Берлинале-65: ТРЕТИЙ МИР НАЧИНАЕТ И ВЫИГРЫВАЕТ
Берлинале-65: ТРЕТИЙ МИР НАЧИНАЕТ И ВЫИГРЫВАЕТ,
или Несколько рискованных сопоставлений.
Раз. ВУЛКАН И ПУСТЫШКА.
Второй день фестиваля открылся двойным дебютом: во-первых, Гватемала ранее не участвовала в Берлинале, а, во-вторых, «Вулкан Иксканул» для 38-летнего Хайро Бустаманте - первый полный метр. Многого ожидать не приходилось, одним словом. Но фестивали класса А как раз и хороши приятными сюрпризами.
Герои - крестьяне, индейцы майя. Зарабатывают сбором урожая кофе на плантации; труд не из легких. Рядом - действующий вулкан, который нужно все время задабривать молитвами и жертвоприношениями. На кукурузном поле ничего не посеешь и не пожнешь, потому что оно кишит змеями. Бедность - вопиющая. Всем заправляет хозяин плантации, который может выкинуть кого угодно - и целая семья останется без пропитания и жилья. Чиновникам из города наплевать. Единственный способ устроиться - бежать нелегалом в США или отдать дочь за босса. Фильм, собственно, и начинается сценой, когда на обеде по случаю помолвки все обсуждают героиню как какой-то товар.
Бустаменте не поддался соблазну устроить аттракцион фольклорной или пейзажной экзотики (примечательно, что тот же вулкан никогда не появляется в кадре целиком). Для него главное - рассказать историю. Все актеры - органичны и внятны, все природные красоты, равно и сцены в городе - уместны как среда героев, по-разному подчеркивают их бесправность, но и волю к жизни тоже. Избежал Бустаменте и другой опасности: сочинить сказку про Золушку (каковая скоро будет в патетической режиссуре Кеннета Браны, вне конкурса, к счастью) или чернуху про обесчещенную простолюдинку. Прошел по середине, нигде не пережал. Героиня, по сути, жертвует собой - не вулкану, и ее жертва оказывается в итоге достаточно большой, чтобы хоть что-то изменилось к лучшему. Так, «Иксканул» - не погремушка «поэтического кино», а внятная и честная социальная драма. Но Бустаменте сделал больше, чем просто хороший фильм. Он дал голос своей общине. Вывел поэтику не из шаманских обрядов и забавных туземцев, а из обыденного героизма этих людей. «Медведя» за лучший дебют он заслужил.
Как нарочно, в тот же день показали «Дневник горничной» Бенуа Жако - в определенном смысле диаметральную противоположность «Вулкана». Одноименный роман французского прозаика Октава Мирбо (1900) экранизировали дважды, причем не кто-нибудь, а Жан Ренуар и Луис Бунюэль. Жако надо было придумать что-то свое, и за неимением лучшего он решил поддать сексу. Больше двусмысленностей, больше сублимаций и фрустраций. Героиня - горничная Селестин в исполнении Леа Сейду (та самая, синеволосая и резкая из «Жизни Адели») - превращена в рыжую бестию с двусмысленным взглядом зеленых глаз. Но даже при настойчивом педалировании ее привлекательности трудно объяснить перемену в ней, когда она - особа независимо мыслящая и упрямая - вдруг полностью отдает себя во власть дворецкого Жозефа, угрюмого молчуна, антисемита, вора и вероятного детоубийцы: никакой мотивации в фильме, кроме внезапных объятий Селестин с одеялом Жозефа, нет. Попытки играть с монтажом, цитировать в кадре картины постимпрессионистов ситуации не спасают. Могла бы быть философия в будуаре - а получился будуар без философии.
***
Два. ФЕШН-ШОУ ТЕРРЕНСА МАЛИКА ПРОТИВ ВОДЯНОЙ ГАЛАКТИКИ ИНДЕЙЦЕВ.
Многоожидаемый Терренс Малик, кумир многих кинематографических эстетов, особенно после «Золотой пальмы» в Каннах за «Древо жизни» (2011), в «Рыцаре чаш» решил не только поупражняться на истасканную тему про земное бытие как сон, но и повоевать с линеарным сюжетом и с самим понятием конфликта в произведении искусства. Кристиан Бэйл играет пресыщенного голливудского комедиографа (при том, что с юмором Малик никогда дружен не был) в поисках смысла жизни; одна поиск этот сводится к укладыванию в постель очередной красавицы, участию в очередной вечеринке или к очередной ссоре с отцом - все под проникновенные закадровые монологи, растянутые на 2 часа экранного времени. Ласкающие глаз планы городских и природных пейзажей , роскошные панорамы, проплывы и пролеты камеры, очевидно, призваны создать нужный градус онейризма и визионерства, но создают - вкупе с обилием модных одежд и падений в бассейн или в океан лишь помесь каналов «Дискавери» и конкурса мокрых костюмов от кутюр.
