О прекошмарной жизни и смерти правозащитника Алекштейна.
Оригинал взят у f_dragon869 в О прекошмарной жизни и смерти правозащитника Алекштейна.
Эта странная история произошла не давным-давно, не в тридевятом царстве, и она не произойдёт когда-нибудь в будущем, когда нанозвездолёты будут бороздить просторы гигавселенной, пересекая галактики с одного края по другой за то время, какое сейчас тратит на свой полный путь поезд Владивосток-Москва.
Эта история происходит сейчас, в наше время, когда нет ни волшебных мечей, ни механизированных боевых костюмов.
Это история о человеке, который придерживался своих идеалов и ценностей вопреки всему, не желая замечать даже очевидных противоречий с реальностью. Если окружающие пытались открыть ему глаза - он затыкал уши, зажмуривал глаза и бесконечно повторял: "Вы расисты, вы гомофобы, вы мракобесы, вы не принимаете иную культуру... Вы расисты, вы гомофобы, вы мракобесы, вы не понимаете иную культуру..." - и так до бесконечности, пока окружающие не махали рукой и не отходили в сторону.
Если не считать этой милой особенности, правозащитник Алекштейн был очень приятный человек. В силу своей миролюбивости за всю жизнь он не обидел и мухи. Даже более того - благодаря той же особенности, если его на улице грабили представители национальных меньшинств, то он произносил перед ними длинную прочувствованную речь о том, что обязан хоть как-то отплатить за имперское угнетение со стороны так называемых "титульных наций" и отдавал грабителям всё, что они только не просили.
Представители национальных меньшинств пускали слёзы по небритым щекам о обещали: "Э, слущ, брат, мы тебе потом всё обязательно отдадим" - и исчезали с награбленным. Больше Алекштейн их никогда не видел.
Его не остановило даже то, что однажды его обобрали до того, что на нём остались только майка, трусы, старые туфли и носки. После этого он провёл всю ночь в отделении милиции, которой человек в нижнем белье посреди вечерней улицы показался подозрительным. Когда он рассказывал милиционерам о том, что с ним случилось, они почему-то долго смеялись, что Алекштейна до крайности оскорбило. Он произнёс свою привычную мантру, но милиционеры захохотали ещё громче.
...К утру приехали друзья Алекштейна и забрали его домой, а потом, выслушав рассказ Алекштейна, написали в своих блогах о милицейском беспределе: "Менты ни за что посадили в обезьянник известного правозащитника!". Благодаря многочисленным перепостам, первый пост об этом происшествии оказался в топах, вызвав волны сетевого сочувствия со стороны блогеров и хипстеров. Немногочисленные усомнившиеся в подлинности написанного немедленно получили в свой адрес волны ненависти - со стороны всё тех же возмущённых блогеров и хипстеров.
Но это так, маленькая зарисовка из его жизни - чтобы вы немного лучше представили, о ком пойдёт речь. Ибо отношение к национальным меньшинствам было лишь одним из "пунктиков" Алекштейна. Ведь он был куда более многосторонней личностью.
...Самолёт приземлился в аэропорту Тель-Авива. Все пассажиры, включая Алекштейна, уже ушли в аэропорт. Большинство отправилось с чемоданами к стоянке такси. А Алекштейн остался в аэропорту, в зале ожидания.
Первое, что он сделал - достал из сумки ноутбук, открыл его, зашёл в интернет и стал читать новости.
Новости для Алекштейна были безрадостными.
"Мэр Москвы в 19-ый раз запретил гей-парад", "Апелляционный суд Калифорнии оставил в силе положение о том, что брак - это союз мужчины и женщины", "Актуальный художник посажен в тюрьму за изнасилование", "10 риэлторских контор Израиля заключили соглашение - не сдавать квартиры нелегальным иммигрантам из Африки".
У Алекштейна сжались кулаки. Хоть он не был ни геем, ни актуальным художником, ни нелегальным иммигрантом, но судьбы всех этих людей чрезвычайно волновали его.
"Как ужасно!" - подумал он, - "Может ли быть такой абсурд? Мой народ обращается к тому злу, от которого сам пострадал семьдесят лет назад! Это надо немедленно перепостить в ЖЖ! И да... обязательно попросить всех френдов перепостить это... Тогда все думающие люди прочитают это, ужаснутся и устыдятся, и устроят митинг... или нет, перфоманс... или нет, актуальный хэппенинг... или даже нет, бойкот риэлторам!".
Все пассажиры его рейса давно ушли из аэропорта и разъехались по домам и гостиницам. А Алекштейн всё сидел и строчил, строчил, стараясь подбирать словеса попышнее.
Внезапно в его сумке зазвонил мобильный телефон. "Да ну вас к Богу (которого нет)", - подумал Алекштейн, - "стану я с вами трепаться, когда права человека под угрозой".
Но телефон продолжал звонить, и Алекштейн вытащил его из сумки.
- Алло, - раздражённо произнёс он, нажав кнопку принятия вызова.
- Алекштейн! Алекштейн, алло! Ну где ты подевался? Это я, твой друг Шмуль! Твой самолёт прилетел уже полтора часа назад, а тебя всё нет! С тобой ничего не случилось?
- Случилось, - мрачно произнёс Алекштейн, - Я возмущён до крайности, Шмуль.
- Что такое, Алекштейн?
- В нашем государстве грубо нарушаются права человека, Шмуль. И не одного, а целой массы людей! Это расизм, это мракобесие!!! Я этого так не оставлю!!! - заорал в телефон Алекштейн, - Я напишу в Живой Журнал, я попрошу всех френдов перепостить это, я...
