"Кузмин. Форель разбивает лед".. Это великолепно. Спектакль на грани чувств, который можно смотреть, замерев до самого финала. Сплетение любви, страсти, какой-то едва ощутимой, хрупкой невозможности. Владислав Наставшев создал четвертый луч единой истории, объединяющей судьбы пяти поэтов, явившихся отражением целой эпохи. Луч, в котором тонкость, красота, чувство и музыка связали между собой волнение игры и крушение целой жизни, обреченной на одиночество и неизвестность. Жизни, непрочной и хрупкой, словно лед, с которого можно скользнуть в пропасть, едва оступившись, или отчаянно броситься с разбега. Об этой непрочности свидетельствует все: и высоченные образы Георгия Кудренко с Марией Селезневой (Юрий Юркун и Ольга Гильдебрант-Арбенина), и сцена, находящаяся под углом, состоящая изо льда, покрытого как трещинами двенадцатью ударами. По ней скользят, с нее скатываются, об нее бьются всем телом, словно рыбы об лед, в волнении приближаются к краю и в страхе бросаются назад. С нее срываются. На такой опасной конструкции и существуют эти умеющие все актеры. Больше всего поразил Один Байрон, его удивительная пластика, да вообще то, как он двигается, танцует, поет. Я даже не знала, что у него такой невероятный голос. Эффектная и чувственная игра, от которой замирает сердце. Сцены с Кудренко, наполненные осторожной, волнительной нежностью, пронизанные и обрывающиеся чувством любви. Кузмина вдвоем играют Один Байрон и Илья Ромашко. Они - два его возраста: молодость и чрезмерно глубокая старость. Ромашко предстает то в образе морщинистого старика, то моментально скидывает лишние годы, обретая силу с каждой фразой. Уже к финалу он читает стихи, через строчку переходя на шепот, а его eternal youth, сверкая, парит надо льдом, бережно обнимая свою любовь. И кроме того, что это прекрасно, невозможно сказать больше ничего... слишком чувственный уровень, трудно переводимый на вербальный язык. Это потрясающий спектакль. Один из тех немногих, которые приводят в восторг.