да, она не думает, что говорит. Пойми, они - это своего рода завещание Кости. Они достались мне от него, и это они спасли меня в девятнадцатом году, когда его арестовали, и я думала, что мы умрем с голоду не на этой неделе, так на следующей. Евдокия Михайловна тогда даже не слушала моих возражений - ну, я же не могла ей сказать, чтоб она шла на рынок, продавала вещи и спасала меня и моего ребенка, - просто приходила с мешком, молча выкладывала все на стол и кормила нас. Только потом я узнала, что какой-то темный человек предлагал ей вытащить Костю за большие деньги, доверять ему было трудно, надежды почти не было, но всякая мать, как ты понимаешь, кидается и на соломинку в этом смысле, когда соломинка есть. Но она - спасла нас, а не его, выбрала не сына, а внука. До сих пор не знаю, почему она так поступила, и никогда у нее не спрошу. Может быть, она решила, что так хочет Бог - ты же ее видел. А может, страдания младенца у нее перед глазами действовали на нее сильнее, чем страдания исчезнувшего сына, о которых он могла только догадываться. Я не знаю. Но что я знаю - так это то, что мы до сих пор живы только потому, что так решила она.

И что ты сделаешь? Будешь звонить в милицию? Мне кажется, ты что-то скрываешь.

Андрюша, это гости. Не бойся!

Зайчик, я тебе сейчас скажу кое-что.

Эти люди потеряли важные документы и должны их у нас поискать.

Адрес помнишь? Прямо сейчас.

Обязательно.

На целый день.

И на парад пойдете.

Дядя Женя покажет тебе членов Политбюро.

И в школу можно не ходить, но только один раз.

Я люблю тебя.

Мама уехала.

Юность

- А вы знаете, Лида, сколько всего студентов в ИФЛИ? А вы знаете, у кого из них самый красивый почерк?

- Значит, ваше знакомство началось с разговора о ее почерке?

- Не совсем так. Через несколько недель после начала учебного года я заметил девушку, которая отличалась от других студенток как старанием в учебе, так и физической красотой. Но начать беседу с ней у меня не получалось, и тогда я решил попросить у нее конспекты лекций.

- Лекции по какому предмету?

- Это был, кажется, немецкий романтизм.

- Так, романтизм. Продолжайте.

- И я взял у нее лекции. Две тетради. А про почерк - это было позже, когда я уже возвращал тетради, и это была просто шутка. Мы часто шутили в общении друг с другом. Так было принято и я пытался… Вы, как женщина, мне кажется, понимаете, о чем я.

- Значит, Ларионова Л.В. вскоре после вашего знакомства наладила с вашей помощью канал распространения печатной информации? Кому вы были готовы передавать ее?

- Это были конспекты. Я никому не говорил о том, что получил их, и уж тем более никому больше их не передавал. Я не знаю, о чем вы.

- Следствие верит вам. Пока верит. Но вы должны сообщить нам о содержании тетрадей, переданных вам Ларионовой Л.В., а также о том, кого из студентов она могла использовать для создания агентурной сети и передачи шифровок.

- Но я же сказал о содержании конспектов. Немецкий романтизм.

- Таким образом, Ларионова Л.В. вела записи, в которых романтически воспевался вермахт, а фашистское государство представлялось куда более подходящим для жизни рабочего класса, нежели Советский Союз. Вы говорите, что сразу обратили внимание на ее почерк?

- Мне хотелось сказать ей какой-то неожиданный комплимент, а лекции были записаны очень аккуратно. Отдельно то, что говорил преподаватель, отдельно - на полях - ссылки на необходимую литературу, ее личные пометки…

- То есть вы сразу заметили шифрованные сообщения на полях тетрадей? Она не говорила вам, кому они адресованы, не называла лиц, с которыми постоянно контактировала?

- Я не знал ее друзей. Мы не вели доверительных бесед. Кроме того, я хочу заявить о том, что, к сожалению, я плохо понимаю внешнеполитическую обстановку и, недооценивая ее сложности, мог совершить трагическую ошибку, когда познакомился с Лидой. Но, поверьте, мной двигали только личные мотивы, и я представить себе не мог, что на нашем курсе ведется подрывная террористическая работа.

- Повторяю, следствие верит вам, Андрей Константинович. Мы великодушны - и не намерены обвинять человека, который не встал на путь сознательной борьбы с Советской властью. Но вы должны подумать и назвать нам тех студентов, с которыми Ларионова Л.В. создавала свою бандитскую организацию.