- Ох, опять ты за своё, - вздохнул в ответ Шмуль, - Ладно, я подожду, пока ты допишешь. Только ты, пожалуйста, сильно долго не задерживайся. Жарко очень...
- Шмуль, я не могу ждать, когда нарушаются права человека! - резко ответил Алекштейн, и нажал кнопку отбоя.
- Ох, Алекштейн, опять ты за своё, - проворчал в своей машине Шмуль, положив телефон в выемку на передней панели, - А оставить тебя здесь нельзя, а то ты ещё, чего доброго, застрянешь здесь до вечера да выкинешь ту же штуку, что и в Москве, а мне потом забирать тебя из полицейского участка в одних трусах...
Немного подумав, он снова взял телефон и позвонил.
Алекштейн долго не брал трубку.
- Что ещё? - наконец послышался его недовольный голос после длинных гудков.
- Алекштейн, ты мне хоть скажи, где ты конкретно находишься?
- В зале ожидания. Я борюсь за права человека, не мешай мне, Шмуль! - послышался ответ, и в трубке снова запиликали короткие гудки.
Шмуль тяжело вздохнул и покачал головой. Он сунул телефон в карман, вышел из машины, и, поставив её на сигнализацию, пошёл в здание аэровокзала.
В тихом зале ожидания почти не было пассажиров. Откуда-то с заднего ряда доносилось характерное пощёлкивание клавиш ноутбука.
- Алекштейн! - позвал Шмуль.
Алекштейн повернулся и зашипел:
- Тссс... тихо! Не мешай, я тебе говорю! Сейчас, Шмуль, я буквально за 10 минут управлюсь...
- Алек, ты говорил, ты тут за права человека борешься. А где расисты, гомофобы и мракобесы? - усмехнулся Шмуль.
- В наших риэлторских агентствах! Десять агентств подписали соглашение, что они не будут сдавать квартиры нелегалам из Африки! - злобно зашипел Алекштейн.
Он посмотрел на Шмуля.
- Чего смеёшься, здесь нет ничего смешного, Шмуль! Это стыд и позор! Как можно! Мы, евреи, сами пострадали от таких дел 70 лет назад, а теперь мы сами занимаемся такими постыдными делами!
- Алек, но это же совсем другое, - примирительно сказал Шмуль, - Мы в Европе ничего плохого не делали, а эти нелегалы... Ты их просто не знаешь! Они совершенно дикие, не имеют понятия о цивилизации, среди них полно наркоманов, грабителей и насильников...
- Шмуль, прекрати! - сердито произнёс Алекштейн, - Ты ещё мне скажи, что нацисты были правы, говоря: "Эти жидовки позаражают арийских мужчин гонорреей!"
- Ну-ну, - хмыкнул Шмуль, - Я ещё посмотрю, что ты скажешь, когда суданцы поселятся у тебя в квартале и всё вокруг загадят использованными шприцами и презервативами. Сам сколько раз видел. Все мои знакомые уже съезжают из таких кварталов. Жить там невозможно, потому что из-за суданцев эти кварталы превратились в один сплошной грязный вертеп.
- Ну и много ты презервативов и шприцов нашёл на ближайших детских площадках, Шмуль? А как ты определил, что это африканцы? Прекрати, я сказал, быть расистом - это аморально и глупо!
Шмуль отвернулся, вздохнул, и, молитвенно сложив руки, произнёс:
- Да благословит тебя Господь, Алекштейн!
- Бога нет, Шмуль, - проворчал себе под нос Алекштейн, - Каждый цивилизованный человек это знает. Верить в бога - всё равно что верить в ведьм или эльфов, например.
- И всё-таки, Алекштейн, я молю Бога, чтобы он дал тебе мудрость, чтобы понимать глубинную суть вещей, и доброе сердце, чтобы понимать чаяния еврейского народа, - вздохнул Шмуль, молитвенно сложив руки.
Алекштейн улыбнулся.
- Спасибо тебе, Шмуль, за такие пожелания. Ты настоящий друг. Ладно, я закончил, поехали...
Друзья спустились вниз и сели в машину Шмуля.
- Вот мы сейчас поедем через такой квартал, где мигранты живут, и ты сам всё увидишь, - мрачно сказал Шмуль, запихивая чемоданы в багажник.
Машина выехала со стоянки и помчалась по узким улочкам.
- Так, Алек, я сейчас сбавлю скорость, и ты сам во всём убедишься, - сказал Шмуль.
Он нажал на тормоз и включил вторую передачу.
- Присмотрись, Алек...
Алекштейн стал присматриваться.
Обшарпанные дома громоздились по краям узкой улочки. Порывы ветра поднимали тучи пыли и мусора. На тротуарах, собравшись небольшими стайками, сидели арабы и африканцы. Они весело о чём-то болтали. Многие курили. Проезжая мимо одной из курящих стаек, Алекштейн почуял характерный сладковатый запах дыма. Он поморщился и замахал рукой.
- Что махаешь рукой, Алекштейн? - ехидно захихикал Шмуль, - Да, они курят дурь. А зайди в подъезд - ещё и не то увидишь! Я же тебе говорил...
- Шмуль, перестань, ты, либерманутый религиозный националист! Может быть, это часть их культуры, а ты не понимаешь, мракобес... Останови!
- Алекштейн, ты с ума сошёл? Здесь?
- Да, здесь! Ненадолго...
- Ох, Господь, за что ты так наказал этого несчастного... - проворчал Шмуль, снимая передачу и нажимая на тормоз.
