Пограничная зона или на вершине взорванной горы
Последний полный день отпуска мы решили посвятить прогулкам по Коктебельским окрестностям. Назавтра нам предстоял отъезд, и мы, как всегда, уже заранее начинали тосковать по любимым местам. И спешили сегодня урвать пока ещё доступные мгновения для свидания с набережной и будоражащими душу предгориями запретного Кара-Дага…
Денёк был пасмурным, но мы не слишком-то этим огорчались. Коктебель способен подарить чудеса в любую погоду любого сезона, нас научили этому долгие годы путешествий по Киммерии. Вооружившись вдохновением гулять и внимать, мы первым делом отправились на набережную.
Здесь Лену ждал первый подарок этого дня. В магазинчике сувениров, куда завела нас траектория неспешного фланирования, повстречался перстенёк с переливчатым камешком-лабрадором. В его глубокой синевы свечении с жёлтым отблеском у края Лене увиделось небо Киммерии на границе с ночью. Той самой, когда мы спешили долгой дорогой меж Узун-Сыртом и Хабургой, и плыли в сумерках изогнутые спины гор, и догорали в небесах прощальные отблески заката… Тоненькие иголочки-мурашки, щекотавшие в том странствии спину, были ещё очень свежи в памяти, сияние камня пробуждало воспоминания о полном впечатлений и эмоций вечере сказочного дня. Камень с витрины перекочевал к Лене на палец, дневной свет за порогом магазина вспыхнул в нём с волшебной силой. И вся дальнейшая прогулка для Лены, нет-нет да и поглядывавшей на украсившее палец чудо, оказалась отныне овеянной этим воспоминанием. Словно бы вобравшем в себя всю романтику и щемящую лирику осенней встречи с Киммерией…
Пасмурные небеса, висящие над морем, выплёскивали сквозь себя на зелёную воду золотистые струи солнечных лучей - где-то вдали, у горизонта. А на укрытой тенью набережной собирались в пушистые шарики огорчённые отсутствием солнышка и тепла коты. Мы брели вдоль моря, мимо котов, редких коробейников, прозябающих без внимания покупателей… Не сезон!
Босоногий Максимилиан Александрович, задумчиво вздёрнув вихрастую голову, высился над набережной, продолжая своё извечное странствие по сочинённой им, сотканной из тонких движений души, навеки зачарованной стране. И икра не к месту отнерестившегося Карадагского змея не могла спугнуть магии места…
Наше странствие продолжалось до магазинчика у пирса, в котором все последние годы мы радовали себя горячим кофе, очень украшавшим не слишком-то жаркие дни. И сегодня мы тоже купили себе по стаканчику кофе и по пирожному, а потом устроили небольшое пиршество на прилавке пустующего ларька. И страждущие внимания и угощения кошки Коктебельской набережной, конечно же, присоединились к нам.
Дальнейший наш путь был в обратном направлении, в сторону границы с Карадагским заповедником. Заброшенный пляж «Новый Коктебель», разрушенный и разбитый волнами, в который раз заставил взгрустнуть. Как славно тут было в былые времена… комфортное купание, кафе, бар под открытым небом, джаз под шелест волн… Мы шли дальше - мимо «Грифона», мимо эллингов, где шастали вдоль улицы вездесущие кошки, мимо памятного по многим годам двора - нашего былого Коктебельского приюта… У огромного камня, лежащего в прибое - там, где начинался кусочек свободного галечного пляжа - зеленела пасмурная морская вода, и мы, бродя по бетонным причалам, любовались коричневой громадой Кара-Дага, возвышающегося над морем. Мы немного надеялись, что там, впереди, на границе турбазы «Прибой» и заповедника, не окажется никого - и тогда мы сможем проникнуть на краешек заповедных пляжей…
Увы. У забора из сетки Рабица два угрюмых мужика латали на берегу сети, порванные недавним штормом, снёсшим всё вокруг, кроме торчащего из воды флага России. Надежда на проникновение в заповедник испарилась, и мы, пройдясь немного по турбазе (слегка живой в подготовке к зиме и окутанной узнаваемой аурой советского курорта), принялись вдоль глубокой ложбины-промоины в холмах подниматься наверх.
Сверху понемногу открывался вид на запретные пляжи под Кок-Кая, колыхались вокруг сухие коктебельские травы. Подъём к стоящим над холмами корпусам гостевого дома «Мрия» оказался неожиданно труден. Проломившись сквозь засыпанные мусором кручи, мы вывалились на асфальтовую дорожку. И внезапно восхитились обнаружившимся видом. Тут было очень славно! Уютные на вид домики гостиничного типа в несколько этажей - имели каждый по чудному дворику с пышными клумбами. Здесь росли пушистые сосенки, явно высаженные не так давно, но успевшие уже из саженцев сделаться полноценными деревьями, ивы, ещё какие-то кусты… Прямо перед нами был Кара-Даг, и окружающая нас часть пространства воспринималась как цветущий оазис среди аскетичных Киммерийских пространств. Мы с удовольствием одобрили это нововведение - в кои-то веки симпатичное и уютное. И, обойдя гостиничный комплекс, проследовали по дорожке дальше. В глубину холмов и просторов, туда, где в первозданном виде красовалась осенняя неокультуренная природа…
Тропка вела по холмам, вверх-вниз, показался в ложбине старенький пионерский лагерь «Восход», в котором отдыхал в детстве наш добрый друг Жора. Тут рядышком пролегала дорога, ведущая в заповедник через шлагбаум, и поворот этот живо вызвал ностальгические воспоминания многолетней давности. Когда-то мы ходили этой дорогой на Кара-Даг, а потом и спускались с него, возвращаясь с неоднократных наших экскурсий. Сегодня заповедные ворота остались далеко в стороне - без проводника соваться в заповедник рискованно.
