СКАЗКА ПРО ВЕДЬМУ, ЛЮБОВЬ И САМАЙН
"Да нет, не верим, быть того не может, - говорили они, - что ты никогда не знала взаимной любви". "Так не бывает, - они говорили, - не может быть, что никто не отважился тебя любить. Что никто не сжимал тебя исступленно, не целовал нежно в плечо - так, чтобы было в груди горячо. Как же это, ведь ты же всем хороша. Ну пусть, скажем, сейчас не в почете душа, пусть душа никому не нужна, но тело? Да ты, наверное, просто сама никого не хотела".
Так говорят они и смеются звонко. А некоторые цокают языком: "Ах-ах, тебе бы завести ребенка". А я смотрю на них вроде спокойно, но в какой-то миг мне хочется выгрызть им кадык, порвать шею - так, чтобы кровь клокотала, лилась ручьем на то самое, нецелованное мое плечо. И мне хочется крикнуть в лицо этих, чужих людей: да что вы знаете обо мне и жизни моей? Но ты не таков, как они, добрый путник, садись к огню, послушай сейчас невеселую сказку мою. Сказку о девочке, у которой вулкан внутри, и которая никогда не знала взаимной любви.
Как бы то ни было, в каждой сказке должно быть начало, точка отсчета, завязка. Была она и в сказке этой, в длинной сказке про любовь без ответа. Мне с моей колокольни, конечно, представить сложно, что любовь обоюдная - так бывает, так можно. Потому-то всегда изумления я полна, когда в сердце мое вдруг приходит весна. Но судьбу не обманешь, злодейку, разлучницу, будто нравится ей наблюдать, заставлять меня мучиться. Будто ей хорошо, если галочку ставит каждый раз, как в корчах весна умирает.
Меня, конечно, изучать можно долго: пациент-находка, нет слов; но если для диагноза, вкратце, то в целом мой анамнез таков.
Словно в шахте на ощупь идешь - память так все надежно укрыла, что не верится - правда, со мной, да, со мной, а не с кем-то другим это было.
Осень, школа и я влюблена. Я большая, я здесь ученик, все так ново. Все впервые: пятерки, дежурства, дневник - я его заполняю сама, как же здорово.
Если в сердце восторг, ты эмоций полна и живешь каждый день в состоянии праздника, совершенно нельзя, невозможно никак не влюбиться в глаза восьмиклассника. Мы столкнулись внезапно в проеме дверном: я куда-то летела с подругами весело. Вот тогда-то запущен и был метроном, жизнь играючи, лихо малька подсекла и на леске сушиться подвесила.
В тот момент, как случился нежданный такой поворот, мне было ни много ни мало - семь лет. Все же мало, наверное, но я расту, жизнь бежит, пролетели и школа, и университет. Состояния этой несчастной любви я потом ни на миг не теряла, но несчастной совсем не была, ни внутри, ни снаружи - видно, влюбленность меня питала. Я влюблялась навылет и издалека - приближаться тогда мне уже не давали.
Что ж до выбора, то - выбирала сама, но всегда выбирали других, меня не выбирали.
А потом романтизма период истек: я шагнула в циничную взрослую жизнь и где-то между академизмом и реализмом застряла. Здесь, однако, был пройден полезный урок - не доверяться и не доверять безоглядно, бездумно кому попало.
И мужчины учились ко мне подходить, боязливо, словно ко льву на арене, взамен же учили меня осмотрительности. Так, со временем, постепенно, я оттачивала зоркость и бдительность.
И я влюблялась все реже, и затмения ума научилась в зачатке купировать даже: губу закусив, руками двумя вырывала копье из груди. Всегда осторожна, предельно у сердца на страже.
Я научилась прощаться мгновенно, и тут же прощать, и уходить не оглядываясь. Не научилась лишь чувства скрывать, вот с этим умением как-то не складывалось.
Завидую людям, что как из бетона и стали: умеют рядом стоять и ничем не выдать себя. Завидую - мне такой никогда не стать, столько, казалось бы, лет учебы - и зря.
Я, конечно, мужчин понимаю: живёшь себе жизнью привычной, размеренной, и вдруг такая комета мимо проносится: неудержимая, смеется громко, шагает уверенно. Необратима, как буря, резка, как удар в переносицу. Такая вдруг врежется - всё разнесет, сокрушит, разметает на атомы. Кому это нужно - опасный полёт, к поломке винтов, фюзеляжу помятому.