- Я сейчас, - пробормотал Алекштейн, открывая дверь - Я только скажу им, что есть кому бороться за их права... Тьфу!
Он неистово затряс ботинком, пытаясь стряхнуть прилипший к подошве использованный презерватив. Презерватив прилип плотно и не хотел отставать.
Шмуль, глядя на неистово дрыгающего ногой Алекштейна, умирал со смеху.
- Ну что, Алекштейн? - хохотал он, - Будешь ещё спорить насчёт этих... эээ... хе-хе-хе... в общем, по поводу того, что я сказал тебе в аэропорту? Сам ведь убедился!
- Ничего подобного! Один случай - это всего лишь случай, и не думай, что я из-за какого-то гондона откажусь от своих убеждений, которые складывались годами! - гордо ответил Алекштейн, по-прежнему энергично дрыгая ногой.
Шмуль в ответ захохотал ещё громогласнее. В самом деле, смотреть серьёзно на человека, который одновременно произносит патетические речи и дрыгает правой ногой, пытаясь стряхнуть прилипший к подошве презерватив, невозможно.
Алекштейн отошёл от машины к валявшейся на тротуаре ржавой решётке, надеясь отодрать прилипший контрацептив при помощи этого нехитрого приспособления. К сожалению, он не заметил застрявшего в решётке использованного шприца. Шприц был очень грязный, со следами крови внутри, торчал он иглой вверх, и...
И, опустив ногу, Алекштейн с роковой неумолимостью, попал ногой прямо на иглу шприца.
- АААААААААААА!!! - завопил он и рухнул на спину.
- Ох, чёрт! - Шмуль выскочил из машины и подбежал к Алеку.
- Блин, как ты ухитрился?!
- Я... не знаю... Шмуль, вытащи его... Больно же... ооох...
- Ах ты господи! Ладно, давай обопрись на меня. Поедем в больницу. Серьёзное дело...
Кое-как Алекштейн и Шмуль добрались до машины. Шмуль резко взял с места, визгнули шины, и машина помчалась прочь, взметая за собою пыль и мусор.
...-Понимаете, доктор, он случайно наступил на использованный шприц, валявшийся на земле, - объяснял Шмуль доктору в приёмном покое.
- Не волнуйтесь, мы сделаем всё, что надо, - ответил врач, - Хотя...
Он наклонился к Шмулю и прошептал ему на ухо:
- Кто знает, что там в этом шприце было. Вы ведь говорили ещё - это в мигрантском квартале было?
- Да, - ответил Шмуль.
- Тогда можно опасаться самого худшего. Там могли быть самые мерзкие болезни - и гепатит С, и даже ВИЧ. Эти типы ведь имеют весьма смутное представление о гигиене, а уж наркоманы, которых "ломает" - тем более.
- Шлимазл! - проворчал Шмуль, отъезжая от больницы. И он имел в виду отнюдь не доктора.
Увы, худшие опасения доктора подтвердились, хотя и не сразу.
Пробыв после лечения год в Израиле, Алекштейн отбыл в Россию по приглашению своего друга, еврея, гея и карикатуриста Алексея Хотца. Хотц приглашал его на очередную акцию арт-группы "Бойня" и концерт модной протестно-молодёжной музыкальной группы "Сука".
Арт-акция прошла не очень удачно. Во время показательного самосожжения активиста группы Вани Шизанутого перед одним из корпусов МГУ (акция призывала российских студентов воспламенить свои души и заняться революцией, а не консьюмеристским конформизмом) неожиданно сломался огнетушитель, в результате чего Ваня Шизанутый сильно обгорел.
Концерт также оказался не очень удачным, так как пришёлся на окончание футбольного матча между ЦСКА и Рубином при том, что место концерта находилось не очень далеко от стадиона. ЦСКА проиграл, и местные футбольные фанаты устроили на концерте погром. Странно, но зрители концерта, состоявшие из "самой крутой нонконформистской молодёжи", оказали очень слабое сопротивление. В результате фанатам удалось разгромить даже сцену, сломать гитаристу об голову его гитару, запихнуть ударника внутрь одного из барабанов, и проломить колонку ударом головы бас-гитариста. Клавишник сидел в сторонке и ошалело шевелил пальцами - к ним фананты приклеили суперклеем клавиши от его установки, которую они разломали также.
Увы, весёлое мероприятие длилось недолго. Прибыл ОМОН и всех разогнал.
На следующее утро блогеры и хипстеры, потирая ушибленные места, устроили в интернете бурное обсуждение сорванного концерта. Лейтмотив угадать было нетрудно: "Кровавый путинский режим натравил быдло на концерт прогрессивной нонконформистской молодёжи!". Заглавные посты от Другого и Техномада попали в топы и собирали комменты до самого верхнего лимита, посты по той же теме в ру_политикс сыпались десятками, до тех пор, пока модераторы не взбесились и не начали махать банхаммерами.
Алекштейн, разумеется, не остался в стороне и активно принимал участие во всех длиннющих тредах, обличая, клеймя, ругая, не подавая руки, выступая против тоталитаризма, конформизма, путинизма, медведизма, хренизма... Его пальцы болели, клавиши на клавиатуре начали болтаться.
Он не обращал внимания ни на тупую боль в голове и в глазах, ни на саднящую носоглотку и горло. Прошлой ночью, возвращаясь пешком из отделения милиции вместе с Хотцем, он подхватил какую-то вирусную инфекцию.
Сам Хотц пошёл спать, а когда вернулся, то обнаружил Алекштейна сидящим в кресле перед ноутбуком в глубоком отрубе. Его лицо было покрыто испариной. Ноутбук был в спящем режиме. Включив его, Хотц увидел недописанный комментарий в адрес кого-то из кровавых путинистов.
