Ещё раз о "геральдическом диснейленде"
Гротескное, карикатурное, утрированное, «мультяшное» - всё это было когда-то вхоже в самые серьёзные жанры и сферы искусства, в сакральную и в репрезентативную образность. Вспомним древнегреческую иконографию безмерно ужасных Горгон: их гримасы, на сегодняшний взгляд, комичны и безобидны. Или лица с романских рельефов, или тибетских дакини: высокое, прекрасное и леденящее душу то и дело переплетается с шаржем.
Мы живём в век почти утраченной невинности - после Гильрея и Симплициссимуса, после Диснея, мы знаем, что четырехпалая рука - не у демона или калеки, а у Микки; а равно мы живём на полшага после того, как кривляние дуче или тупые физиономии бетонных героев революции до конца исчерпали (казалось бы) утрированно-героический позитив в рамках дискредитированного официоза.
Нашим современникам привычно видеть шаржированные черты в мультфильме или на карикатуре, и странно - в «солидном» контексте. В этом есть некоторое сужение, уплощение кругозора - вроде замалчивания темы смерти в массовой культуре.
Но подобные упрощения нестойки, и возвращение гротеска в изобразительный высокий штиль является, по-видимому, делом времени, а отчасти это уже совершается. В ходе этого возвращения гротеск не порывает с комизмом, иронией, а берет их с собой как свои сокровища. Постмодернистская репрезентация не очень-то мыслима без доли самоиронии.
А для геральдики, с её экстатическими, выпученными тварями, с эмоциональным схематизмом форм, не приходится говорить о возвращении гротеска - он и не уходил, только отступал на второй, иногда на третий план, да и то не везде. В неоренессансных шедеврах Отто Хуппа (1859-1949) строить рожи приходилось не только львам, но и шлемам. Блестящие, считающиеся на сегодняшний день классикой работы Дона Поттинджера (1919-1986), в которых геральдика и карикатура иногда откровенно смыкались, напоминают о том, что геральдический гротеск не просто выжил; ценители берегли его и развивали.
Откуда они всё это брали, всю эту карикатурность? Да всё оттуда - из готической эпохи, из золотого фона геральдических изображений.
Спрашивается, зачем сегодня акцентировать эту особенность традиционной геральдической стилистики? Почему не скрывать, не смягчать её?
Тут многое решает выбор художника. Вызов традиции можно встретить по-разному - сдачей, бегством, контратакой. Лично мне хочется не односторонне аккультурировать геральдику, подстраивая её под настроения времени, а - напротив - предъявлять её обществу как есть, ориентируясь на умную, незашоренную аудиторию.
Конечно, не обходится и без рефутаций. Мой добрый знакомый Е.В. Пчелов недавно припечатал меня: «Я довольно неплохо знаю, как выглядела геральдика в пору её расцвета, и творчество М.Ю. не имеет к этому никакого отношения - это он сам всем говорит, что это, якобы, какой-то старинный стиль... На самом деле это - авторская манера Медведева...». Ну так я обычно и не занимаюсь имитациями, не пытаюсь скопировать какую-то определенную историческую манеру, а только исхожу из неё. Конечно, то, что я делаю, иногда несёт на себе, среди прочих влияний, и отпечаток новейшей, «мультипликационной» гротескности. Почему бы и нет? Она не возникла на пустом месте, а выросла из глубоких пластов изобразительной культуры; у неё есть своя сила, своя выразительность; и, кроме того, потенциальная стилистическая всеядность - одна из сильных сторон геральдики, её фактор живучести.
Но, разумеется, геральдическому художнику любого толка и направления имеет смысл ориентироваться на великих: на Хейнена и Лефевра, Бургкмайра и Дюрера, Хуппа и Гейма: для каждого из них гротескность гербовых образов была средством, надежным приёмом, но никак не самоцелью. - И, если учение в полной мере пойдет впрок, мы увидим не эксгумацию исторических изобразительных практик, а столько неповторимых авторских стилей, сколько было учившихся.
P.S. Спасибо всем, кто отозвался. Формат "доски объявлений" не позволяет мне воспроизвести все реплики, но одну я всё-таки процитирую (это комментарий patricus'a):
"На приведенный упрек [Е.В. Пчелова] (если, конечно, воспринимать эти слова как упрек) довольно легко ответить.
Поскольку отличительной чертой любого культурного расцвета, как его обычно понимают европейцы, является как раз возможность проявления автором в рамках общих правил своей индивидуальной манеры, то соответственно, и автор, уличенный в наличии у него такой манеры, может смело сказать, что именно через ее последовательное соблюдение он и пытается творить так, как творили в пору расцвета. В чем эта манера выражается, нравится кому-то она или нет - это, при соблюдении автором общепринятых правил, дело десятое."