уголок аффтора
Большое весеннее подражающее Бродскому унылое стихо в честь нежно и горячо взаимно любимого Дефолт-сити.
Город, середина мая.
По-над Курским разливая
вонь и матерную ругань,
люд, невымыт и непуган,
кажет испитые лица,
ищет, чем опохмелиться.
Здравствуй, многомиллионный
город, радостно-зеленый
плесневелой зеленцой,
с запашком, с душком, с гнильцой
(мягко сказано). С утра
есть во мне чуть-чуть добра,
но до вечера проходит,
начинается хандра.
Подливают керосину
толстозадые в лосинах,
содержание токсинов
в воздухе и в апельсинах.
- Я поеду на такси.
- Сохрани тебя, спаси!
Обезличен, обесцвечен,
будто Ленин, жив и вечен,
над моею головою
дух кружится рок-н-ролла.
Любопытство, я не скрою,
кто такой Сованарола -
я пошарил в интернете,
только разве стало легче?
Не к лицу Москве цветенье.
Жалко яблони и вишни.
Для кого цветете, дуры?
Для планктона и отребья?
Вот такой у местных жребий -
жить в плену архитектуры.
Слякоть в тон. Прилипли к крышам
проводов хитросплетенья.
Кто летит до жарких Турций,
кто в другие палестины.
Там все так же. Может, жарче.
Там не лучше и не гаже.
Море ничего не значит -
дополнение картины.
Мне плевать, как карта ляжет -
все пути ведут на Курский.
Город глянцев, напомажен
у Васильевского спуска,
но едва придешь на Курский,
поразишься антуражу.
Как бы ни были искусны
те, кто прячет его раны,
отойди от ресторана -
вот он, крысами покусан.
Очаруешься едва ли -
вот он, вотчина бродяжья.
Неизменно чуешь лажу:
плохо загримировали.
___
Дождь пошел. Дышать полегче.
Сумрак льется по бульварам.
Центр изломом тротуаров
медленно сползает в реку.
Волей злого человека
искалеченная самка,
задыхаясь, носом в воду
город падает под вечер.
А над Яузой как будто
теплый свет - в окно трамвая.
Вот таким я успеваю
навсегда тебя запомнить,
город, середина мая,
прежде, чем дойду, зевая,
от безлюдной остановки
утонуть во мраке комнат.
Все-таки, я иногда представляю себе, как она ухнет однажды куда-нибудь, эта клоака, вместе с жидами, фашистами, таджиками, гопниками, кисо-куку и всякими ТП, с депутатами, Белым домом, Кремлем, телеканалом ТНТ, радиостанцией Шансон, шахид-такси, Лефортово и Преобрагой. А я буду с балкона наблюдать всю эту вакханалию, как барин, чье имение разоряют большевики, и с налетом светлой печали, но совершенно хладнокровно ждать своего часа. Хотя, конечно, нехорошо так думать. Я честно стараюсь делать это пореже.
Кстати, мне тут попался совершенно трэшовый сборник рассказов с говорящим названием "Москва Нуар". Такие люди, как Петрушевская и Денежкина скинулись по криминальному рассказику, вот вам и сборник. И первый же рассказ по веселому стечению обстоятельств - про этот е*аный Невский проспект Курский вокзал и "Атриум" я прочла в метро по дороге из этих самых мест вечером того же дня, когда начала этот опус. Синхронность такая синхронность. Случайности - они такие не случайные.
Воздушная тревога, кстати. Пух, чтоб его.
Город, середина мая.
По-над Курским разливая
вонь и матерную ругань,
люд, невымыт и непуган,
кажет испитые лица,
ищет, чем опохмелиться.
Здравствуй, многомиллионный
город, радостно-зеленый
плесневелой зеленцой,
с запашком, с душком, с гнильцой
(мягко сказано). С утра
есть во мне чуть-чуть добра,
но до вечера проходит,
начинается хандра.
Подливают керосину
толстозадые в лосинах,
содержание токсинов
в воздухе и в апельсинах.
- Я поеду на такси.
- Сохрани тебя, спаси!
Обезличен, обесцвечен,
будто Ленин, жив и вечен,
над моею головою
дух кружится рок-н-ролла.
Любопытство, я не скрою,
кто такой Сованарола -
я пошарил в интернете,
только разве стало легче?
Не к лицу Москве цветенье.
Жалко яблони и вишни.
Для кого цветете, дуры?
Для планктона и отребья?
Вот такой у местных жребий -
жить в плену архитектуры.
Слякоть в тон. Прилипли к крышам
проводов хитросплетенья.
Кто летит до жарких Турций,
кто в другие палестины.
Там все так же. Может, жарче.
Там не лучше и не гаже.
Море ничего не значит -
дополнение картины.
Мне плевать, как карта ляжет -
все пути ведут на Курский.
Город глянцев, напомажен
у Васильевского спуска,
но едва придешь на Курский,
поразишься антуражу.
Как бы ни были искусны
те, кто прячет его раны,
отойди от ресторана -
вот он, крысами покусан.
Очаруешься едва ли -
вот он, вотчина бродяжья.
Неизменно чуешь лажу:
плохо загримировали.
___
Дождь пошел. Дышать полегче.
Сумрак льется по бульварам.
Центр изломом тротуаров
медленно сползает в реку.
Волей злого человека
искалеченная самка,
задыхаясь, носом в воду
город падает под вечер.
А над Яузой как будто
теплый свет - в окно трамвая.
Вот таким я успеваю
навсегда тебя запомнить,
город, середина мая,
прежде, чем дойду, зевая,
от безлюдной остановки
утонуть во мраке комнат.
Все-таки, я иногда представляю себе, как она ухнет однажды куда-нибудь, эта клоака, вместе с жидами, фашистами, таджиками, гопниками, кисо-куку и всякими ТП, с депутатами, Белым домом, Кремлем, телеканалом ТНТ, радиостанцией Шансон, шахид-такси, Лефортово и Преобрагой. А я буду с балкона наблюдать всю эту вакханалию, как барин, чье имение разоряют большевики, и с налетом светлой печали, но совершенно хладнокровно ждать своего часа. Хотя, конечно, нехорошо так думать. Я честно стараюсь делать это пореже.
Кстати, мне тут попался совершенно трэшовый сборник рассказов с говорящим названием "Москва Нуар". Такие люди, как Петрушевская и Денежкина скинулись по криминальному рассказику, вот вам и сборник. И первый же рассказ по веселому стечению обстоятельств - про этот е*аный Невский проспект Курский вокзал и "Атриум" я прочла в метро по дороге из этих самых мест вечером того же дня, когда начала этот опус. Синхронность такая синхронность. Случайности - они такие не случайные.
Воздушная тревога, кстати. Пух, чтоб его.