"Если вы думаете, что карательная психиатрия - это смешно, то вы очень сильно ошибаетесь. Это просто позор для России, что в ней есть такие люди, как вы, не уважающие чужое мнение, сексуальную ориентацию и..."
На этом комментарий кончался.
- Алекштейн, дружок, вставай, - позвал Хотц.
- А... Аааааа... - Алекштейн открыл красные глаза.
- Лёша... Что-то хреново мне... Совсем... У тебя лекарств каких-нибудь нет?.. Похоже, я встать не смогу... Тело всё горит.
Хотц приложил руку ко лбу Алекштейна.
- Да ты же горишь весь! Какие лекарства, никакого самолечения! Сейчас я врачей вызову.
Врачи приехали быстро и сразу же решили - забрать Алекштейна в больницу.
- Скорее всего, сезонный грипп, - сказал врач из бригады "скорой помощи", - только как-то уж очень тяжело протекает и очень быстро. Надо будет анализ крови взять.
Через неделю взволнованные друзья и родственники Алекштейна собрались в больнице. Здесь была его жена Надя, и еврей и гей Алексей Хотц, и эталонный блогер и хипстер Вася Сумочкин, и актуальные художники Чапаев и Минусер вместе с группой "Бойня" без Вани Шизанутого, который до сих пор лежал в ожоговом отделении, изображая мумию.
- Увы, боюсь, прогноз неблагоприятный - сообщил им врач, - Пациент в реанимации, состояние тяжёлое. У него высокая температура, иногда он теряет сознание и бредит про "кровавую гэбню", "гомофобов" и "мракобесов". Да, и ещё - в крови у него при анализе был выявлен ВИЧ.
- Откуда?! - завопил Хотц, - Как он мог им заразиться, он порядочный, интеллигентный человек...
- Не знаю, но это факт - ответил врач.
- Мы хотим немедленно видеть его, - заявил Вася Сумочкин.
- Только недолго, - предупредил врач.
Они зашли в маленькую палату. Бледный, исхудавший Алекштейн метался в бреду.
- Вам меня не одолеть... Мракобесы... проклятые чекисты... Позор... такие, как вы, позорят страну перед всем цивилизованным сообществом... - бормотал он.
- Алек, очнись, Алек, пожалуйста, - зарыдала Надя, - Алек, это мы, мы твои друзья!
Алекштейн глубоко вздохнул, открыл глаза и приподнялся на кровати.
- А... Это вы... - пробормотал он, - Мои родные, лучшие друзья... Знайте - что бы ни случилось, я люблю вас всех... Если я умру, то завещаю вам мой ноутбук... это самое ценное, что у меня есть... На рабочем столе есть файл alexkeys, там все пароли... к почте и к ЖЖ... Это главный труд всех последних лет моей жизни, там я вёл свою главную борьбу... На моей могиле напишите: "Свобода, демократия и права человека - вот моя вера... Да здравствуют ЛГБТ, нелегальных людей не бывает!".
Алекштейн захрипел, глаза его закатились, и он тяжело рухнул на постель.
"Пик... пик.. пик. пик... БИИИИИИИИИИ..." - отозвался кардиограф.
Умер!
- Алек! Алек! - закричала Надя.
- Сестра! Сестра, у него остановилось сердце! - закричал Чапаев, высовываясь в коридор.
Прибежала дежурная медсестра.
- Так, все быстро отсюда, - сказала она друзьям Алекштейна и Наде, - Вам здесь делать нечего.
Через полчаса в холл больницы вышел доктор.
- Увы, - сказал он, - Пациент умер. Мы пробовали всё, но реанимировать его не смогли.
Друзья Алекштейна вывели рыдающую Надю из больницы.
- Сраная Рашка, - проворчал Сумочкин, - Не врачи, а коновалы. Наверняка сами заразили его ВИЧ по приказы путинской охранки.
- Надо было его на родину везти, - всхлипнул Хотц.
- Как мы бы это сделали... всё так быстро случилось. В один момент сгорел, - мрачно проворчал Минусер себе в бороду.
- Его смерть будет отомщена, - прорычал Сумочкин, оглядываясь в сторону больницы, - Я всем расскажу! Всю правду расскажу!!!
...Месть Сумочкина удалась на славу. Его пост, гласивший "Алек Алекштейн, ум, честь, и совесть нашей эпохи. Не забудем, не простим!" попал во все топы и собрал более 2000 комментариев. Блогеры и хипстеры плакали навзрыд, потрясали кулаками и изрыгали страшные проклятья в адрес кровавого путинского режима, загубившего одного из лучших людей России и Израиля. ВсеЖЖшная скорбь продолжалась 3 дня.
Алекштейна похоронили тихо. Друзей пришло ещё меньше, чем в больнице. Дело в том, что похороны пришлись на 31-ое число, и большая часть друзей предпочла пойти на Триумфальную площадь, чтобы по старой доброй традиции уехать оттуда в отделение милиции.
Скорбь в ЖЖ к тому времени уже утихла. А спустя месяц блогеры и хипстеры уже лишь изредка вспоминали Алека Алекштейна.
Жизнь шла своим чередом. Приближались очередные выборы. Однако, несмотря на все усилия, либеральная оппозиция по-прежнему не могла даже собрать подписей для регистрации на выборах.
Текущее положение вещей всем здорово надоело. Но словно заезженная пластинка, политическая жизнь в России вращалась на одном витке, и не было никого, кто бы мог её сдвинуть.
