От номера два до номера одиннадцать
Суть в том, что я даже и не заметил, как ему это удосподобилось.
Каждое утро, заугляясь с Бродвея на Уолл-стрит по пути на работу, я неизбежно застреваю в узком горлышке между антитеррористическим заборчиком вдоль стены Нью-Йоркской фондовой биржи - и домостеной на противоположной стороне улицы, оставляющем лишь треть исторической уличной ширины пешеходам.
Однажды я, как обычно, замер возле трех металлических булдо-колдыбин, защищающих Уолл стрит от возможного автотарана. Бесконечно-неторопливая толпа китайских туристов запрудила пешеходное горлышко передо мной, и смысла проталкиваться уже не было.
Вскоре я заметил на противоположной стороне проходного перешейка, у подъезда дома номер два, смутнознакомого гоподина, тоже терпеливо пережидающего туропоток.
Ему нужно было пересечь улицу и зайти в подъезд биржи по адресу Уолл стрит одиннадцать.
Да не тут-то было.
Свежий девятый вал новых китайцев прочно закупорил пешегорлышко. Смутнознакомец с тоской таращился на свои туфли, пряча внешность и всячески стараясь не привлекать к себе внимания.
Это привлекло мое внимание.
Росточку он было плевого, лысебородый, сутулявый, с кожаной торбой на подкривленном плече. После того, как пережидательный господин метнул на меня упречный ответовзгляд, я наконец прозрел-расчухался. Таращился я, как оказалось, на Джима Крамера, ведущего телешоу канала CNBC «Бешеные деньги».
В телеящике люди, как правило, выглядят выше и дороднее, чем в жизни, вот и Джим оказался крошелявее, чем можно было бы ожидать. Тем не менее, кротко-пытливые взгляды его на непроходящую толпу выдавали человека куда более многослойного, нежели вечноорущий, бесноватый двойник Джима на телеэкране.
Крамер стоял и выжидал просвета, пока одна тургруппа, предводимая гидом с синим зонтиком и логотипом «Морган Стенли» молниеносно сменилась другой, ведомой гидом с плюшевой уткой, привязанной к высоко вздернутому селфи-дрыну.
В толпе то и дело появлялись проплешины, но Джим воздерживался от рывка, быстро оценивая возможность перебега и предпочитая не рисковать столкновением с туристами.
Кто-то из туристов заметил табличку «Уолл-стрит Два» на стене рядом с ним, и группа прочно встала, фотографируясь по очереди возле свидетельства пребывания в сердцевине капитализма.
Я поглядел на подъезд дома номер два - но Джима там уже не было.
Куда же он подевался? Ретировался в вестибюль?
Я заоглядывался по сторонам. К моему удивлению, Джим, улыбаясь охраннику словно давнему задушевному другу, уже заходил в здание Нью-Йоркской биржи по адресу Уолл стрит одиннадцать на противоположной стороне улицы.
Охранник, кстати, выполнял служебный долг на все сто и пропустил легко узнаваемого Крамера только после того, как тот предъявил пропуск.
Я поплелся за туристической толпой, ведомой селфи-дрыном с уткой на вершине, озадаченно размышляя о том, как же это Джим Крамер умудрился пересечь улицу незаметно даже для моего бдительного глаза.
Лишь когда китайские гости разгроздились перед памятником Джорджу Вашингтону для фотографий на фоне того самого места, где долговязый тугодум принимал присягу первого президента США, я вспомнил, чем Джим Крамер зарабатывал на жизнь.
А зарабатывал он тем, что учил народ перехитривать других игроков на рынке ценных бумаг.
Иными словами, правильно чувствовать время, и впрыгивать в этот самый рынок ценных бумаг, а также выпрыгивать из него в те неуловымые и точечные, единственно верные моменты, когда все остальные вокруг лишь чешут ряхи и раззививают рты.
Совсем как при переходе перешейка, затолпленного народом, от дома по адресу Уолл стри два до дома по адресу Уолл стри одиннадцать, и таким молниеносным образом-броском, чтобы никто не оказался задет, и никто вообще ничего не заметил.
Завороженный талантом Джима тонко и безошибочно слышать время, словно музыку, я замедлил шаг и услышал музыку.
Ну, или подобие музыки.
Монотонщину выструнивал на эрху китайский старик, сидевший с полуприкрытым глазами на перевернутом гастрономном ящике напротив Нью-Йоркской биржи, возле входа в бывшее здание банка Моргана.
На его древнем инструменте было лишь две струны, и творимая им музыка была заунывна, без начала и конца, как будто время скрутилось в рожок и больше не существовало за ненадобностью.
Я вспомнил, что старик всегда сидел на одном и том же месте, и с утра до вечера нес свое равнопараллельное искусство в массы.
В музыке вечного старика с эрхой не угадывалось ни эмоций, ни погони за прекрасным и единственным мгновеньем, ни рывка-порыва, в ней лишь сквозил нирванный покой и чуть печальная обреченность.
Я фыркнул в смятении, посомневался - и бросил доллар в обветшавший футляр стариковской эрхи.
also available in English:
https://crazydadazy.com/