Анн Бренон. Жизнь и смерть. Ч.2. Откуда можно о них узнать?
5. Откуда можно о них узнать?
Катаризм - или, скорее, христианство Добрых Людей - это средневековый феномен, удивительно хорошо нам известный как в историческом, так и в теологическом, и даже социологическом плане. Документы, бросающие свет на это христианство, многочисленны и разнообразны.
Мы видим, что катаризм появляется в Истории из текстов, которые его изобличают, особенно в монашеских хрониках, заметках и церковной переписке. В течение XII столетия этот тип источников приобретает все большее значение и становится многочисленным. К тому же, к нему прибавляются теоретические тексты, проповеди, отредактированные католическими авторитетами - вскоре довольно важными - с целью отточить аргументы контрпроповеди. В конце XII столетия появляются настоящие антиеретические и антикатарские трактаты, теологические Суммы, разработанные наиболее учеными теологами Римской Церкви, чтобы с достаточной эффективностью бороться против пастырской деятельности Добрых Христиан, которые явственно показали себя умелыми проповедниками… Эта литературная антикатарская деятельность вначале была цистерианской, а затем доминиканской.
С другой стороны, и совсем в другом смысле, фигурируют теологические и литургические тексты собственно катарского происхождения. В большинстве случаев датируемые первой половиной XIII столетия, они избежали уничтожения, и знание этих текстов является абсолютно необходимым для понимания и прочувствования во всех подробностях внутреннего еретического мира.
И, наконец, архивы трибуналов Инквизиции дают нам увидеть обрывки жизни самих еретиков, Добрых Мужчин и Добрых Женщин XIII и XIV веков, их верующих и их семей в сердце общества окситанских, и даже итальянских бургад. Из этих архивов видны силуэты, слышно эхо слов, созвучных великим катарским текстам, но иногда к нам доносятся взрывы смеха и удачные шутки. Потому сегодня мы знаем человеческий облик катаризма.
Антикатарские источники XII века:
Церковная переписка и проповеди
Конечно, мы не можем привести здесь целиком все собрание документов. Например, аббат Гибер из Ножена в своей автобиографии дает нам прекрасное свидетельство о живучести ереси в 1120 году в Суассоне. Но два текста, являющиеся наиболее важными первыми документальными вехами, представляют собой особенно показательный пример того, насколько церковная переписка и в самом деле может бросить свет на ересь, которую она изобличает. Их разделяет полтора столетия. Письмо монаха Эрбера появляется в начале XI века, а письмо Эвервина из Штайнфельда - в середине XII века. Более позднее письмо свободно от всяких иррациональных нападок, характерных для более раннего: здесь нет никаких упоминаний о чудесах, колдовстве и сатанинских практиках. Ничего подобного прево рейнских премонстранцев, обращаясь по случаю к Светочу Сито, великому Бернару из Клерво - будущему святому Бернару - представляющему собой один из высочайших интеллектуальных и духовных авторитетов христианства Западной Европы, еретикам в вину не ставит. К тому же, молодой цистерианский орден, под влиянием Бернара и вдохновляемый им, сам по себе являлся острием меча идеалов воинствующего христианства и папства XII столетия, антиеретических проповедей и призывов к крестовым походам.
Будучи серьезным посланием и обращенное к такому престижному адресату, письмо Эвервина свидетельствует также о моральных качествах автора, который, по-видимому, искренне потрясен мужественной и достойной смертью еретиков на костре до такой степени, что рискует даже провести аналогию с мученичеством первых христиан. По сути, будучи разделенными полутора столетиями, эти два письма имеют определенное и удивительное созвучие. И это созвучие и дает наиболее сильное впечатление того, что люди, описанные в первом из них - это предшественники людей, описанных во втором.
И те, и другие, апостолы, псевдо-апостолы или апостолы Сатаны, основывали свои проповеди на Новом Завете и вели «весьма святую жизнь», практикуя аскезу и демонстрируя апостольский образ жизни. Ученые и умелые проповедники Писания, они организованы в Церковь: уже в Перигоре эпохи Тысячелетия можно увидеть в их среде людей с функцией служителей. Отрицая культ изображений, таинства и не признавая иерархию Римской Церкви, они имеют свое собственное учение, собственную практику и обряды, особенно евхаристические.