Визуальной рифмой к Малику кажется «Перламутровая пуговица» чилийца Патрисио Гусмана - документальный эпос о воде и смерти, единственная неигровая картина в конкурсе. Здесь также в изображении царит сплошной «Дискавери», и также закадровый монолог склеивает сюжет, сначала прочитывая проникновенную лекцию о физике, метафизике и метафорике воды, о завораживающем побережье Патагонии (тысячи фьордов и островов, изумительные съемки с воздуха), об индейцах, способных проплыть на своих каноэ тысячи километров по штормовому океану, о почти полном уничтожении этого уникального народа белыми поселенцами при помощи правительства, о диктатуре Пиночета, об острове, ставшем сначала последней резервацией аборигенов, а потом концлагерем для противников режима. История здесь вообще замыкается на одних и тех же местах, а наиболее впечатляющая сюжетная арка перекидывается между двумя перламутровыми пуговицами - сначала за их пригоршню купили жизнь одного индейца в 19 веке, чтобы забавы ради сделать из него джентльмена, по сути искалечить его психически; и те пуговицы как две капли воды похожи на пуговицу с рубашки жертвы Пиночета, найденную на дне моря; еще в космосе есть водная туманность вокруг пульсара, в 140 миллионов раз большая Мирового океана Земли, и может хоть там найдется место для всех бесприютных индейских душ, чьи обладатели верили, что после смерти превратятся в звезды.
Фильм Гусмана - образчик интересно задуманного повествования при посредственном визуальном воплощении. Но и в фильме другого чилийца, Пабло Ларраина, - «Клуб» - сюжетно почти великолепен, а все остальное едва ли достойно упоминания. История о проштрафившихся попах в провинциальной ссылке, которая начинается как комедия, продолжается как психологическая драма, перерастает в триллер, завершаясь как глубокий и меткий антицерковный памфлет, снята настолько некачественно, что это даже удивляет, при том, что Ларраин в 2012 году прославился вполне профессионально сделанной мейнстримной политической драмой «Нет» - о кампании, приведшей к свержению Пиночета.
***
Три. ПОЛЬСКОЕ «ТЕЛО», НЕМЕЦКИЙ ПРОВАЛ.
Полька Малогжата Шумовска на Берлинале не новичок, участвовала и в программе «Панорама», и в конкурсе. Ее «Тело» можно называть трагикомедией. Главные герои - отец и дочь - одержимы человеческим телом, хотя очень по-разному. Отец-судмедэксперт с полным равнодушием способен рассматривать и протоколировать места самых чудовищных преступлений. Правда, много пьет. А дочь истерически боится похудеть и потому занимается самоистязанием - беспрерывно что-то ест и беспрерывно съеденное выблевывает, доводя себя до потери сознания. А еще она ненавидит отца, а отцу, похоже, все равно. И объединяет их одно горе: умершая мать.
В эту безнадежную ситуацию Шумовска вмешивает просчитанную дозу иронии, добавляет щепоть мистики, не забывает про эффекты от травмируемой телесности, и получает трогательную, однако бессентиментальную историю со смешным и непошлым финальным примирением.
У Андреаса Дрезена, одной из наибольших надежд немецкого кино, в «Как мы мечтали» тоже есть тема взаимного отчуждения родителей и детей, и также - мотив телесной травмы из-за беспрерывных драк и наркомании. Но там, где у Шумовской - драма, полная юмора и сочувствия к героям, у Дрезена - еще одно неудачное сказание о потерянном поколении - юношах и девушках, чье детство пришлось на падение Стены, а юность - на лихие 1990-е. Уличные банды, грабежи, вандализм, угоны машин, трущобы посткоммунистического Лейпцига - весь антураж есть, а героям почему-то не сопереживаешь, поскольку и от них, и от их страданий остается неизбывное ощущение декоративности.
***
Четыре. И ЭТО ХОРОШО.
На 65 Берлинале уже сейчас, когда фестиваль еще далек от завершения, наметилась любопытная коллизия: фильмы так называемых развитых стран явно уступают работам режиссеров из государств бывшего советского блока или из тех, которые раньше называли развивающимися.
