Как лесник Михалыч мировую революцию чуть было не разогнал.
Как известно, с 10 июля по 8 августа 1917 года Ленин жил на нелегальном положении на озере Разлив у рабочего Сестрорецкого завода Емельянова. Скрывался он там не один, как на картинах, и не со Сталиным, как тоже на картинах. Сидеть, сначала на чердаке сарая, а потом ютиться в шалаше на комарином берегу, приходилось с Григорием Евсеевичем Зиновьевым, который тоже попал под раздачу после событий 4-6 июля.
На чердаке комаров не было, но выходить на улицу можно было только ночью - местность просматривалась соседями и дачниками, а Ленин с Зиновьевым тогда по 200.000 рублей у Временного правительства ходили. К тому же часто приезжали товарищи и палили контору.
Вот Емельянов, у которого было приличное хозяйство, и придумал отвезти дорогих гостей на отдаленный берег Разлива и поселить их там в шалаше под видом сенокосцев.
Если Ильич в простой рубахе, да небритый, да в кепке, норм сходил за косаря, то Григорий Евсеич не очень
На берегу из развлечений были купание, чтение газет, приносимых товарищами, и жаркие споры. Когда в отдалении показывались люди, то Зиновьев залезал в шалаш, а Ильич что-нибудь помешивал в костре или перетаскивал с места на место накошенную Емельяновым траву.
Шалаш сначала был легкий, протекал и в него залетали комары стаями - Григорию Евсеевичу было неуютно. Забота о товарище дело святое и Ильич с Емельяновым шалаш пропатчили: напихали в щели листьев и обложили еще слоем веток.
Самая ранняя реконструкция шалаша (1922 год, со слов Емельянова)
Но Зиновьев все равно страдал: плавал он, в отличии от спортсмена Ильича, плохо, траву косить не любил, в спорах проигрывал. Вот и взял он как-то раз оставленное Емельяновым ружье и пошел стрелять уток. Специально полез в бурелом и камыши - думал там глухомань, а оказалась тропинка. А по тропинке шел, совершая обход, лесник Аксенов, известный среди местных как "Михалыч".
Не докопаться до странного чудика с ружьем он не мог - охота не была еще разрешена. Первым делом лесник потребовал у Зиновьева охотничий билет и документы. Григорий Евсеич что-то проблеял. Михалыч спросил: "Нерусский, что ли? Фамилия твоя как?". Зиновьев промямлил что-то невразумительное. Михалыч отнял у него ружье и предложил явиться в поселковое присутствие для уплаты штрафа, иначе придет полицейский.
Дело дрянь и Емельнову пришлось улаживать.
Вот его рассказ, записанный в 1922 году:
"Я пошел сначала узнать, какое впечатление произвел на Аксенова мнимый охотник. Прихожу, спрашиваю: "Эх, Михалыч! Разве так относятся к товарищу по службе; кажется вместе четыре года отслужили солдатчины, а ты еще мои ружья отбирать вздумал". "Да как же, откуда я знал, что ружье твое, - ведь он, чухонская лайба, ни слова по-русски не говорит. Я спрашивал: чей, кто, ничего не отвечает".
Заверив Михалыча, что это его бестолковый работник, он сам ему накостыляет и протокол писать не надо - вот магарыч, Емельянов забрал ружье и отправился в шалаш сообщать, что пора сваливать.
"Красная летопись", №1, 1922.
На чердаке комаров не было, но выходить на улицу можно было только ночью - местность просматривалась соседями и дачниками, а Ленин с Зиновьевым тогда по 200.000 рублей у Временного правительства ходили. К тому же часто приезжали товарищи и палили контору.
Вот Емельянов, у которого было приличное хозяйство, и придумал отвезти дорогих гостей на отдаленный берег Разлива и поселить их там в шалаше под видом сенокосцев.
Если Ильич в простой рубахе, да небритый, да в кепке, норм сходил за косаря, то Григорий Евсеич не очень
На берегу из развлечений были купание, чтение газет, приносимых товарищами, и жаркие споры. Когда в отдалении показывались люди, то Зиновьев залезал в шалаш, а Ильич что-нибудь помешивал в костре или перетаскивал с места на место накошенную Емельяновым траву.
Шалаш сначала был легкий, протекал и в него залетали комары стаями - Григорию Евсеевичу было неуютно. Забота о товарище дело святое и Ильич с Емельяновым шалаш пропатчили: напихали в щели листьев и обложили еще слоем веток.
Самая ранняя реконструкция шалаша (1922 год, со слов Емельянова)
Но Зиновьев все равно страдал: плавал он, в отличии от спортсмена Ильича, плохо, траву косить не любил, в спорах проигрывал. Вот и взял он как-то раз оставленное Емельяновым ружье и пошел стрелять уток. Специально полез в бурелом и камыши - думал там глухомань, а оказалась тропинка. А по тропинке шел, совершая обход, лесник Аксенов, известный среди местных как "Михалыч".
Не докопаться до странного чудика с ружьем он не мог - охота не была еще разрешена. Первым делом лесник потребовал у Зиновьева охотничий билет и документы. Григорий Евсеич что-то проблеял. Михалыч спросил: "Нерусский, что ли? Фамилия твоя как?". Зиновьев промямлил что-то невразумительное. Михалыч отнял у него ружье и предложил явиться в поселковое присутствие для уплаты штрафа, иначе придет полицейский.
Дело дрянь и Емельнову пришлось улаживать.
Вот его рассказ, записанный в 1922 году:
"Я пошел сначала узнать, какое впечатление произвел на Аксенова мнимый охотник. Прихожу, спрашиваю: "Эх, Михалыч! Разве так относятся к товарищу по службе; кажется вместе четыре года отслужили солдатчины, а ты еще мои ружья отбирать вздумал". "Да как же, откуда я знал, что ружье твое, - ведь он, чухонская лайба, ни слова по-русски не говорит. Я спрашивал: чей, кто, ничего не отвечает".
Заверив Михалыча, что это его бестолковый работник, он сам ему накостыляет и протокол писать не надо - вот магарыч, Емельянов забрал ружье и отправился в шалаш сообщать, что пора сваливать.
"Красная летопись", №1, 1922.