И потянулся наш путь вдоль границы… То тут, то там по зарослям и холмам мелькали таблички, запрещающие и предупреждающие. Неприметная тропка следовала вдоль границы упорно и неотступно, и иногда едва заметные ответвления отделялись от неё и уходили в заповедные недра. А мы, как две дерзкие мыши, крались по краешку вдоль заповедника, влекомые возможностью безнаказанно пересечь заветную черту - и тут же пугливо шарахающиеся назад… Свернувшая на Кара-Даг дорога своей развилкой привела нас к затерявшемуся среди кустов в низине футбольному полю…
Кто здесь жил прежде, кто приходил сюда заниматься спортом?.. Наверное, это поле, как и полуразрушенные теплицы по соседству, когда-то принадлежало пионерлагерю. На площадке росла зелёная трава, а рядом в дебрях сплетшихся намертво ветвей тихо доживал свой век заброшенный дом… Странная тут царила аура - тревожащая и завораживающая одновременно. Как будто кто-то есть рядом, но не показывается на свет, бродит на границе видимости…
Могучие стены Кара-Дага возвышались над затерянным мирком, и буйный ветер открытых пространств не добирался сюда, отсечённый крутыми склонами холмов. Но нам надо было наверх, туда, где высились на фоне небес рыжие глинистые склоны с антарцитово-чёрными прожилками породы. И мы принялись продираться сквозь непролазные заросли, чтобы вырваться на волю. Это оказалось непростым делом - форсировать частокол деревьев и кустов, добротно увитый колючей ежевикой. На лысые склоны холма мы взобрались уже совсем без тропы, напролом, изрядно запыхавшиеся и расцарапанные.
Со склона нам отрылся вид на волшебство, творившееся тем временем в бухте. Сквозь прорехи в облачном небе прорывались всполохи солнечного света, и пасмурный пейзаж вспыхивал зайчиками отчаянно-ярких цветов. Светилась зелёными полосами гладь моря, береговая линия вспыхивала то тут, то там ярким золотом. Мы замерли в двух шагах от вершины Карамана, заворожённые игрой света и теней. Загорелся и погас Хамелеон, просияла жёлтыми бликами Киик-Атлама, позолотились бока и выгнутая спина Биюк-Енишара…
Пронзительный ветер, бессильный в глубине ложбины, здесь был в своём праве, и вскоре, продутые насквозь, мы вынуждены были поспешить дальше по своему пути. Целью нашей теперь была вершина взорванной некогда горы Караман. Здесь, под крутыми белыми склонами, мы рассчитывали найти убежище от ветра, чтобы устроить себе маленький привал и обед. И гора дала нам приют - на сыпучем склоне, усеянном мелкими камнями, среди скумпий, у основания неглубокой расщелины. Тут мы сидели, глядя на огромную выгнутую чашу пространства, заросшего низкорослым рыжим лесом, вершину чаши венчала зубчатым гребешком Сюрю-Кая, и сквозь низкие, пепельно-серые облака по-прежнему нет-нет - да и выглядывал солнечный лучик - здесь почему-то серебристый - и тогда бока горы светились и мерцали, как искусно написанная прозрачная акварель.
C помощью Волошина подводные археологи обнаружили остатки мола древнего города - Каллиеры. Волошин-художник написал небольшую акварель предполагаемого города, растворившегося в веках. Волошин-поэт посвятил Каллиере (находившейся как раз на Тепсене) один из своих сонетов:
По картам здесь и город был, и порт.
Остатки мола видны под волнами.
Соседний холм насыщен черепками
Амфор и пифосов. Но город стёрт,
Как мел с доски, разливом диких орд.
И мысль, читая смытое веками.
Подсказывает ночь, тревогу, пламя
И рдяный блеск в зрачках раскосых морд.
Зубец, над городищем вознесённый,
Народ зовёт «Иссыпанной Короной»,
Как знак того, что сроки истекли,
Что судьб твоих до дна испита мера,
Отроковица эллинской земли
В венецианских бусах - Каллиера.
Изсипаната Карана - «осыпавшаяся скала» - Карамановская скала, Андезитовая сопка, лакколит. Уничтоженный скалистый останец над плато Тепсень. Максимилиан Волошин и его окружение понимали слово карана не совсем верно, слишком поэтизируя топоним. Никакого отношения к короне оно не имеет. Карана - это просто «скала» или «террасы на скалах, образовавшиеся в результате эрозии».