И никто не знает, сколько ещё этот дурдом будет продолжаться.
Эта странная история произошла не давным-давно, не в тридевятом царстве, и она не произойдёт когда-нибудь в будущем, когда нанозвездолёты будут бороздить просторы гигавселенной, пересекая галактики с одного края по другой за то время, какое сейчас тратит на свой полный путь поезд Владивосток-Москва.
Эта история происходит сейчас, в наше время, когда нет ни волшебных мечей, ни механизированных боевых костюмов.
Это история о человеке, который придерживался своих идеалов и ценностей вопреки всему, не желая замечать даже очевидных противоречий с реальностью. Если окружающие пытались открыть ему глаза - он затыкал уши, зажмуривал глаза и бесконечно повторял: "Вы расисты, вы гомофобы, вы мракобесы, вы не принимаете иную культуру... Вы расисты, вы гомофобы, вы мракобесы, вы не понимаете иную культуру..." - и так до бесконечности, пока окружающие не махали рукой и не отходили в сторону.
Если не считать этой милой особенности, правозащитник Алекштейн был очень приятный человек. В силу своей миролюбивости за всю жизнь он не обидел и мухи. Даже более того - благодаря той же особенности, если его на улице грабили представители национальных меньшинств, то он произносил перед ними длинную прочувствованную речь о том, что обязан хоть как-то отплатить за имперское угнетение со стороны так называемых "титульных наций" и отдавал грабителям всё, что они только не просили.
Представители национальных меньшинств пускали слёзы по небритым щекам о обещали: "Э, слущ, брат, мы тебе потом всё обязательно отдадим" - и исчезали с награбленным. Больше Алекштейн их никогда не видел.
Его не остановило даже то, что однажды его обобрали до того, что на нём остались только майка, трусы, старые туфли и носки. После этого он провёл всю ночь в отделении милиции, которой человек в нижнем белье посреди вечерней улицы показался подозрительным. Когда он рассказывал милиционерам о том, что с ним случилось, они почему-то долго смеялись, что Алекштейна до крайности оскорбило. Он произнёс свою привычную мантру, но милиционеры захохотали ещё громче.
...К утру приехали друзья Алекштейна и забрали его домой, а потом, выслушав рассказ Алекштейна, написали в своих блогах о милицейском беспределе: "Менты ни за что посадили в обезьянник известного правозащитника!". Благодаря многочисленным перепостам, первый пост об этом происшествии оказался в топах, вызвав волны сетевого сочувствия со стороны блогеров и хипстеров. Немногочисленные усомнившиеся в подлинности написанного немедленно получили в свой адрес волны ненависти - со стороны всё тех же возмущённых блогеров и хипстеров.
Но это так, маленькая зарисовка из его жизни - чтобы вы немного лучше представили, о ком пойдёт речь. Ибо отношение к национальным меньшинствам было лишь одним из "пунктиков" Алекштейна. Ведь он был куда более многосторонней личностью.
...Самолёт приземлился в аэропорту Тель-Авива. Все пассажиры, включая Алекштейна, уже ушли в аэропорт. Большинство отправилось с чемоданами к стоянке такси. А Алекштейн остался в аэропорту, в зале ожидания.
Первое, что он сделал - достал из сумки ноутбук, открыл его, зашёл в интернет и стал читать новости.
Новости для Алекштейна были безрадостными.
"Мэр Москвы в 19-ый раз запретил гей-парад", "Апелляционный суд Калифорнии оставил в силе положение о том, что брак - это союз мужчины и женщины", "Актуальный художник посажен в тюрьму за изнасилование", "10 риэлторских контор Израиля заключили соглашение - не сдавать квартиры нелегальным иммигрантам из Африки".
У Алекштейна сжались кулаки. Хоть он не был ни геем, ни актуальным художником, ни нелегальным иммигрантом, но судьбы всех этих людей чрезвычайно волновали его.
"Как ужасно!" - подумал он, - "Может ли быть такой абсурд? Мой народ обращается к тому злу, от которого сам пострадал семьдесят лет назад! Это надо немедленно перепостить в ЖЖ! И да... обязательно попросить всех френдов перепостить это... Тогда все думающие люди прочитают это, ужаснутся и устыдятся, и устроят митинг... или нет, перфоманс... или нет, актуальный хэппенинг... или даже нет, бойкот риэлторам!".
Все пассажиры его рейса давно ушли из аэропорта и разъехались по домам и гостиницам. А Алекштейн всё сидел и строчил, строчил, стараясь подбирать словеса попышнее.
Внезапно в его сумке зазвонил мобильный телефон. "Да ну вас к Богу (которого нет)", - подумал Алекштейн, - "стану я с вами трепаться, когда права человека под угрозой".
Но телефон продолжал звонить, и Алекштейн вытащил его из сумки.
- Алло, - раздражённо произнёс он, нажав кнопку принятия вызова.
- Алекштейн! Алекштейн, алло! Ну где ты подевался? Это я, твой друг Шмуль! Твой самолёт прилетел уже полтора часа назад, а тебя всё нет! С тобой ничего не случилось?
- Случилось, - мрачно произнёс Алекштейн, - Я возмущён до крайности, Шмуль.
- Что такое, Алекштейн?
- В нашем государстве грубо нарушаются права человека, Шмуль. И не одного, а целой массы людей! Это расизм, это мракобесие!!! Я этого так не оставлю!!! - заорал в телефон Алекштейн, - Я напишу в Живой Журнал, я попрошу всех френдов перепостить это, я...