Третий мир пока что побеждает. И это хорошо.
Дмитрий Десятерик, «День», Берлин-Киев
или Несколько рискованных сопоставлений.
Раз. ВУЛКАН И ПУСТЫШКА.
Второй день фестиваля открылся двойным дебютом: во-первых, Гватемала ранее не участвовала в Берлинале, а, во-вторых, «Вулкан Иксканул» для 38-летнего Хайро Бустаманте - первый полный метр. Многого ожидать не приходилось, одним словом. Но фестивали класса А как раз и хороши приятными сюрпризами.
Герои - крестьяне, индейцы майя. Зарабатывают сбором урожая кофе на плантации; труд не из легких. Рядом - действующий вулкан, который нужно все время задабривать молитвами и жертвоприношениями. На кукурузном поле ничего не посеешь и не пожнешь, потому что оно кишит змеями. Бедность - вопиющая. Всем заправляет хозяин плантации, который может выкинуть кого угодно - и целая семья останется без пропитания и жилья. Чиновникам из города наплевать. Единственный способ устроиться - бежать нелегалом в США или отдать дочь за босса. Фильм, собственно, и начинается сценой, когда на обеде по случаю помолвки все обсуждают героиню как какой-то товар.
Бустаменте не поддался соблазну устроить аттракцион фольклорной или пейзажной экзотики (примечательно, что тот же вулкан никогда не появляется в кадре целиком). Для него главное - рассказать историю. Все актеры - органичны и внятны, все природные красоты, равно и сцены в городе - уместны как среда героев, по-разному подчеркивают их бесправность, но и волю к жизни тоже. Избежал Бустаменте и другой опасности: сочинить сказку про Золушку (каковая скоро будет в патетической режиссуре Кеннета Браны, вне конкурса, к счастью) или чернуху про обесчещенную простолюдинку. Прошел по середине, нигде не пережал. Героиня, по сути, жертвует собой - не вулкану, и ее жертва оказывается в итоге достаточно большой, чтобы хоть что-то изменилось к лучшему. Так, «Иксканул» - не погремушка «поэтического кино», а внятная и честная социальная драма. Но Бустаменте сделал больше, чем просто хороший фильм. Он дал голос своей общине. Вывел поэтику не из шаманских обрядов и забавных туземцев, а из обыденного героизма этих людей. «Медведя» за лучший дебют он заслужил.
Как нарочно, в тот же день показали «Дневник горничной» Бенуа Жако - в определенном смысле диаметральную противоположность «Вулкана». Одноименный роман французского прозаика Октава Мирбо (1900) экранизировали дважды, причем не кто-нибудь, а Жан Ренуар и Луис Бунюэль. Жако надо было придумать что-то свое, и за неимением лучшего он решил поддать сексу. Больше двусмысленностей, больше сублимаций и фрустраций. Героиня - горничная Селестин в исполнении Леа Сейду (та самая, синеволосая и резкая из «Жизни Адели») - превращена в рыжую бестию с двусмысленным взглядом зеленых глаз. Но даже при настойчивом педалировании ее привлекательности трудно объяснить перемену в ней, когда она - особа независимо мыслящая и упрямая - вдруг полностью отдает себя во власть дворецкого Жозефа, угрюмого молчуна, антисемита, вора и вероятного детоубийцы: никакой мотивации в фильме, кроме внезапных объятий Селестин с одеялом Жозефа, нет. Попытки играть с монтажом, цитировать в кадре картины постимпрессионистов ситуации не спасают. Могла бы быть философия в будуаре - а получился будуар без философии.
***
Два. ФЕШН-ШОУ ТЕРРЕНСА МАЛИКА ПРОТИВ ВОДЯНОЙ ГАЛАКТИКИ ИНДЕЙЦЕВ.
Многоожидаемый Терренс Малик, кумир многих кинематографических эстетов, особенно после «Золотой пальмы» в Каннах за «Древо жизни» (2011), в «Рыцаре чаш» решил не только поупражняться на истасканную тему про земное бытие как сон, но и повоевать с линеарным сюжетом и с самим понятием конфликта в произведении искусства. Кристиан Бэйл играет пресыщенного голливудского комедиографа (при том, что с юмором Малик никогда дружен не был) в поисках смысла жизни; одна поиск этот сводится к укладыванию в постель очередной красавицы, участию в очередной вечеринке или к очередной ссоре с отцом - все под проникновенные закадровые монологи, растянутые на 2 часа экранного времени. Ласкающие глаз планы городских и природных пейзажей , роскошные панорамы, проплывы и пролеты камеры, очевидно, призваны создать нужный градус онейризма и визионерства, но создают - вкупе с обилием модных одежд и падений в бассейн или в океан лишь помесь каналов «Дискавери» и конкурса мокрых костюмов от кутюр.
