Кризис в русской армии накануне Февральской революции
Федор Степун, философ и социолог, высланный большевиками в 1922 году из Советской России, пишет 19 января 1917 года жене с фронта:
А война становится всё ожесточённее и всё ужаснее.
Удушливые газы, огнеметатели, горны, минные галереи, бесчисленные аэропланы - всего этого в 15-м году мы не знали, а теперь у нас прямо-таки французский фронт.
Что же мы всему этому противопоставим?
(Техника и организация нам никогда не давались, и те некоторые усовершенствования, которых мы на третьем году войны с грехом пополам добились, решительно ничего не значат по сравнению с тем, что за это время сделали немцы).
Каратаевский дух «серых героев» и беззаветную храбрость «суворовских орлов»?
Но ведь это фразы, - факты же говорят совсем о другом.
У нас в бригаде недавно получен приказ стрелять по своим, если стрелки будут отступать без приказания.
В N-ой дивизии опять беспорядки и опять расстрелы.
Отношения между артиллерией и пехотой с каждым днём ухудшаются: недавно пехотинцы забросали ручными гранатами наш наблюдательный пункт, а разведчика 5-ой батареи нашли мёртвым в пехотных окопах со штыковой раной (немецкой атаки в это время не было).
Сама же пехота сейчас никуда не годится; необученная, неспаянная и трусливая, она всё меньше и меньше выдерживает натиск первоклассных немецких ударных батальонов.
Как-никак, всё это свидетельствует о такой степени падения пресловутого духа русской армии, при которой продолжение войны становится почти что невозможным.
Не знаю, может быть, я не прав, но иной раз, внутренне созерцая Россию и всю накопившуюся в ней ложь, я решительно не представляю себе, как мы доведём войну не до победного, конечно, но хотя бы до нестыдного, приличного мира.
Отсюда