- Я не знаю. Я действительно не знаю.

- Кто-нибудь присутствовал при вашем разговоре, когда вы отдавали ей тетради?

- Да. Там был Чесноков Валентин. Он старше нас и, по-моему, он занимается Гофманом, но я могу путать…

- Скажите, Чесноков В.И. при вас делал какие-либо антисоветские заявления?

- Да. То есть нет. Вернее, не совсем. Когда я благодарил Лиду за одолженные лекции, он сделал ироническое замечание, скорее касающееся меня лично.

- Что же он сказал?

- А вы, Андрей, знаете, кто в ИФЛИ больше всех пристает к девушкам с помощью пошлых буржуазных приемчиков?

- И как вы расценили тогда это заявление?

- Честно говоря, я просто смутился и отошел в сторону.

- Подумайте. Может быть, вы о чем-то забыли. Он разговаривал еще с вами, кроме этого случая?

- Несколько раз. Но ничего серьезного в этих разговорах не было, это были мелкие, ничтожные шутки, я говорил, у нас это принято, хотя он всегда саркастически намекал на мое классовое происхождение, на мое повышенное, как ему казалось, внимание к Лиде. Возможно, он специально шел на конфликт, считая, что я не смогу с ним соперничать. И я действительно терялся, зная, что заведомо проигрываю в ее глазах. В любом случае, это была игра, хотя и очень неприятная, конечно…

- А в чем, как вам кажется, была истинная причина его конфликтных отношений с вами? От ответа на этот вопрос в ходе вашего дела зависит многое, Андрей Константинович. Не спешите. Подумайте еще раз и расскажите.

- Мне кажется, я догадываюсь, в чем была причина враждебного отношения Вали ко мне.

- Расскажите все, что вы знаете.

- Теперь я понимаю, что это не было связано с моими личными делами.

- Можно только поздравить вас со зрелыми выводами. Но следствию важна ваша полная откровенность.

- Студент Чесноков В.И., уже создавший к этому времени подпольную террористическую организацию и привлекший к участию в ней студентку Ларионову Л.В., знал о том, что я проявлю бдительность к врагам партии и государства, если обнаружу их среди учащихся, и потому тщательно маскировал свою предательскую деятельность подлыми заявлениями о моем якобы личном интересе к Ларионовой Л.В., сделанными для того, чтобы склонить меня к мыслям о своей репутации среди учащихся, а не о важности разоблачения шпионов в условиях нынешней международной обстановки, и отвести от деятельности своей бандитской группы мои закономерные подозрения.

- Но, если я вас правильно понял, Чеснокову В.И. это не удалось?

- Разумеется. Под предлогом изучения лекционных материалов мне удалось получить у Ларионовой Л.В. тетради, на полях которых я обнаружил шифровки. Это были сообщения о встречах террористов, замаскированных под учебные семинары и так называемые «свидания», а также донесения в антисоветский центр.

- У вас есть мысли о том, на кого могли работать Чесноков В.И. и Ларионова Л.В.?

- На немецкую разведку. Могу предположить, что «творчество Гофмана», которым Чесноков В.И. якобы занимался в ИФЛИ, было как-то связано с «планом Гофмана», в соответствии с которым еще пятнадцать лет назад генералы рейхсвера собирались напасть на Советскую республику вместе с английскими и французскими империалистами.

- Логично. Но для следствия важна еще одна деталь. Когда вы спрашивали у Ларионовой Л.В. о количестве студентов в вузе и об их почерке - что вы хотели этим сказать?

- Я хотел сказать, что мне уже все известно. Количество студентов, завербованных в их фашистскую организацию, пути распространения антисоветских материалов и тайных шифровок. Но я хотел дать ей возможность сдаться и разоружиться самостоятельно. Теперь я думаю, что с моей стороны это было непростительное проявление…

- Проявление чего?

- Проявление романтизма.

Молодость

Андрей,

ты прости меня, пожалуйста, что я тебе пишу, я уже один раз обещала себе и тебе, что не буду больше писать, но ведь я знаю, что тебе все равно, пишу я или нет, а для меня это важно, поэтому я напишу тебе еще один разочек, хорошо?

