Я пел, мы пели
Слова «На правое дело он поднял народы/На труд и на подвиги нас вдохновил!» были заменены на «Одна ты на свете/Одна ты такая», - сказал диктор по телевизору. Моя тетя пожала плечами: «Все равно старые строчки на язык просятся».
Интернета не было, ведь и компьютера у меня тоже не было, поэтому я много разговаривал по телефону со всеми подряд - ни о чем. Но тогда я звонил Мише по делу, я был в девятом классе.
- Ты пишешь или нет? Давай, пиши: «Одна ты на свете, одна ты такая. Забытая богом…»
- Как?
- Пиши: «Хранимая богом родная земля».
Завтра первой парой у меня предмет под названием «Человек и общество» (мы называем его «ЧИО»), и Валентина Витальевна поставила нас перед выбором: или пишем контрольную или читаем наизусть слова гимна России. Шел 2001 год.
Миша был одним из первых, кто нашел слова, поэтому все ему звонили, а он диктовал, стоя в прихожей квартиры своей бабушки с телефонной трубкой в руках. Текст зашуршал по десяткам тетрадей, улегся в клетки - бисерно, мелко, иногда грязно, криво - улегся. За ночь из клеток вылез - через сопение ноздрей проник в коробочки и черными, синими, фиолетовыми наклонными скачками с паузами затих - записался.
Звонок прозвенел, а мы уже знали что делать, встали и вытянулись рядом с партами, чтобы поприветствовать Валентину Витальевну, но когда она попросила нас сесть, мы не сели. «Мы сейчас споем!» - Лена сказала. И мы запели.
Мы очень громко пели, пожалуй, слишком громко, не попадая друг в друга, прямо кошачий концерт, но потом в коробочках все настроилось, и мы стали чувствовать ритм. Мелодия все равно размазалась - разошлась - иногда голоса в разных частях класса резонировали, и получалось, что нас как будто больше, не тридцать человек, а все сто. «Очень плохо поем», - шевельнулось у меня в груди. Но все помнили слова, рты звучали, а потом дышали в тех местах, где были паузы в скачках - нам подсказывали черные, синие, фиолетовые, выбрались из клеток. Когда скачки перестали бежать перед глазами, мы поняли - все, больше петь нечего и решили, что пора хлопать - концерт ведь. Я посмотрел на Валентину Витальевну и увидел, что у нее слезы: «Видели бы вы… Слышали бы вы… Как это у вас… Звучало!» И столбик пятерок появился в журнале - тридцать пятерок.
А затем был урок биологии. Мы решили, что споем и на биологии - а что? У нас как будто гастроли, слушайте и вы, Екатерина Юрьевна, потому что вы нас все равно не остановите. Не возникнет столбика пятерок - мы же просто так.
А затем был урок литературы, который вела Ольга Юрьевна, и мы тоже построились и стали петь, как только наш учитель зашел в кабинет. В этот раз получилось, пожалуй, лучше всего, хоть я опять тонул в вязком киселе из голосов, они прибывали-убывали, окружали нас, мы были - они, нас укачивал собственный звук. Когда бег скачков перестал, мы захлопали в ладоши, и в кабинет ворвалась завуч по воспитательной работе - красная.
- А я думаю, где орут уже третью пару подряд? Я на четвертый этаж - там уже не орут, а орут на третьем. Я на третий - а на третьем уже тишина, а теперь слышу - на первом заорали, наконец-то нашла. Я так и знала, что это ваш класс!
Мы смеялись только и опять сами себе хлопали.
Потом пошли годы, и когда из курантов уходил еще один у всех на глазах, я стоял перед большим телевизором, с бокалом шампанского в руке, и после поздравления президента, заиграл гимн. За моей спиной я снова слышал размазанную, нестройную, дрожащую мелодию, но вот только рты не звучали вовремя, не было ритма - я оглянулся, и увидел, что мало у кого пляшут в глазах черные, синие, фиолетовые. А мой собственный рот дышал в такт, потому что так уже случилось однажды, и вряд ли теперь что-то изменится.
