Знай своего врага
Решил все-таки потратить пару часов и пробежать глазами «Окаянные дни» Бунина.
Во-первых, этот дневник - одно из ярких подтверждений того, что бытие определяет сознание. Да, я знаю, что это правило верно только статистически и из него бывают исключения, но здесь перед нами прямо-таки эталонный образец текста, полностью обусловленного классовой принадлежностью автора. Потомственный дворянин лютой ненавистью ненавидит рабочих и крестьян за то, что они решили взять власть в свои руки.
Пусть этот дневник написан еще до появления термина «недочеловек» (позаимствованного нацистами у американского расиста Лотропа Стоддарда), но слова и обороты речи, используемые автором для описания русских, невольно наводят на мысль, что идеологи НСДАП Бунина читали (хотя никаких прямых подтверждений этому я не нашел). Ссылки на «уголовную антропологию» (детище популярного тогда Ломброзо) и утверждения о том, что большевики - «прирожденные преступников» встречаются неоднократно.
Тех, кто надеется найти в дневнике рассказы об «ужасах большевизма», я вынужден разочаровать - их там нет. Есть слухи о массовых казнях и т. п., но, надо признать, им не слишком верит даже сам автор. Неудивительно - согласно слухам, Петроград был по крайней мере раз пять взят немцами и дважды - англичанами, но, к огорчению автора, все это оказалось ложью. А если попытаться вычленить более-менее правдоподобные сведения, то число «жертв» (в кавычках, потому как среди них фигурируют, например, черносотенцы) за все время написания дневника оказывается меньшим, чем число мирных жителей, каждый день погибающих под артобстрелами и бомбежками в Новороссии. Отдельно - о страшной и ужасной ЧК. Несмотря на свою крайне контрреволюционную позицию, автора не то что не допросили - он, судя по всему, даже ни разу не видел собственными глазами сотрудника этой организации.
Некоторые совершенно убийственные моменты (не все, только те, что вспомнились):
«Дама поспешно жалуется, что она теперь без куска хлеба, имела раньше школу, а теперь всех учениц распустила, так как их нечем кормить:
- Кому же от большевиков стало лучше? Всем стало хуже и первым делом нам же, народу!»
Дама, содержавшая школу, считает себя народом - в стране, где на тот момент около двух третей населения были неграмотны.
«Что средние века! Тогда по крайней мере все вооружены были, дома были почти неприступны.»
Автор либо не имеет ни малейшего представления о средних веках, либо (что более вероятно) ассоциирует себя исключительно с феодалами, а про крестьян и не вспоминает.
«Как злобно, неохотно отворял нам дверь швейцар! Поголовно у всех лютое отвращение ко всякому труду.»
Угадайте, сколько раз за время написания дневника автор встал и отправился утром на работу? Правильно, ни одного - и, подозреваю, не только за 1918 и 1919 годы, но за всю жизнь.
«Грузовик - каким страшным символом остался он для нас, сколько этого грузовика в наших самых тяжких и ужасных воспоминаниях! С самого первого дня своего связалась революция с этим ревущим и смердящим животным, переполненным сперва истеричками и похабной солдатней из дезертиров, а потом отборными каторжанами.
Вся грубость современной культуры и ее «социального пафоса» воплощена в грузовике.»
Без комментариев. Слов нет.
«В сущности, всем нам давно пора повеситься, - так мы забиты, замордованы, лишены всех прав и законов, живем в таком подлом рабстве, среди непрестанных заушений, издевательств!»
После прочтения дневника я не имею ни малейшего представления, в чем же заключалось все вышеперечисленное, в особенности если сравнивать жизнь автора с жизнью большей части населения дореволюционной России.
«Но не менее страшно было и на всем прочем пространстве России, где вдруг оборвалась громадная, веками налаженная жизнь и воцарилось какое-то недоуменное существование, беспричинная праздность и противоестественная свобода от всего, чем живо человеческое общество.»
«Естественная свобода» для помещика (и капиталиста) есть возможность эксплуатировать людей. Попытка у него эту возможность отобрать, разумеется, «противоестественна».
«По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания. Уж хотя бы по одному тому, что никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию.»
Когда автору начинают лично приказывать вымышленные персонажи, возникают серьезные опасения относительно его психического здоровья...
В целом можно сказать, что взгляды автора, как представителя даже не буржуазии, а помещиков, крайне архаичны. Он, похоже, ненавидел не только большевиков, но прогресс вообще.
Если вы хотите получить представление о революционной России из «первых рук» - читайте, например, «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида, но не тратьте время на Бунина. В его дневнике нет ничего ценного. Совсем.