Я наконец-то устроилась, меня взяли в школу, хотя работы совсем не было, но учительница французского, которая преподавала у них до меня, неожиданно умерла - и я пришла на ее место, это была такая удача, ведь иначе мне пришлось бы сидеть на иждивенческой карточке, и мы с Верой и Павликом не знаю, как бы и выжили тут, а так у нас почти все есть, особенно если я успеваю до или после уроков встать в очередь. Вчера, правда, я ходила за крупой, а там драка, одна тетка разбила другой лицо в кровь, звали милицию, а я стояла рядом и думала: зачем они дерутся? Все равно никому ничего не досталось, крупы уже не было, так на что они обе надеялись? А я, наверное, неправильная женщина, я никогда не надеюсь, а сразу предполагаю все самое плохое - и так оно и оказывается, и когда я понимаю - да, все, чего я боялась, сбылось, - я просто ухожу, ну и еще немного плачу иногда.

Мне почему-то хочется узнать, где похоронена эта учительница французского, которая была у них до меня, сходить к ней на могилу и сказать ей спасибо за то, что она умерла, и поэтому я могу жить и кормить своих детей. Как ты думаешь, это очень плохо, если я так сделаю?

Ой, я совсем забыла тебе сказать, что у меня теперь трое детей. Нет-нет, я никого не родила, это здесь невозможно, да я и представить себе не могу, что выйду замуж еще раз и буду жить не с тобой, нет, никогда, но - я взяла Светлану, она дочь одной моей здешней старой подруги, у них была очень хорошая семья, муж такой неправдоподобный - знаешь, иногда бывают мужчины одновременно и очень красивые, и очень добрые, и работящие, меня такие всегда злили, - так вот, муж погиб весной 45 года, кажется, при штурме какого-то немецкого города, а моя подруга - она сильно его любила, пусть и не так сильно, как я люблю тебя, - так переживала после этого, что стала заговариваться, делать вещи, которые не стоило делать, и в результате совсем недавно она получила срочное назначение и уехала надолго в северную командировку, а Светлану оставила мне. Точнее, я успела ее забрать, пока за ней не пришли разные дальние родственники, не очень приятные. Я боялась, что не потяну трех, но оказалось, что стало даже полегче, ей уже тринадцать, и она делает по дому многое из того, что я никак не успеваю, и охотно сидит с Павликом.

Чаще всего у меня получается жить так, чтобы не думать о некоторых вещах. То я стою в очереди и могу все время волноваться, успею ли я получить что-нибудь, пока дают, и ничего другого не держать в голове, то проверяю домашние задания и переживаю, что ко мне опять придет мама этого безграмотного, медленного мальчика и станет предлагать мне продукты за то, чтоб я ставила ему нужные оценки, а мне так жалко и его, и ее, но я все-таки ничего не возьму, хотя почти соглашусь, а до этого я могу еще полвечера переживать и совсем не думать о том, о чем я не хочу думать. А то надо срочно заплатить 150 рублей за учебу Веры - мне не полагается никакой льготы в этом смысле, и ее исключат, если я не внесу деньги, - так что я хожу и гадаю, у кого бы занять, и это тоже по-своему счастливые мысли. Нет, я совсем не хочу этим сказать, чтобы ты снова присылал мне деньги - я, конечно, буду очень рада, если пришлешь, но мы обходимся, и про деньги я написала не для этого, а только чтобы сказать: когда думаешь про деньги, или про уроки, или про карточки, - это хорошие мысли.

А плохие мысли у меня тоже бывают. И тогда я начинаю ужасно ревновать тебя к этой женщине, которую ты привез из Ташкента, и ненавидеть ее, и хотеть ее смерти, чтобы она умерла, а я была на ее месте, совсем как с той учительницей французского языка. И мне кажется, что эта женщина украла у меня какую-то другую жизнь, которую я не смогу прожить из-за нее, так у меня была бы эта жизнь, рядом с тобой, а из-за нее не будет, и я по-настоящему ненавижу не только ее, но и саму себя, когда так думаю. Я только тебя люблю всегда, а всех остальных время от времени ненавижу, ну, может, о детях еще я никогда не думаю ничего плохого, но это только потому, что я плохая мать и мало их замечаю. Но я же не дура, я знаю, что мы совсем не подходим друг другу, и даже если бы ты вернулся из Ташкента один, ты бы все равно ушел от меня рано или поздно. Тебя же постепенно стало раздражать во мне буквально все - как я хожу, как говорю, даже как я застилаю кровать или дотрагиваюсь до тебя. А самое ужасное во всем этом то, что теперь, когда я без тебя, я смотрю на себя в зеркало, или ловлю себя на том, что слежу за собственной походкой, или слушаю свой голос, или застилаю кровать, или случайно дотрагиваюсь до себя - и вздрагиваю от отвращения, потому что я смотрю на себя твоими глазами, вижу себя так, как видел бы меня ты, и понимаю, что ты прав, и что ты правильно сделал, что привез эту женщину из Ташкента, потому что я уродлива, совсем как та тетка, которая сидела на земле, вся в крови, возле магазина в той очереди, и вот я как она, хоть я и ни с кем не дралась, но все равно вышло так, что я вляпалась в какую-то гадость, я сама - это гадость, и жить со мной невозможно.