Визуальной рифмой к Малику кажется «Перламутровая пуговица» чилийца Патрисио Гусмана - документальный эпос о воде и смерти, единственная неигровая картина в конкурсе. Здесь также в изображении царит сплошной «Дискавери», и также закадровый монолог склеивает сюжет, сначала прочитывая проникновенную лекцию о физике, метафизике и метафорике воды, о завораживающем побережье Патагонии (тысячи фьордов и островов, изумительные съемки с воздуха), об индейцах, способных проплыть на своих каноэ тысячи километров по штормовому океану, о почти полном уничтожении этого уникального народа белыми поселенцами при помощи правительства, о диктатуре Пиночета, об острове, ставшем сначала последней резервацией аборигенов, а потом концлагерем для противников режима. История здесь вообще замыкается на одних и тех же местах, а наиболее впечатляющая сюжетная арка перекидывается между двумя перламутровыми пуговицами - сначала за их пригоршню купили жизнь одного индейца в 19 веке, чтобы забавы ради сделать из него джентльмена, по сути искалечить его психически; и те пуговицы как две капли воды похожи на пуговицу с рубашки жертвы Пиночета, найденную на дне моря; еще в космосе есть водная туманность вокруг пульсара, в 140 миллионов раз большая Мирового океана Земли, и может хоть там найдется место для всех бесприютных индейских душ, чьи обладатели верили, что после смерти превратятся в звезды.
Фильм Гусмана - образчик интересно задуманного повествования при посредственном визуальном воплощении. Но и в фильме другого чилийца, Пабло Ларраина, - «Клуб» - сюжетно почти великолепен, а все остальное едва ли достойно упоминания. История о проштрафившихся попах в провинциальной ссылке, которая начинается как комедия, продолжается как психологическая драма, перерастает в триллер, завершаясь как глубокий и меткий антицерковный памфлет, снята настолько некачественно, что это даже удивляет, при том, что Ларраин в 2012 году прославился вполне профессионально сделанной мейнстримной политической драмой «Нет» - о кампании, приведшей к свержению Пиночета.
***
Три. ПОЛЬСКОЕ «ТЕЛО», НЕМЕЦКИЙ ПРОВАЛ.
Полька Малогжата Шумовска на Берлинале не новичок, участвовала и в программе «Панорама», и в конкурсе. Ее «Тело» можно называть трагикомедией. Главные герои - отец и дочь - одержимы человеческим телом, хотя очень по-разному. Отец-судмедэксперт с полным равнодушием способен рассматривать и протоколировать места самых чудовищных преступлений. Правда, много пьет. А дочь истерически боится похудеть и потому занимается самоистязанием - беспрерывно что-то ест и беспрерывно съеденное выблевывает, доводя себя до потери сознания. А еще она ненавидит отца, а отцу, похоже, все равно. И объединяет их одно горе: умершая мать.
В эту безнадежную ситуацию Шумовска вмешивает просчитанную дозу иронии, добавляет щепоть мистики, не забывает про эффекты от травмируемой телесности, и получает трогательную, однако бессентиментальную историю со смешным и непошлым финальным примирением.
У Андреаса Дрезена, одной из наибольших надежд немецкого кино, в «Как мы мечтали» тоже есть тема взаимного отчуждения родителей и детей, и также - мотив телесной травмы из-за беспрерывных драк и наркомании. Но там, где у Шумовской - драма, полная юмора и сочувствия к героям, у Дрезена - еще одно неудачное сказание о потерянном поколении - юношах и девушках, чье детство пришлось на падение Стены, а юность - на лихие 1990-е. Уличные банды, грабежи, вандализм, угоны машин, трущобы посткоммунистического Лейпцига - весь антураж есть, а героям почему-то не сопереживаешь, поскольку и от них, и от их страданий остается неизбывное ощущение декоративности.
***
Четыре. И ЭТО ХОРОШО.
На 65 Берлинале уже сейчас, когда фестиваль еще далек от завершения, наметилась любопытная коллизия: фильмы так называемых развитых стран явно уступают работам режиссеров из государств бывшего советского блока или из тех, которые раньше называли развивающимися.
Третий мир пока что побеждает. И это хорошо.
Дмитрий Десятерик, «День», Берлин-Киев