Во-первых, этот дневник - одно из ярких подтверждений того, что бытие определяет сознание. Да, я знаю, что это правило верно только статистически и из него бывают исключения, но здесь перед нами прямо-таки эталонный образец текста, полностью обусловленного классовой принадлежностью автора. Потомственный дворянин лютой ненавистью ненавидит рабочих и крестьян за то, что они решили взять власть в свои руки.
Пусть этот дневник написан еще до появления термина «недочеловек» (позаимствованного нацистами у американского расиста Лотропа Стоддарда), но слова и обороты речи, используемые автором для описания русских, невольно наводят на мысль, что идеологи НСДАП Бунина читали (хотя никаких прямых подтверждений этому я не нашел). Ссылки на «уголовную антропологию» (детище популярного тогда Ломброзо) и утверждения о том, что большевики - «прирожденные преступников» встречаются неоднократно.
Тех, кто надеется найти в дневнике рассказы об «ужасах большевизма», я вынужден разочаровать - их там нет. Есть слухи о массовых казнях и т. п., но, надо признать, им не слишком верит даже сам автор. Неудивительно - согласно слухам, Петроград был по крайней мере раз пять взят немцами и дважды - англичанами, но, к огорчению автора, все это оказалось ложью. А если попытаться вычленить более-менее правдоподобные сведения, то число «жертв» (в кавычках, потому как среди них фигурируют, например, черносотенцы) за все время написания дневника оказывается меньшим, чем число мирных жителей, каждый день погибающих под артобстрелами и бомбежками в Новороссии. Отдельно - о страшной и ужасной ЧК. Несмотря на свою крайне контрреволюционную позицию, автора не то что не допросили - он, судя по всему, даже ни разу не видел собственными глазами сотрудника этой организации.
Некоторые совершенно убийственные моменты (не все, только те, что вспомнились):
«Дама поспешно жалуется, что она теперь без куска хлеба, имела раньше школу, а теперь всех учениц распустила, так как их нечем кормить:
- Кому же от большевиков стало лучше? Всем стало хуже и первым делом нам же, народу!»
Дама, содержавшая школу, считает себя народом - в стране, где на тот момент около двух третей населения были неграмотны.
«Что средние века! Тогда по крайней мере все вооружены были, дома были почти неприступны.»
Автор либо не имеет ни малейшего представления о средних веках, либо (что более вероятно) ассоциирует себя исключительно с феодалами, а про крестьян и не вспоминает.
«Как злобно, неохотно отворял нам дверь швейцар! Поголовно у всех лютое отвращение ко всякому труду.»
Угадайте, сколько раз за время написания дневника автор встал и отправился утром на работу? Правильно, ни одного - и, подозреваю, не только за 1918 и 1919 годы, но за всю жизнь.
«Грузовик - каким страшным символом остался он для нас, сколько этого грузовика в наших самых тяжких и ужасных воспоминаниях! С самого первого дня своего связалась революция с этим ревущим и смердящим животным, переполненным сперва истеричками и похабной солдатней из дезертиров, а потом отборными каторжанами.
Вся грубость современной культуры и ее «социального пафоса» воплощена в грузовике.»
Без комментариев. Слов нет.
«В сущности, всем нам давно пора повеситься, - так мы забиты, замордованы, лишены всех прав и законов, живем в таком подлом рабстве, среди непрестанных заушений, издевательств!»
После прочтения дневника я не имею ни малейшего представления, в чем же заключалось все вышеперечисленное, в особенности если сравнивать жизнь автора с жизнью большей части населения дореволюционной России.
«Но не менее страшно было и на всем прочем пространстве России, где вдруг оборвалась громадная, веками налаженная жизнь и воцарилось какое-то недоуменное существование, беспричинная праздность и противоестественная свобода от всего, чем живо человеческое общество.»
«Естественная свобода» для помещика (и капиталиста) есть возможность эксплуатировать людей. Попытка у него эту возможность отобрать, разумеется, «противоестественна».
«По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания. Уж хотя бы по одному тому, что никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию.»
Когда автору начинают лично приказывать вымышленные персонажи, возникают серьезные опасения относительно его психического здоровья...
В целом можно сказать, что взгляды автора, как представителя даже не буржуазии, а помещиков, крайне архаичны. Он, похоже, ненавидел не только большевиков, но прогресс вообще.
Если вы хотите получить представление о революционной России из «первых рук» - читайте, например, «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида, но не тратьте время на Бунина. В его дневнике нет ничего ценного. Совсем.