Но письмо Эвервина Бернарду дает нам бесконечно больше деталей и подробностей. Можно даже сказать, что это один из лучших некатарских документов о катаризме, имеющихся в нашем распоряжении. По крайней мере, он ближе всего находится, как по духу, так и по формулировкам, к самим катарским текстам, и ниже это будет продемонстрировано.
Очаги ереси, по-видимому, были особенно многочисленны в Рейнских землях в первой половине XII века, особенно на территории архиепископства Кёльнского и выборного епископства Льежского. Костры в Льеже зажглись в 1135 году, а потом уже и в Кёльне. Это были те же еретические общины, которые через двадцать с лишним лет, в 1163 году, были названы Экбертом де Шонау катарами. Письмо святому Бернару является непрямым следствием полицейской операции, приведшей к аресту некоторого количества членов этих общин, их осуждения на торжественном собрании перед архиепископом Кёльнским, и, наконец, казни осужденных, то есть упорствующих еретиков - обращенные избежали смерти. Эвервин имел возможность разговаривать и с теми, и с другими, и потому его свидетельство чрезвычайно важно, поскольку происходит из первых уст не лишенного чувствительности человека.
Прежде всего, из этого документа мы узнаем о церковной организации подвергшейся репрессиям еретической общины. Уже в первой половине XII века эти псевдо-апостолы имели не только епископскую иерархию, то есть епископов, но и, как это далее подтверждается и объясняется, делились на три группы: слушатели, верующие и избранные. Можно попытаться провести сравнение, и тогда видно, что слушатели представляли собой светское население, или верных, избранные - настоящий клир, а верующие - некую промежуточную стадию, то есть послушников или катехуменов.
Эвервин также интересуется системой практикуемых апостолами таинств: прежде всего, достаточно оригинальным видом евхаристии, практикуемой во время всякой трапезы за столом, а не на алтаре, и посвящающей хлеб и вино в тело и кровь Христовы. Эвервин явно не понимает того, что позднейшие документы, особенно катарского происхождения, подают нам очень неоднозначно - символического характера представления о Тайной Вечере в христианстве Добрых Людей. За столом еретиков хлеб и вино могли становиться телом и кровью Христовой исключительно в смысле духовной пищи Писаний, которую они разделяли и распространяли. Катарский текст Pater говорит также о хлебе присносущем. Их концепция чисто божественной природы Христа не оставляла места в таинствах Добрых Людей ни для какого преосуществления. Монах Экбер проще определяет эту еретическую практику, а именно, как преломление и распространение кусочков благословленного хлеба - выражение, используемое также инквизиторами XIII- XIV веков.
Рейнские апостолы главным образом практиковали крещение возложением рук. Они находили христианские обоснования этого обряда в Писании, в примере Павла и апостолов, и противопоставляли его чисто человеческому крещению водой, практикуемому Иоанном Крестителем и Римской Церковью. Это таинство фигурирует в качестве обряда инициации в их секте - мы говорим о христианской инициации - то есть крещении: оно, прежде всего, уделялось слушателям, желающим стать верующими. То же таинство могло иметь и ценность посвящения, когда оно уделялось по окончании послушничества верующим, которые тогда становились избранными и тоже получали власть уделять его, а также благословлять хлеб за своим столом, что абсолютно отвечает священнической функции Добрых Людей. Мы знаем, что впоследствии, как это видно из примеров в катарских общинах Окситании начала XIII века, эти два этапа таинства слились в одну уникальную церемонию, consolament, а общины делились уже на две группы: светскую аудиторию верующих и клир, состоящий из христиан. Описание Эвервина, возможно, зафиксировало более древнюю и раннюю стадию еретической литургии.
Заметим, что тексты, посвященные религиозным спорам в Византии XI века, тоже описывают существование в богомильских общинах аналогичной церемонии христианской инициации, разделенной на две стадии, в каждой из которых произносилась молитва Pater, читался Пролог Евангелия от Иоанна и возлагались руки[1].