- Ох, опять ты за своё, - вздохнул в ответ Шмуль, - Ладно, я подожду, пока ты допишешь. Только ты, пожалуйста, сильно долго не задерживайся. Жарко очень...
- Шмуль, я не могу ждать, когда нарушаются права человека! - резко ответил Алекштейн, и нажал кнопку отбоя.
- Ох, Алекштейн, опять ты за своё, - проворчал в своей машине Шмуль, положив телефон в выемку на передней панели, - А оставить тебя здесь нельзя, а то ты ещё, чего доброго, застрянешь здесь до вечера да выкинешь ту же штуку, что и в Москве, а мне потом забирать тебя из полицейского участка в одних трусах...
Немного подумав, он снова взял телефон и позвонил.
Алекштейн долго не брал трубку.
- Что ещё? - наконец послышался его недовольный голос после длинных гудков.
- Алекштейн, ты мне хоть скажи, где ты конкретно находишься?
- В зале ожидания. Я борюсь за права человека, не мешай мне, Шмуль! - послышался ответ, и в трубке снова запиликали короткие гудки.
Шмуль тяжело вздохнул и покачал головой. Он сунул телефон в карман, вышел из машины, и, поставив её на сигнализацию, пошёл в здание аэровокзала.
В тихом зале ожидания почти не было пассажиров. Откуда-то с заднего ряда доносилось характерное пощёлкивание клавиш ноутбука.
- Алекштейн! - позвал Шмуль.
Алекштейн повернулся и зашипел:
- Тссс... тихо! Не мешай, я тебе говорю! Сейчас, Шмуль, я буквально за 10 минут управлюсь...
- Алек, ты говорил, ты тут за права человека борешься. А где расисты, гомофобы и мракобесы? - усмехнулся Шмуль.
- В наших риэлторских агентствах! Десять агентств подписали соглашение, что они не будут сдавать квартиры нелегалам из Африки! - злобно зашипел Алекштейн.
Он посмотрел на Шмуля.
- Чего смеёшься, здесь нет ничего смешного, Шмуль! Это стыд и позор! Как можно! Мы, евреи, сами пострадали от таких дел 70 лет назад, а теперь мы сами занимаемся такими постыдными делами!
- Алек, но это же совсем другое, - примирительно сказал Шмуль, - Мы в Европе ничего плохого не делали, а эти нелегалы... Ты их просто не знаешь! Они совершенно дикие, не имеют понятия о цивилизации, среди них полно наркоманов, грабителей и насильников...
- Шмуль, прекрати! - сердито произнёс Алекштейн, - Ты ещё мне скажи, что нацисты были правы, говоря: "Эти жидовки позаражают арийских мужчин гонорреей!"
- Ну-ну, - хмыкнул Шмуль, - Я ещё посмотрю, что ты скажешь, когда суданцы поселятся у тебя в квартале и всё вокруг загадят использованными шприцами и презервативами. Сам сколько раз видел. Все мои знакомые уже съезжают из таких кварталов. Жить там невозможно, потому что из-за суданцев эти кварталы превратились в один сплошной грязный вертеп.
- Ну и много ты презервативов и шприцов нашёл на ближайших детских площадках, Шмуль? А как ты определил, что это африканцы? Прекрати, я сказал, быть расистом - это аморально и глупо!
Шмуль отвернулся, вздохнул, и, молитвенно сложив руки, произнёс:
- Да благословит тебя Господь, Алекштейн!
- Бога нет, Шмуль, - проворчал себе под нос Алекштейн, - Каждый цивилизованный человек это знает. Верить в бога - всё равно что верить в ведьм или эльфов, например.
- И всё-таки, Алекштейн, я молю Бога, чтобы он дал тебе мудрость, чтобы понимать глубинную суть вещей, и доброе сердце, чтобы понимать чаяния еврейского народа, - вздохнул Шмуль, молитвенно сложив руки.
Алекштейн улыбнулся.
- Спасибо тебе, Шмуль, за такие пожелания. Ты настоящий друг. Ладно, я закончил, поехали...
Друзья спустились вниз и сели в машину Шмуля.
- Вот мы сейчас поедем через такой квартал, где мигранты живут, и ты сам всё увидишь, - мрачно сказал Шмуль, запихивая чемоданы в багажник.
Машина выехала со стоянки и помчалась по узким улочкам.
- Так, Алек, я сейчас сбавлю скорость, и ты сам во всём убедишься, - сказал Шмуль.
Он нажал на тормоз и включил вторую передачу.
- Присмотрись, Алек...
Алекштейн стал присматриваться.
Обшарпанные дома громоздились по краям узкой улочки. Порывы ветра поднимали тучи пыли и мусора. На тротуарах, собравшись небольшими стайками, сидели арабы и африканцы. Они весело о чём-то болтали. Многие курили. Проезжая мимо одной из курящих стаек, Алекштейн почуял характерный сладковатый запах дыма. Он поморщился и замахал рукой.
- Что махаешь рукой, Алекштейн? - ехидно захихикал Шмуль, - Да, они курят дурь. А зайди в подъезд - ещё и не то увидишь! Я же тебе говорил...
- Шмуль, перестань, ты, либерманутый религиозный националист! Может быть, это часть их культуры, а ты не понимаешь, мракобес... Останови!
- Алекштейн, ты с ума сошёл? Здесь?
- Да, здесь! Ненадолго...
- Ох, Господь, за что ты так наказал этого несчастного... - проворчал Шмуль, снимая передачу и нажимая на тормоз.
- Я сейчас, - пробормотал Алекштейн, открывая дверь - Я только скажу им, что есть кому бороться за их права... Тьфу!