Вот ты и не живешь.

И все-таки, Андрюша, можно я скажу одну вещь? Мне очень хочется, чтобы ты случайно провел со мной еще неделю, например. Или две. Вдруг она куда-нибудь уедет ненадолго, эта женщина из Ташкента, а ты тогда ко мне ненадолго вернешься. Мне кажется, другие в таких случаях часто напоминают о детях, чтобы вызвать жалость, но дети тут не при чем. Мне просто нужна еще одна неделя вместе с тобой, ну или две, это еще лучше, а потом я могла бы даже умереть, мне все равно, и чтобы кто-нибудь другой занял мое место в школе и взял мои карточки, как это получилось со мной и с той учительницей. А потом этот кто-то пришел бы ко мне на могилу и сказал мне спасибо за то, что я освободила для него место. А я бы не сердилась, потому что знала бы, что никто не украл у меня ту мою жизнь, которую я так хотела прожить, и я прожила ее, пусть всего неделю или две, но прожила - застилая нашу кровать, дотрагиваясь до тебя, - и мне больше не надо себя ненавидеть, а можно просто лежать на одном месте, как будто я вообще никогда не существовала, и меня нет, меня больше совсем нигде нет, и только от этого мне наконец хорошо, и я дома.

Зрелость

Какая разница, кто это.

Ну так, один человек. Мне что, не могут позвонить?

Да, я его знаю. Познакомились в свое время. Давно. Ну или недавно, это неважно.

Хорошо. Мы познакомились на семинаре. Месяц назад. Инесса ему давно обещала, что меня приведет. Он работает с ее братом в одной лаборатории. Не трогай Инессу!

Привет. Все, я через десять минут выхожу, извини.

Мне надо идти.

Да, это опять он.

Квантовая физика. Он в этом году защитился. Скажи мне, что тебя не устраивает? Зачем ты сейчас в это лезешь?

Нет, я не собираюсь за него замуж. Я вообще не собираюсь замуж - и, в любом случае, это не твое дело. Если мне с ним интересно, то это еще не повод говорить обо мне и о нем твои обычные гадости.

А я не скажу тебе, как его фамилия. Я что - не знаю, на что ты способен? Уж мне-то известно, как они все вокруг тебя бегают. Как вы скажете, Андрей Константинович, мы вас поддерживаем, Андрей Константинович, вы совершенно правы, это же абсолютное безобразие, Андрей Константинович. И у него потом будут неприятности. А может, и у Инессы, от тебя всякого можно ожидать. Нет уж, друг и друг, и никаких имен. Я с тобой буду, как Люба Шевцова - в полиции Краснодона. Полное молчание.

То есть ты считаешь, что имеешь право все обо мне знать. Так? Скажи, а я имею право знать хоть что-нибудь?

Отлично. В таком случае: кто мой дед? Что с ним произошло? Про трудовой фронт я и так знаю. Нет, погиб - это не ответ. Давай конкретнее. Я не понимаю, что значит «рано еще». А почему бабушку арестовали? Она умерла в тюрьме? Или дома? А мать деда, Евдокия Михайловна, - ты говорил, она жила в Казахстане? А ты где был в это время?

У меня иногда бывает ощущение, что они не умерли своей смертью, не погибли и не были арестованы. Что их всех убил ты. Да, лично ты. Ты так путаешься и противоречишь сам себе, как убийца в кино.

Вот только не надо про маму.

Мама уж точно умерла именно из-за тебя. Нет, я не говорю так, как будто она покончила с собой. Я знаю, что произошло - в отличие от тебя, я там была. Но в этом все равно виноват ты. Ты и та твоя баба.

Нет, меня это касается.