Перекусив под скалами «иссыпанной короны», мы поспешили дальше, подталкиваемые настырным ветром, торопясь пробежать продуваемую злыми киммерийскими ветрами вершину. Слезились глаза, но всё равно невозможно было не любоваться открывающимися всхолмлёнными просторами, и как всегда в подобных местах, казалось, что пространства вокруг нереально много, словно мир взяли за уголки да и растянули вширь и ввысь… В бесконечно глубокой глубине, куда ныряла тропа, уже виднелись крыши домиков, и зеленело маленькое озеро с пирамидальными тополями на берегу. И рыже-охристые, пушистые травами и купами осенних деревьев волнистые бока гор были прекрасны.
Но нам не хотелось уходить так скоро - и потому снова случилась встреча с заповедной границей. Довольно накатанная дорога настойчиво потащила нас к фактурной стене Сюрю-Кая! И колючей проволоки опять почти не было, а были только таблички, через каждый десяток метров таблички, сопровождавшие тропу через кусты и буераки, через дикие и уже тоже заповедные пространства. Вверх, вверх, вверх… Мы поднимались к развалинам христианского храма, затерянным в здешних подгорных рощицах. Сюда и сейчас приходят молиться, хотя вход и запрещён. Стоят в алтаре бумажные иконки. Это странное место - пограничье, затерянность, безвременье. Кто здесь чаще бывает: люди? звери?.. Тишина, шелест листвы. Густые заросли Кара-Дагского подножия. Здесь не хочется разговаривать, тут надо молчать и слушать…
Под желтолистным деревом близ храма после недолгих поисков отыскался тайничок. На склоне, таком крутом, что стоять, разбирая содержимое контейнера, было не очень-то удобно. А вдали и внизу - отсюда, почти как взглядом самой Сюрю-Кая - были видны плавные очертания коктебельской долины и бухты. Чудесные, ни с чем не сравнимые очертания… И пора было пускаться в обратный путь, вниз, одной из бессчётных тропок через заросли.
А здесь, между скалами, есть лазейка внутрь заповедника. Как-то зимой мы проникли по этой крутой тропке в дикий, затерянный, даже немного жутковатый мир.
И этот путь тоже оказался памятным, волнующим. Тенистыми закоулками, по кромкам меж оврагов, залитых буйством багряного, жёлтого и красного. Это раскинулась вдоль тропы красавица-скумпия. Загадочной, глубокой зеленью темнели глубины зарослей, скатывающихся по склонам оврагов и ложбин. И опять убегали вправо-влево манящие тропки, и везде было интересно и волнующе, и тревожили воображение игры света и теней в складках причудливого, скрытого кустами рельефа. И мелькали возмущёнными белыми квадратами заповедные таблички. Но, кажется, мы всё же почти не нарушили запретных границ - если не считать храма на краю пограничной зоны. И, надеемся, не потревожили его волшебных обитателей…
Тропка выбежала через чудные полянки на открытые пространства. Здесь уже витало в воздухе человечье присутствие. Под нами были огромные камни, на которых так хорошо провожать заходящее солнце… Но сейчас заката не было, пасмурные небеса не дали солнца сегодняшнему вечеру. А нам и не надо было этого, день вышел и без того полным до краёв. И мы пошли от камней, вниз по склону. Туда, где виднелись крыши посёлка.
Нас облаяли собаки, смахивая с нас магию заповедности и тишины. Но непобедимый дух Коктебеля, старого, окраинного, всё держал крепенько, до мурашек, не отпускал. Синие сумерки опускались над горами. Мы шли через Золотую балку - дорогой, всегда так внезапно быстро выводящей из заповедных мест на автомобильную трассу. Очень любимая часть Коктебеля, здесь есть ещё черепичные крыши, и белёные стены мазанок, и белые затейливые заборчики, и синие двери и окошки… Узенький тротуар быстро тонул в тени, и опять жило вокруг что-то волшебное, обещающее, манящее. Андрей побежал домой, а Лена притормозила, принялась дышать этим воздухом, полным фантазий. Наверное, её собственных. На прощание. Полюбовалась мозаиками на Доме культуры. Зашла в супермаркет - купить вкусняшек для прощального ужина. Анна Олеговна уже ждала на кухне, как всегда по вечерам. И, как всегда, был уже почти накрыт стол…
А потом, уже на сон грядущий, мы поднялись по каким-то хозяйкиным делам на чердачный этаж нашего домика. Там, среди множества вещей и картонных коробок, томно разлеглись рыжие братья - Кузьма да Василий. Домик, и вообще-то на славу отапливаемый заботливой хозяйкой, ближе к чердаку делался и вовсе почти баней. Так что коты - когда люди уходили на ночь по своим комнатам - поднимались от своей лавочки при кухне по лестнице вверх, в эпицентр тепла. Так и осталась в памяти эта картинка, воплощение уюта. Чердачная площадка - с низким скатом крыши над головой. Густое ароматное тепло с запахом нагретого дерева. И два рыжих кота, засыпающих среди картонных коробок…
Коктебель. 28 октября 2016 года
ЧИТАТЬ ОКОНЧАНИЕ...