Куда лучше - пыль ей в глаза, пятно чернильное, ускользнуть, обезопаситься, в бункере спрятаться. Лучше что-то понятное, что-то стабильное, чем эмоции, страсти, раздрай и сумятица.
Я все понимаю, любой может очароваться, под морок подпасть, такого избегнуть возможно едва ли. Не понимаю только, зачем вообще браться, когда не уверен. Ладно мне - себе бы не врали.
Бывало и так, что назад возвращались - годы спустя, из далекой страны. Только с кем я однажды прощаюсь, те потом мне уже не нужны.
И время неслось, и не было того смельчака, кто сказал бы: не могу быть с тобой, но сердцем я рядом. Или: нам будет непросто наверняка, но я открыт и навстречу иду. И ничего больше было не надо.
И с каждым разом я становилась все бесшабашнее и отчаяннее, все веселей и злей, а потом, совершенно нечаянно, появился тот, кто оставил меня без кожи моей.
Было лето безбрежнее неба, мы - глаза в глаза - сидели втроем на причале: я, он и мое без края доверие, и волны под нами стаи рыбешек качали. Рыбки, наверное, сказать мне что-то хотели, они молча рты открывали, и если бы люди вас слушали, рыбки, может, по граблям бы одним не гуляли. И рядом с ним - умным и цельным, сильные руки, ямка на подбородке - я встретилась с новой собой, мне совсем незнакомой, такой слабой, нежной и кроткой.
Помню, дорога пыльная, солнце в стекло, он очень уверенно вел машину, а я думала: "Пропала. Как же с ним хорошо". Понимала: гореть мне дотла, ну и к черту, сгину так сгину. Помню, как в подъезде простились, он сказал "Завтра приду", я не думала, что не придет. Не пришел - так бывает, когда не любили, или когда уходят в камнепад, в ураган, под апрельский лед. Помню еще, что не верила в это, сама позвонила ему день на четвертый, с утра. Я стояла на улице, по щекам мне хлестало лето, дальше уже ничего не помню, дыра.
Через четыре месяца поднялась с пола, ошметки кровавые собрала по углам, и ниткой суровой, иглой новой сшила себя - шов ко шву; вдох, другой, - и пошла по чьим-то следам. И шла три года шагами неровными, шла через города и страны, встречала мужчин прекрасных, говорила им: сердца нет, простите, у вас одна ночь. Но мужчины думали, что я странная - наверное, больная или заразная, и от греха подальше немедля бежали прочь.
Один был прекрасен особенно, викинг, танцор, это произошло где-то у океана. Весь - сплошная харизма, он сам подошел и рядом все дни возникал постоянно. История-бомба, сейчас смеюсь, вспоминая, а тогда мне было совсем не до смеха, когда, одетая откровенно весьма, я в ночи с ним на встречу приехала. И думала, что мы, наверное, чуток для приличия потанцуем, а потом - сразу ко мне. Но мы даже потанцевать не успели, он отступил, промямлил что-то и растворился во тьме. Вот я обалдела тогда, стояла, красивая вся, в платье, которого не видно почти, и думала: вот глупая, лучше бы джинсы надела, всё же теплее до дома идти. Платье, конечно, тогда не пропало, протанцевав на площадях летних полночи, но настроение заметно упало - оно и понятно, кто пережить такой опыт захочет.
Еще был жгучий брюнет, северянин, держал меня в руках, убаюкивал, грел, а когда прощались, телефон не оставил - то ли был несвободен, то ли несмел. Я как-то вспомнить пыталась всех, кто мне отказал, но сбилась где-то во втором десятке. Знающие говорят, это мне наказание: видимо, много зелий варила, раз сейчас что-то со мной не в порядке. Говорят еще: исправляйся давай, люди не слепые же, видят, что тебе одной больше нравится. А я поломатая нагло, бесстыже, пыталась, но никак не могу исправиться.
А потом, где-то на стыке зим, со мной случилась Она. И она была лучше всех мужчин - она была беспредельно честна. Она сразу пришла и сказала - прости, я другую люблю, тебя не надо нам. И она меня понимала - она из тех восставших была, что себя сшивают по швам. И я все приняла, как есть - не сразу, но бесповоротно; жила в моменте, сейчас и здесь, а она терпела все это безропотно.
И лишь говорила "За какие грехи мне такое?" и тяжко вздыхала, когда я слова её и моё чувство слепое в свои грустные строки вплетала.
