Гульбун
Мой знакомый Алекс рассказывал:
- У нас в так называемом парке, то есть на детской площадке между домами, в русском углу, мамок откуда только не. И из Латвии, и из Белоруссии, и из Питера с Москвой, и из, ясное утро, Бухары. Дети ходят в русский садик, песенку крокродила Гены поют, по-английски еще не бельмесят, вот и мамки кучкуются по языковому признаку. А папок не так много. Работают. А в выходные отсыпаются. Да и во всем парке с папками швах-тарабах. У одного ребенка папка технически мамка, потому что в их ячейке общества лишь двое папок. У другой мамка технически, возможно, папка, потому что в их ячейке - две мамки. А так - я один вечерами после работы за папок отдуваюсь, тружусь волком и с рычанием гоняюсь за своим сынком с его друзьями и подружками-трехлетками, играю с ними в прятки подлавочные, и даже через скакалку прыгаю.
Мамки довольны, им лишь бы потрепаться друг с другом.
А вот почему я каждый вечер - страшный волк?
А потому, что у меня такой идейный начальник. В свое время его папа так по-американски ударно трудился, что мой будуший начальник своего батюшку почти не видел. Только в зрелые годы, считай, с родителем познакомился. Вот он и поклялся себе, что его дети каждый вечер во время ужина в восемь вечера за столом своего папу будут видеть. Поэтому мой начальник на работе принципиально не заклеивается, ну, и мы иже с ним.
Да, еще один папа приходит вечерами через пень-колоду в русский угол, но он почти даже и не папа. Потому что мама его ребенка - незамужняя одиночка. Что для Нью-Йорка, согласитесь, редкость. Ведь этот город создан для женщин, рулят в нем женщины, и захрумликов непригретых тут полно, а вот женщин нерасхватанных - почти днем с огнем.
Но - бывает. Мамку, Лану, все жалеют, крутится на секретарской работе в Манхэттене, девочку растит одна, непросто.
- Кто-нибудь еще тебе помогает? - посочувствовала как-то осторожненько моя жена. - Бабушки-дедушки, родня?
- Здесь у меня только сестра, - пробормотала Лана. - Да только мы с ней не разговариваем...
У жены со своей сестрой тоже отношения антарктические, так они родительскую любовь и не поделили, так что она Лане в тот вечер лично-детально посочувствовала.
А полупапашу в русском углу не любят, и так прямо и зовут - гульбун. Только на букву б. Раз не женится - значит, он и есть.
Мы с ним детей порой рядом качали, и даже я на его фоне выглядел при своей гнилой зарплате, вислом брюшке и следах вредных привычек на зубах и прочей внешности - сплошным положительным образом, и все только потому, что проштампован и законодательно закреплен за одной-единственной женщиной.
Ладно.
А тут тесть с тещей купили квартиру поближе к нам, и у них под боком - другой детский парк. Удобно разбитый на лоскутке асфальта между железной дорогой и хайвеем.
Район дорогой, так что в хайвейном парке даже мамок нет - работают наравне с папками. А в парке - только бабушки и няньки-бэбиситеры.
И вдруг вижу - гульбун! Качает мальчика. Другого.
Поздоровался он со мной полукивком, и не подходит, разговора не заводит, делает вид, что вроде как не знакомы.
Ага, смекаю, семья, значит, у человека тут. Вот и разгадка загадки, почему он на Лане не женат.
Бывает.
Смены, наверное, у него. То в одном парке, то в другом.
Если поглядеть под практическим ракурсом, он еще молодец, что забегает в наш парк к Лане, успевает.
Хотя Лану, конечно, еще жальче, чем прежде.
Но все оказалось еще интереснее.
Не прошло и недели, как лавочная разведка донесла: мама ребенка гульбуна из тещиного парка - тоже одиночка!
Супергульбун в обоих парках обитал, получается.
Снимал сливки и срывал, так сказать, цветы удовольствия, с двух - а может, и неизвестно еще со скольких - аллегорических молочных крынок и земляничных полян.
Правильно, выходит, его мамки из русского угла не любили.
Почему он выбрал себе такой образ половой и прочей жизни? Чем его такая жизнь манила? Свободой? Относительным разнообразием? Увиливанием от ответственности?
Так ведь вроде не увиливал, обоих деток качал на качелях...
Я уже подсчитывал, сколько теоретически мам-одиночек гульбун мог охаживать и в скольких квартирах-семьях обитать по разумному расписанию. Как вдруг однажды жена, разговорившись в тещином парке с мамой гульбунного ребенка, ей посочувствовала:
- Трудно вам, наверное, одной. Кто-нибудь помогает? Бабушки-дедушки, родня?
И тут гульбунная Лана номер два, внезапно почернев лицом, отвечает:
- Здесь у меня только сестра. Да только мы с ней уже несколько лет не разговариваем...
Алекс перевел дух и, выпучив глаза, кивнул-ответил на мой-немой вопрос:
- Вроде, похожи мамаши-одиночки из парков, если приглядеться! Хотя, конечно, черт их разберет... Может, это лишь простое совпадение вкусов. А может, история гульбуна - это вовсе даже и не история гульбуна, а наоборот и куда сумасшедшее - история двух сестер...
Время было расходиться, и Алекс, вздохнув, лишь задумчиво пробормотал на прощание:
- Что мы об этой жизни толком знаем? Любовь, словно геометрия Гаусса, крива и нелинейна, и вокруг Нью-Йорк. У одного ребенка папа бухарец, а мама из Нигерии, у другого - папа черный, а мама японка, у третьего - два папы, у четвертого - две мамы... И в конце концов всем нам важно лишь одно. Чтобы рядом с нами в конце дня, в восемь часов вечера во время ужина, хоть через день, хоть раз в неделю, было кому сидеть за столом.