Он неистово затряс ботинком, пытаясь стряхнуть прилипший к подошве использованный презерватив. Презерватив прилип плотно и не хотел отставать.
Шмуль, глядя на неистово дрыгающего ногой Алекштейна, умирал со смеху.
- Ну что, Алекштейн? - хохотал он, - Будешь ещё спорить насчёт этих... эээ... хе-хе-хе... в общем, по поводу того, что я сказал тебе в аэропорту? Сам ведь убедился!
- Ничего подобного! Один случай - это всего лишь случай, и не думай, что я из-за какого-то гондона откажусь от своих убеждений, которые складывались годами! - гордо ответил Алекштейн, по-прежнему энергично дрыгая ногой.
Шмуль в ответ захохотал ещё громогласнее. В самом деле, смотреть серьёзно на человека, который одновременно произносит патетические речи и дрыгает правой ногой, пытаясь стряхнуть прилипший к подошве презерватив, невозможно.
Алекштейн отошёл от машины к валявшейся на тротуаре ржавой решётке, надеясь отодрать прилипший контрацептив при помощи этого нехитрого приспособления. К сожалению, он не заметил застрявшего в решётке использованного шприца. Шприц был очень грязный, со следами крови внутри, торчал он иглой вверх, и...
И, опустив ногу, Алекштейн с роковой неумолимостью, попал ногой прямо на иглу шприца.
- АААААААААААА!!! - завопил он и рухнул на спину.
- Ох, чёрт! - Шмуль выскочил из машины и подбежал к Алеку.
- Блин, как ты ухитрился?!
- Я... не знаю... Шмуль, вытащи его... Больно же... ооох...
- Ах ты господи! Ладно, давай обопрись на меня. Поедем в больницу. Серьёзное дело...
Кое-как Алекштейн и Шмуль добрались до машины. Шмуль резко взял с места, визгнули шины, и машина помчалась прочь, взметая за собою пыль и мусор.
...-Понимаете, доктор, он случайно наступил на использованный шприц, валявшийся на земле, - объяснял Шмуль доктору в приёмном покое.
- Не волнуйтесь, мы сделаем всё, что надо, - ответил врач, - Хотя...
Он наклонился к Шмулю и прошептал ему на ухо:
- Кто знает, что там в этом шприце было. Вы ведь говорили ещё - это в мигрантском квартале было?
- Да, - ответил Шмуль.
- Тогда можно опасаться самого худшего. Там могли быть самые мерзкие болезни - и гепатит С, и даже ВИЧ. Эти типы ведь имеют весьма смутное представление о гигиене, а уж наркоманы, которых "ломает" - тем более.
- Шлимазл! - проворчал Шмуль, отъезжая от больницы. И он имел в виду отнюдь не доктора.
Увы, худшие опасения доктора подтвердились, хотя и не сразу.
Пробыв после лечения год в Израиле, Алекштейн отбыл в Россию по приглашению своего друга, еврея, гея и карикатуриста Алексея Хотца. Хотц приглашал его на очередную акцию арт-группы "Бойня" и концерт модной протестно-молодёжной музыкальной группы "Сука".
Арт-акция прошла не очень удачно. Во время показательного самосожжения активиста группы Вани Шизанутого перед одним из корпусов МГУ (акция призывала российских студентов воспламенить свои души и заняться революцией, а не консьюмеристским конформизмом) неожиданно сломался огнетушитель, в результате чего Ваня Шизанутый сильно обгорел.
Концерт также оказался не очень удачным, так как пришёлся на окончание футбольного матча между ЦСКА и Рубином при том, что место концерта находилось не очень далеко от стадиона. ЦСКА проиграл, и местные футбольные фанаты устроили на концерте погром. Странно, но зрители концерта, состоявшие из "самой крутой нонконформистской молодёжи", оказали очень слабое сопротивление. В результате фанатам удалось разгромить даже сцену, сломать гитаристу об голову его гитару, запихнуть ударника внутрь одного из барабанов, и проломить колонку ударом головы бас-гитариста. Клавишник сидел в сторонке и ошалело шевелил пальцами - к ним фананты приклеили суперклеем клавиши от его установки, которую они разломали также.
Увы, весёлое мероприятие длилось недолго. Прибыл ОМОН и всех разогнал.
На следующее утро блогеры и хипстеры, потирая ушибленные места, устроили в интернете бурное обсуждение сорванного концерта. Лейтмотив угадать было нетрудно: "Кровавый путинский режим натравил быдло на концерт прогрессивной нонконформистской молодёжи!". Заглавные посты от Другого и Техномада попали в топы и собирали комменты до самого верхнего лимита, посты по той же теме в ру_политикс сыпались десятками, до тех пор, пока модераторы не взбесились и не начали махать банхаммерами.
Алекштейн, разумеется, не остался в стороне и активно принимал участие во всех длиннющих тредах, обличая, клеймя, ругая, не подавая руки, выступая против тоталитаризма, конформизма, путинизма, медведизма, хренизма... Его пальцы болели, клавиши на клавиатуре начали болтаться.
Он не обращал внимания ни на тупую боль в голове и в глазах, ни на саднящую носоглотку и горло. Прошлой ночью, возвращаясь пешком из отделения милиции вместе с Хотцем, он подхватил какую-то вирусную инфекцию.
Сам Хотц пошёл спать, а когда вернулся, то обнаружил Алекштейна сидящим в кресле перед ноутбуком в глубоком отрубе. Его лицо было покрыто испариной. Ноутбук был в спящем режиме. Включив его, Хотц увидел недописанный комментарий в адрес кого-то из кровавых путинистов.