А время, тем временем, все временное и постоянное крошит, перемалывает, проверяет на свет: что правдиво, а что с изъяном. И вот наступил тот момент, когда я прошлое перечеркнула и сдалась небесам на милость.
И чудо произошло, и я ему руку свою протянула, уверившись: будет иначе.
Но иначе не получилось.
Мне друзья говорят: "А что ты хочешь, ведь быть с тобой - на беду. Ты же целую жизнь проживаешь за месяц. И ищешь все время что-то: то цветочек аленький, то с неба звезду, - с тобою рядом или спиться, или повеситься". А я слушаю это и хохочу, зубы скалю. И живу, ошалелая, в зверином этом оскале. Несу в руках залатанное сердце свое, на ногах - искалеченное свое тело, и понимаю, что совсем не умею с людьми, да и раньше-то не очень умела.
И все эти годы по мне - четкий тракторный след. И нет тишины в этом всём, прямоты и принятия нет. И все, что мне нужно теперь, что прошу, это только покой. Люди, пожалуйста, не случайтесь больше со мной.
Не хочу ваших игр, ваших списков побед, маеты, не хочу бессонницы, слёз потоками и боли до тошноты.
Пусть случится со мной Самайн, очищение и огонь, золотые костры в полях, звезд серебряных перезвон. Пусть случатся со мной века, чтоб накапливать и хранить, чтобы память в клубок смотать, пропустить между пальцами нить.
Пусть случатся журчанье ручья, шепот ветра, полуденный зной, пусть случится рассвет. Пусть случится дорога Домой.
Где я буду другой, долгожданной, я буду своей. И смогу, наконец, с воробьями летать средь полей. Легким дождиком в теплую землю упав с небес, я лесными корнями внедрюсь, распрямлюсь и сама стану - лес.
Там мне будет светло, там не будет ни страха, ни лжи. Я была там когда-то давно - прорастала зерном на меже. И я помню такую Любовь - нет прекрасней ее ничего, я хочу отыскать ее вновь - жаль, не здесь, здесь такой не дано.
На пороге зимы, в этом мутном, хмельном ноябре, где рассеяны мы, я останусь сама по себе. Ну а если помнилось, что сможешь умчать со мной ввысь, не бери на себя, открестись, отступись, отрекись. Не потянешь меня, не поймешь, и не трать своих сил, лучше хвороста в ноги подбрось и огонь поднеси. Столько ваших слегло, сколько в сердце сгорело моём...
Ведьма может быть только одна и не может - вдвоем.
июль-август, октябрь 2020
Так говорят они и смеются звонко. А некоторые цокают языком: "Ах-ах, тебе бы завести ребенка". А я смотрю на них вроде спокойно, но в какой-то миг мне хочется выгрызть им кадык, порвать шею - так, чтобы кровь клокотала, лилась ручьем на то самое, нецелованное мое плечо. И мне хочется крикнуть в лицо этих, чужих людей: да что вы знаете обо мне и жизни моей? Но ты не таков, как они, добрый путник, садись к огню, послушай сейчас невеселую сказку мою. Сказку о девочке, у которой вулкан внутри, и которая никогда не знала взаимной любви.
Как бы то ни было, в каждой сказке должно быть начало, точка отсчета, завязка. Была она и в сказке этой, в длинной сказке про любовь без ответа. Мне с моей колокольни, конечно, представить сложно, что любовь обоюдная - так бывает, так можно. Потому-то всегда изумления я полна, когда в сердце мое вдруг приходит весна. Но судьбу не обманешь, злодейку, разлучницу, будто нравится ей наблюдать, заставлять меня мучиться. Будто ей хорошо, если галочку ставит каждый раз, как в корчах весна умирает.
Меня, конечно, изучать можно долго: пациент-находка, нет слов; но если для диагноза, вкратце, то в целом мой анамнез таков.
Словно в шахте на ощупь идешь - память так все надежно укрыла, что не верится - правда, со мной, да, со мной, а не с кем-то другим это было.
Осень, школа и я влюблена. Я большая, я здесь ученик, все так ново. Все впервые: пятерки, дежурства, дневник - я его заполняю сама, как же здорово.
Если в сердце восторг, ты эмоций полна и живешь каждый день в состоянии праздника, совершенно нельзя, невозможно никак не влюбиться в глаза восьмиклассника. Мы столкнулись внезапно в проеме дверном: я куда-то летела с подругами весело. Вот тогда-то запущен и был метроном, жизнь играючи, лихо малька подсекла и на леске сушиться подвесила.