Петербург, 2014-11-09
Интернета не было, ведь и компьютера у меня тоже не было, поэтому я много разговаривал по телефону со всеми подряд - ни о чем. Но тогда я звонил Мише по делу, я был в девятом классе.
- Ты пишешь или нет? Давай, пиши: «Одна ты на свете, одна ты такая. Забытая богом…»
- Как?
- Пиши: «Хранимая богом родная земля».
Завтра первой парой у меня предмет под названием «Человек и общество» (мы называем его «ЧИО»), и Валентина Витальевна поставила нас перед выбором: или пишем контрольную или читаем наизусть слова гимна России. Шел 2001 год.
Миша был одним из первых, кто нашел слова, поэтому все ему звонили, а он диктовал, стоя в прихожей квартиры своей бабушки с телефонной трубкой в руках. Текст зашуршал по десяткам тетрадей, улегся в клетки - бисерно, мелко, иногда грязно, криво - улегся. За ночь из клеток вылез - через сопение ноздрей проник в коробочки и черными, синими, фиолетовыми наклонными скачками с паузами затих - записался.
Звонок прозвенел, а мы уже знали что делать, встали и вытянулись рядом с партами, чтобы поприветствовать Валентину Витальевну, но когда она попросила нас сесть, мы не сели. «Мы сейчас споем!» - Лена сказала. И мы запели.
Мы очень громко пели, пожалуй, слишком громко, не попадая друг в друга, прямо кошачий концерт, но потом в коробочках все настроилось, и мы стали чувствовать ритм. Мелодия все равно размазалась - разошлась - иногда голоса в разных частях класса резонировали, и получалось, что нас как будто больше, не тридцать человек, а все сто. «Очень плохо поем», - шевельнулось у меня в груди. Но все помнили слова, рты звучали, а потом дышали в тех местах, где были паузы в скачках - нам подсказывали черные, синие, фиолетовые, выбрались из клеток. Когда скачки перестали бежать перед глазами, мы поняли - все, больше петь нечего и решили, что пора хлопать - концерт ведь. Я посмотрел на Валентину Витальевну и увидел, что у нее слезы: «Видели бы вы… Слышали бы вы… Как это у вас… Звучало!» И столбик пятерок появился в журнале - тридцать пятерок.
А затем был урок биологии. Мы решили, что споем и на биологии - а что? У нас как будто гастроли, слушайте и вы, Екатерина Юрьевна, потому что вы нас все равно не остановите. Не возникнет столбика пятерок - мы же просто так.
А затем был урок литературы, который вела Ольга Юрьевна, и мы тоже построились и стали петь, как только наш учитель зашел в кабинет. В этот раз получилось, пожалуй, лучше всего, хоть я опять тонул в вязком киселе из голосов, они прибывали-убывали, окружали нас, мы были - они, нас укачивал собственный звук. Когда бег скачков перестал, мы захлопали в ладоши, и в кабинет ворвалась завуч по воспитательной работе - красная.
- А я думаю, где орут уже третью пару подряд? Я на четвертый этаж - там уже не орут, а орут на третьем. Я на третий - а на третьем уже тишина, а теперь слышу - на первом заорали, наконец-то нашла. Я так и знала, что это ваш класс!
Мы смеялись только и опять сами себе хлопали.
Потом пошли годы, и когда из курантов уходил еще один у всех на глазах, я стоял перед большим телевизором, с бокалом шампанского в руке, и после поздравления президента, заиграл гимн. За моей спиной я снова слышал размазанную, нестройную, дрожащую мелодию, но вот только рты не звучали вовремя, не было ритма - я оглянулся, и увидел, что мало у кого пляшут в глазах черные, синие, фиолетовые. А мой собственный рот дышал в такт, потому что так уже случилось однажды, и вряд ли теперь что-то изменится.
Петербург, 2014-11-09