"Если вы думаете, что карательная психиатрия - это смешно, то вы очень сильно ошибаетесь. Это просто позор для России, что в ней есть такие люди, как вы, не уважающие чужое мнение, сексуальную ориентацию и..."
На этом комментарий кончался.
- Алекштейн, дружок, вставай, - позвал Хотц.
- А... Аааааа... - Алекштейн открыл красные глаза.
- Лёша... Что-то хреново мне... Совсем... У тебя лекарств каких-нибудь нет?.. Похоже, я встать не смогу... Тело всё горит.
Хотц приложил руку ко лбу Алекштейна.
- Да ты же горишь весь! Какие лекарства, никакого самолечения! Сейчас я врачей вызову.
Врачи приехали быстро и сразу же решили - забрать Алекштейна в больницу.
- Скорее всего, сезонный грипп, - сказал врач из бригады "скорой помощи", - только как-то уж очень тяжело протекает и очень быстро. Надо будет анализ крови взять.
Через неделю взволнованные друзья и родственники Алекштейна собрались в больнице. Здесь была его жена Надя, и еврей и гей Алексей Хотц, и эталонный блогер и хипстер Вася Сумочкин, и актуальные художники Чапаев и Минусер вместе с группой "Бойня" без Вани Шизанутого, который до сих пор лежал в ожоговом отделении, изображая мумию.
- Увы, боюсь, прогноз неблагоприятный - сообщил им врач, - Пациент в реанимации, состояние тяжёлое. У него высокая температура, иногда он теряет сознание и бредит про "кровавую гэбню", "гомофобов" и "мракобесов". Да, и ещё - в крови у него при анализе был выявлен ВИЧ.
- Откуда?! - завопил Хотц, - Как он мог им заразиться, он порядочный, интеллигентный человек...
- Не знаю, но это факт - ответил врач.
- Мы хотим немедленно видеть его, - заявил Вася Сумочкин.
- Только недолго, - предупредил врач.
Они зашли в маленькую палату. Бледный, исхудавший Алекштейн метался в бреду.
- Вам меня не одолеть... Мракобесы... проклятые чекисты... Позор... такие, как вы, позорят страну перед всем цивилизованным сообществом... - бормотал он.
- Алек, очнись, Алек, пожалуйста, - зарыдала Надя, - Алек, это мы, мы твои друзья!
Алекштейн глубоко вздохнул, открыл глаза и приподнялся на кровати.
- А... Это вы... - пробормотал он, - Мои родные, лучшие друзья... Знайте - что бы ни случилось, я люблю вас всех... Если я умру, то завещаю вам мой ноутбук... это самое ценное, что у меня есть... На рабочем столе есть файл alexkeys, там все пароли... к почте и к ЖЖ... Это главный труд всех последних лет моей жизни, там я вёл свою главную борьбу... На моей могиле напишите: "Свобода, демократия и права человека - вот моя вера... Да здравствуют ЛГБТ, нелегальных людей не бывает!".
Алекштейн захрипел, глаза его закатились, и он тяжело рухнул на постель.
"Пик... пик.. пик. пик... БИИИИИИИИИИ..." - отозвался кардиограф.
Умер!
- Алек! Алек! - закричала Надя.
- Сестра! Сестра, у него остановилось сердце! - закричал Чапаев, высовываясь в коридор.
Прибежала дежурная медсестра.
- Так, все быстро отсюда, - сказала она друзьям Алекштейна и Наде, - Вам здесь делать нечего.
Через полчаса в холл больницы вышел доктор.
- Увы, - сказал он, - Пациент умер. Мы пробовали всё, но реанимировать его не смогли.
Друзья Алекштейна вывели рыдающую Надю из больницы.
- Сраная Рашка, - проворчал Сумочкин, - Не врачи, а коновалы. Наверняка сами заразили его ВИЧ по приказы путинской охранки.
- Надо было его на родину везти, - всхлипнул Хотц.
- Как мы бы это сделали... всё так быстро случилось. В один момент сгорел, - мрачно проворчал Минусер себе в бороду.
- Его смерть будет отомщена, - прорычал Сумочкин, оглядываясь в сторону больницы, - Я всем расскажу! Всю правду расскажу!!!
...Месть Сумочкина удалась на славу. Его пост, гласивший "Алек Алекштейн, ум, честь, и совесть нашей эпохи. Не забудем, не простим!" попал во все топы и собрал более 2000 комментариев. Блогеры и хипстеры плакали навзрыд, потрясали кулаками и изрыгали страшные проклятья в адрес кровавого путинского режима, загубившего одного из лучших людей России и Израиля. ВсеЖЖшная скорбь продолжалась 3 дня.
Алекштейна похоронили тихо. Друзей пришло ещё меньше, чем в больнице. Дело в том, что похороны пришлись на 31-ое число, и большая часть друзей предпочла пойти на Триумфальную площадь, чтобы по старой доброй традиции уехать оттуда в отделение милиции.
Скорбь в ЖЖ к тому времени уже утихла. А спустя месяц блогеры и хипстеры уже лишь изредка вспоминали Алека Алекштейна.
Жизнь шла своим чередом. Приближались очередные выборы. Однако, несмотря на все усилия, либеральная оппозиция по-прежнему не могла даже собрать подписей для регистрации на выборах.
Текущее положение вещей всем здорово надоело. Но словно заезженная пластинка, политическая жизнь в России вращалась на одном витке, и не было никого, кто бы мог её сдвинуть.
И никто не знает, сколько ещё этот дурдом будет продолжаться.