Знаешь, она даже пыталась придумать для меня легенду, чтобы мне было, что ответить в школе, если меня спросят. О том, как ты попал в окружение во время обороны Киева в сентябре 41 года и пропал без вести, но обязательно вернешься, ну и прочая героическая чушь в этом роде. Но я-то знала, что ты уехал в эвакуацию в Ташкент и переживаешь, как ты ей писал, главную любовь своей жизни. Ты же у нас такой искренний человек, да. Вот и я - искренняя. Поэтому я говорила, что мой отец - пустое место.

Нет, ты не пустое место. Ты - это полный кошмар, который я терплю каждый день, просто молчу и молчу, вот ты и решил, что раз я веду себя, как молодогвардеец, то все хорошо, и я ничего не замечаю.

Но я все замечаю, и если бы ты только знал, как меня это бесит. Плохо ведь не то, что ты сделал. И не то, что ты чего-то не сделал. Плохо то, что ты весь, весь из этого состоишь. Из того, что я не могу выносить.

Скажи, когда звонит телефон, зачем ты всегда говоришь: слушаю? И тянешь так противно - слу-ушаю. Почему нельзя сказать просто «алло»? Кого ты там слушаешь? Ты же никого никогда не слушаешь и не слышишь!

А почему ты шаркаешь своими тапочками? Ты же не старый еще человек, но ты ходишь как старик. Да ты просто ползаешь!

А когда я ухожу утром, и застелила кровать, - зачем ты вечно подходишь, и медленно, медленно так разглаживаешь покрывало, смотришь, подтягиваешь уголки, чтобы все ровно легло, для чего ты со всем этим возишься? Для кого ты устраиваешь эту мещанскую показуху? Нет, ты, похоже, сам получаешь от этого какое-то больное удовольствие. Меня передергивает от отвращения, когда я вижу, как ты опять идешь поправлять покрывало, так и хочется подбежать и бросить его на пол, подбежать к тебе и что-нибудь сделать, не знаю, хотя бы закричать громко, чтобы ты перестал.

Эта твоя вечная несмешная шутка - как отчим тебе говорил, что у него нету сабли, зато есть финансовый отчет, - я ее вспоминаю и думаю: как было бы хорошо притащить откуда-нибудь саблю, ну хоть из музея Гражданской войны, да и разрубить первым делом мою кровать, чтобы ты больше к ней никогда не подходил. А потом… а потом…

Нет, лучше мне не давать саблю.

Я спокойна. Я очень спокойна. Я хочу тебе предложить вот что. Давай мы будем продолжать жить так, как живем, но ты не будешь меня трогать. Вообще. Хорошо? Как будто ты мой сосед - как у всех это бывает. Просто сосед, а я не твоя дочь, а какая-то случайная женщина, приехала по распределению и комнату получила. И самое главное. Пожалуйста, никогда ко мне не прикасайся.

Нет, я такая. Именно сейчас я настоящая. И знаешь, что меня убивает? То, что я настоящая - это ты.

Мама себя ненавидела, потому что не была похожа на тебя, на тебя и твои представления обо всем. И она ничего не могла с этим сделать, не могла стать такой, как ты хочешь. А я ненавижу себя за то, что я на тебя так похожа, что даже когда тебя нет, когда я не слышу твой голос, когда ты не прикасаешься ни ко мне, ни к этому проклятому покрывалу - ты все равно каким-то образом тут, и я всегда знаю, что бы ты сделал и каким голосом мне отвечал. Я вчера утром застилала кровать, посмотрела на свои руки и думаю в ужасе - да ведь это почти твои руки. Да, маленькие, да, женские, но есть ведь в них что-то почти что твое.

И мне с этим жить.

Так что не усложняй.

Это меня! Не подходи!

Ох, прости. Я опаздываю. Скажи Инессе, чтоб тоже подождала меня, ладно?

Я же сказала, что не буду об этом говорить!

А если так - и что с того? Да, он меня любит.

А я его.

Что значит «в каком смысле»? В самом прямом.

Хотя да. Любовь - это как квантовая физика.

Тебе - не понять.

Старость

Тихо-тихо-тихо, лежи-лежи, а я сейчас тебя вот так, да, во-от, во-от, да, вот молодец, умничка, послушался меня, наконец, ты меня слушайся, я же тебе самому хорошо делаю, ну что ты будешь в таком виде лежать-то, ты ж у нас симпатичный мужчина-то, а?

Дааа, ты у нас симпатичный мужчина.

Ты у нас еще хоть куда!