В тот момент, как случился нежданный такой поворот, мне было ни много ни мало - семь лет. Все же мало, наверное, но я расту, жизнь бежит, пролетели и школа, и университет. Состояния этой несчастной любви я потом ни на миг не теряла, но несчастной совсем не была, ни внутри, ни снаружи - видно, влюбленность меня питала. Я влюблялась навылет и издалека - приближаться тогда мне уже не давали.
Что ж до выбора, то - выбирала сама, но всегда выбирали других, меня не выбирали.
А потом романтизма период истек: я шагнула в циничную взрослую жизнь и где-то между академизмом и реализмом застряла. Здесь, однако, был пройден полезный урок - не доверяться и не доверять безоглядно, бездумно кому попало.
И мужчины учились ко мне подходить, боязливо, словно ко льву на арене, взамен же учили меня осмотрительности. Так, со временем, постепенно, я оттачивала зоркость и бдительность.
И я влюблялась все реже, и затмения ума научилась в зачатке купировать даже: губу закусив, руками двумя вырывала копье из груди. Всегда осторожна, предельно у сердца на страже.
Я научилась прощаться мгновенно, и тут же прощать, и уходить не оглядываясь. Не научилась лишь чувства скрывать, вот с этим умением как-то не складывалось.
Завидую людям, что как из бетона и стали: умеют рядом стоять и ничем не выдать себя. Завидую - мне такой никогда не стать, столько, казалось бы, лет учебы - и зря.
Я, конечно, мужчин понимаю: живёшь себе жизнью привычной, размеренной, и вдруг такая комета мимо проносится: неудержимая, смеется громко, шагает уверенно. Необратима, как буря, резка, как удар в переносицу. Такая вдруг врежется - всё разнесет, сокрушит, разметает на атомы. Кому это нужно - опасный полёт, к поломке винтов, фюзеляжу помятому.
Куда лучше - пыль ей в глаза, пятно чернильное, ускользнуть, обезопаситься, в бункере спрятаться. Лучше что-то понятное, что-то стабильное, чем эмоции, страсти, раздрай и сумятица.
Я все понимаю, любой может очароваться, под морок подпасть, такого избегнуть возможно едва ли. Не понимаю только, зачем вообще браться, когда не уверен. Ладно мне - себе бы не врали.
Бывало и так, что назад возвращались - годы спустя, из далекой страны. Только с кем я однажды прощаюсь, те потом мне уже не нужны.
И время неслось, и не было того смельчака, кто сказал бы: не могу быть с тобой, но сердцем я рядом. Или: нам будет непросто наверняка, но я открыт и навстречу иду. И ничего больше было не надо.
И с каждым разом я становилась все бесшабашнее и отчаяннее, все веселей и злей, а потом, совершенно нечаянно, появился тот, кто оставил меня без кожи моей.
Было лето безбрежнее неба, мы - глаза в глаза - сидели втроем на причале: я, он и мое без края доверие, и волны под нами стаи рыбешек качали. Рыбки, наверное, сказать мне что-то хотели, они молча рты открывали, и если бы люди вас слушали, рыбки, может, по граблям бы одним не гуляли. И рядом с ним - умным и цельным, сильные руки, ямка на подбородке - я встретилась с новой собой, мне совсем незнакомой, такой слабой, нежной и кроткой.
Помню, дорога пыльная, солнце в стекло, он очень уверенно вел машину, а я думала: "Пропала. Как же с ним хорошо". Понимала: гореть мне дотла, ну и к черту, сгину так сгину. Помню, как в подъезде простились, он сказал "Завтра приду", я не думала, что не придет. Не пришел - так бывает, когда не любили, или когда уходят в камнепад, в ураган, под апрельский лед. Помню еще, что не верила в это, сама позвонила ему день на четвертый, с утра. Я стояла на улице, по щекам мне хлестало лето, дальше уже ничего не помню, дыра.
Через четыре месяца поднялась с пола, ошметки кровавые собрала по углам, и ниткой суровой, иглой новой сшила себя - шов ко шву; вдох, другой, - и пошла по чьим-то следам. И шла три года шагами неровными, шла через города и страны, встречала мужчин прекрасных, говорила им: сердца нет, простите, у вас одна ночь. Но мужчины думали, что я странная - наверное, больная или заразная, и от греха подальше немедля бежали прочь.