Письмо монаха Эрбера - как и другие документы начала XI века - упоминает о том, что среди псевдо-апостолов, наравне с клириками, священниками и монахами великой Церкви, присутствуют и женщины: монахини, среди которых были и «соблазненные» католические монахини, и светские женщины, принявшие монашеские обеты еретического ордена. Письмо Эвервина по этому поводу еще более подробно, и там уточняется, что в общинах апостолов Сатаны - то есть катаров, а не второй группы прото-вальденсов - женщины многочисленны среди верующих и даже среди избранных, то есть клира. Собрание позднейших текстов подтверждает, что одной из характерных черт катарского клира была его смешанность: христианство Добрых Мужчин было также и христианством Добрых Женщин. Уже священник Козьма, обличая болгарских богомилов второй половины X века, возмущается тем, что среди них простые женщины имеют наглость претендовать на право отпускать грехи…
Эвервин, без сомнения, первый католический автор, который словно рисует на школьной доске полную картину жизни катаров, их ритуальных практик и многочисленных аскетических обетов - от постов и полного вегетарианства до мужества перед мученичеством. Но он также и наиболее болезненно воспринимает их притязания на апостольское наследие. Он связывает их следование примеру апостолов с обетами бедности и труда. Когда он предоставляет им слово, то их речи очень достойны, основаны на Писаниях и исторически верны: Писания катаров следующего поколения подтверждают их слова до последней буквы.
В этом письме Бернару из Клерво мы обнаруживаем наиболее ранние проявления и наиболее ранние аргументы в пользу того, что катары являются подлинной христианской Церковью, как через законное наследие, так и в связи с практикой апостольской жизни. Точно так же мы можем прочитать здесь наиболее раннюю формулировку настоящего лейтмотива, появляющегося в проповедях Добрых Людей до XIV века, на тему о двух Церквях: Церкви Божьей и Церкви мира сего[2]. Это противопоставление основано на Евангелии и на 1-м Послании Иоанна, противопоставляющем Бога и мир. Этот тезис, являющийся обоснованием их религиозного учения и веры, встречается также в притче о добрых и дурных деревьях из Евангелия от Матфея. Таковы наиболее важные аргументы из Писания в катарской теологии, которые мы наблюдаем до конца их истории.
Добавим еще, что это письмо от 1143 года содержит информацию, сформулированную самими катарами, касательно географического распространения ереси по всему известному миру - греческому и латинскому христианству - об их многочисленности и древности традиций. Поражаешься тому, насколько разнообразные вещи может содержать подобный тип документов. Сегодня мы знаем, что еретики четко осознавали реальность своего распространения, имея практически историческое сознание. Конечно, текст Эвервина де Штайнфельда имеет исключительную ценность, но другие документы того же типа - особенно письмо льежских каноников папе Луцию, очевидно, описывающее события 1135 года - дают нам дополнительные сведения на эту тему. В первой половине XII века литературные источники католического происхождения предоставляют нам достаточно подробные и точные сведения о реалиях катаризма.
Ситуация представляется нам такой - на берегах Рейна прево премонстранцев Штайнфельда был искренне озабочен опасностью, которая, с его точки зрения, угрожала Церкви как таковой - эти апостолы Сатаны претендовали на то, что они распространены по всему миру. Сам он не чувствовал в себе сил организовать против них какую-либо контр-пропаганду, поскольку эти апостолы были тверды в своей вере и искусны в аргументации. Потому он, естественно, обращается к главному интеллектуальному и моральному авторитету западноевропейского христианства, великому цистерцианцу Бернару, чтобы предупредить его об опасности и спросить совета и разъяснений по этому вопросу, и чтобы предложить ему самому возглавить католическое контрнаступление.
[1] См. по этому поводу статью Ильвы Хагман «Обряд христианской инициации у катаров и богомилов» в Heresis 20, 1993, pр. 13-31.
[2] Я привожу здесь слова, часто цитируемые в реестрах Инквизиции XIV столетия, как отрывки из проповедей Доброго Человека Пьера Отье и его товарищей: «Есть две Церкви: одна гонима, но прощает, а другая всем владеет и сдирает шкуру». Мы еще встретимся с ними в этой книге.