А теперь ножку. Давай, давай, не притворяйся, сюда ее, вот сюда, так, а теперь сам, да, ну вот видишь, можешь же, можешь, когда захочешь, а то все притворялся, ругался, ругаться не надо, на бабу Машу нельзя ругаться, она же понимает, что ты хочешь сказать, просто стараться надо, и все получится, дай-ка я тебя поверну, а голову вот сюда, вот теперь хорошо, подушечку еще сюда, так, вот теперь у нас не кровать, а Божья благодать.

Мне вообще кажется, что ты сам не хочешь вставать. Капризный ты у нас дед Андрей потому что. Решил, что не будешь - вот и не встаешь. А чего, спрашивается, не встаешь? - сейчас вот пошел бы, да и телевизор посмотрел, например. Там вон, слышишь, хоккей начинается. Смотришь хоккей? Мой всегда смотрел. Уж даже я-то, старая дура, равнодушная ко всему этому, а и то иногда на него отвлекаюсь - особенно когда Мальцев играет. Знаешь Мальцева? Динамовский он. Так вертит, так финтит, как только успевает, гляжу и не понимаю. А ты тут лежишь, гордый такой. Ну ты лежи, лежи, это я так, не хотела тебя обидеть.

А ты мне внука иногда напоминаешь. Дочка-то, Надежда, бросила своего, хоть и уговаривала я ее, и просила - не рушь, говорила, Надежда, семью, самой-то хуже будет в итоге, - так нет, она тоже гордая такая, теперь все где-то ходит, новое счастье себе ищет, а чего искать, спрашивается? И чего тебе не хватало? Ну, пьет он, конечно, куда же без этого, да и то, по выходным только, вот и скажи спасибо. Так нет. Ну а я с внуком, куда деваться. Но мне-то с ним нравится, мы с ним и разговариваем, и кормлю я его, и спать укладываю. Подушку взбиваю, вот как тебе. Ну ты чего рассердился? Внук у меня, между прочим, не сердится, а говорит: баба Маша, ты у меня такая красивая, как белая роза. Это я, значит, белая роза. Так что я Надьке своей так и сказала - смотри, когда посадят тебя за аморалку твою бесконечную, я сына твоего буду растить как своего, он мне важнее, а ты сиди тогда и думай про свое поведение. Что? Стаканчик подвинуть? Ты мне пиши на бумажке, когда выговорить не можешь, а я прочту, хоть и зрение у меня уже, сам понимаешь, неподходящее.

Мне, честно сказать, так тебя жалко стало, все один и один тут лежишь, никто к тебе и не приходит, хоть ты такой у нас видный, симпатичный мужчина. Жена-то где? Неужели умерла? Ах ты как. Не может быть. А дети есть у тебя? Дочка? Так чего ж она не приходит к тебе, дочка-то? Она что, как Надька моя несчастная, совсем загуляла, так что отца родного забросила? Не дело это. Ну, кто его знает, какие там у вас отношения, дело это не мое, это я просто так спросила, ты меня извини.

А можно я тебя спрошу одну вещь? Ты, если хочешь, не отвечай, мне просто интересно стало почему-то. Скажи, а ты кем был в молодости? Военный? Вряд ли военный все-таки, капризный слишком. Инженер, может, какой, или снабженец? Чем ты занимался-то? Не понимаю. Написать хочешь? Давай, напиши, так оно яснее будет. Так. Романтизм. А как это понимать - романтизм? Это ты как наукой такой занимался? Вот оно что. Ясно. А белая роза - это романтизм или нет? Романтика же такая, разве нет? Или это другое? Ну ладно, ладно, все равно ты мне сейчас ничего толком не объяснишь. Хотя, небось, когда молодой был, объяснял хорошо. Девки-то явно все твои были, когда про романтизм им рассказывал, студенткам-то всяким.

Ну не расстраивайся. Это жизнь наша такая, а на меня-то что дуться? Не надо. Прости меня, дуру, если не так что сказала. Вот, правильно, ляг спокойно. Сейчас я тебя накрою. Вот, хорошо.

Покрывало-то чего держишь? Прямо разглаживаешь его, как будто оно мятое или я на него наступила. Ну ничего, ты погладь его, погладь, меня такие вещи тоже иногда успокаивают, особенно когда огорчилась я, ну или вспомню плохое что-нибудь. А тебе огорчаться нельзя. Ты как будто испуганный прям. Да ты не бойся. Никто у тебя покрывало твое не отнимет. Все тебя любят. Ты же, Андрей Константинович, самый достойный, хороший у нас человек.

И жизнь прожил хорошую.