Один был прекрасен особенно, викинг, танцор, это произошло где-то у океана. Весь - сплошная харизма, он сам подошел и рядом все дни возникал постоянно. История-бомба, сейчас смеюсь, вспоминая, а тогда мне было совсем не до смеха, когда, одетая откровенно весьма, я в ночи с ним на встречу приехала. И думала, что мы, наверное, чуток для приличия потанцуем, а потом - сразу ко мне. Но мы даже потанцевать не успели, он отступил, промямлил что-то и растворился во тьме. Вот я обалдела тогда, стояла, красивая вся, в платье, которого не видно почти, и думала: вот глупая, лучше бы джинсы надела, всё же теплее до дома идти. Платье, конечно, тогда не пропало, протанцевав на площадях летних полночи, но настроение заметно упало - оно и понятно, кто пережить такой опыт захочет.
Еще был жгучий брюнет, северянин, держал меня в руках, убаюкивал, грел, а когда прощались, телефон не оставил - то ли был несвободен, то ли несмел. Я как-то вспомнить пыталась всех, кто мне отказал, но сбилась где-то во втором десятке. Знающие говорят, это мне наказание: видимо, много зелий варила, раз сейчас что-то со мной не в порядке. Говорят еще: исправляйся давай, люди не слепые же, видят, что тебе одной больше нравится. А я поломатая нагло, бесстыже, пыталась, но никак не могу исправиться.
А потом, где-то на стыке зим, со мной случилась Она. И она была лучше всех мужчин - она была беспредельно честна. Она сразу пришла и сказала - прости, я другую люблю, тебя не надо нам. И она меня понимала - она из тех восставших была, что себя сшивают по швам. И я все приняла, как есть - не сразу, но бесповоротно; жила в моменте, сейчас и здесь, а она терпела все это безропотно.
И лишь говорила "За какие грехи мне такое?" и тяжко вздыхала, когда я слова её и моё чувство слепое в свои грустные строки вплетала.
А время, тем временем, все временное и постоянное крошит, перемалывает, проверяет на свет: что правдиво, а что с изъяном. И вот наступил тот момент, когда я прошлое перечеркнула и сдалась небесам на милость.
И чудо произошло, и я ему руку свою протянула, уверившись: будет иначе.
Но иначе не получилось.
Мне друзья говорят: "А что ты хочешь, ведь быть с тобой - на беду. Ты же целую жизнь проживаешь за месяц. И ищешь все время что-то: то цветочек аленький, то с неба звезду, - с тобою рядом или спиться, или повеситься". А я слушаю это и хохочу, зубы скалю. И живу, ошалелая, в зверином этом оскале. Несу в руках залатанное сердце свое, на ногах - искалеченное свое тело, и понимаю, что совсем не умею с людьми, да и раньше-то не очень умела.
И все эти годы по мне - четкий тракторный след. И нет тишины в этом всём, прямоты и принятия нет. И все, что мне нужно теперь, что прошу, это только покой. Люди, пожалуйста, не случайтесь больше со мной.
Не хочу ваших игр, ваших списков побед, маеты, не хочу бессонницы, слёз потоками и боли до тошноты.
Пусть случится со мной Самайн, очищение и огонь, золотые костры в полях, звезд серебряных перезвон. Пусть случатся со мной века, чтоб накапливать и хранить, чтобы память в клубок смотать, пропустить между пальцами нить.
Пусть случатся журчанье ручья, шепот ветра, полуденный зной, пусть случится рассвет. Пусть случится дорога Домой.
Где я буду другой, долгожданной, я буду своей. И смогу, наконец, с воробьями летать средь полей. Легким дождиком в теплую землю упав с небес, я лесными корнями внедрюсь, распрямлюсь и сама стану - лес.
Там мне будет светло, там не будет ни страха, ни лжи. Я была там когда-то давно - прорастала зерном на меже. И я помню такую Любовь - нет прекрасней ее ничего, я хочу отыскать ее вновь - жаль, не здесь, здесь такой не дано.
На пороге зимы, в этом мутном, хмельном ноябре, где рассеяны мы, я останусь сама по себе. Ну а если помнилось, что сможешь умчать со мной ввысь, не бери на себя, открестись, отступись, отрекись. Не потянешь меня, не поймешь, и не трать своих сил, лучше хвороста в ноги подбрось и огонь поднеси. Столько ваших слегло, сколько в сердце сгорело моём...
Ведьма может быть только одна и не может - вдвоем.
июль-август, октябрь 2020