Калеб Карр, "Алиенист" / Alienist. #109
Панорама Манхэттена, 1902 год
Фото Ирвинга Андерхилла (1872-1960). Хранится в библиотеке Конгресса США
Судя по всему, Люциус собрался было указать брату на недостаточность подобного аргумента в ученом споре, но вместо этого предпочел ограничиться вздохом и кивком:
- Да, - выдохнул он. - Он был прав. - Он встал, стянул с себя фартук и передал его Сайрусу. - А я, - продолжил он, - пошел домой. Сегодня вечером он хочет видеть нас у Дельмонико.
В половине двенадцатого. Может, к тому времени аппетит ко мне вернется. - И он неуверенно двинулся прочь.
- Подожди минуту, - окликнул его Маркус. - Ты же не можешь бросить меня здесь - револьвер-то у тебя, не забыл? Всего доброго, Джон. Увидимся вечером.
- Вечером, - кивнул я. - Хорошая работа, Люциус.
Айзексон пониже обернулся и механически отсалютовал:
- О. Ну да. Спасибо, Джон. Вам тоже. И Саре, и… ну, увидимся.
Через несколько минут они, оживленно споря, скрылись за углом. Снова открылась дверь в цоколе Института, и вышел Крайцлер, натягивая на ходу сюртук. Выглядел он еще хуже
Люциуса: бледное лицо, круги под глазами. Похоже, меня он признал с некоторым усилием.
- А, Мур, - вымолвил он наконец. - Я вас не ожидал. Хотя мне, разумеется, приятно. - Он обернулся к Сайрусу: - Мы закончили. Ты помнишь, что нужно делать?
- Да, сэр. Извозчик с фургоном будут здесь через несколько минут.
- Надеюсь, он постарается, чтобы его не заметили.
- Он очень надежный человек, доктор, - отозвался Сайрус.
- Прекрасно. Тогда можешь проехаться с ним до 17-й улицы. Я высажу Мура на Вашингтон-сквер.
Mы с Крайцлером забрались в его коляску, разбудили Стиви, тот развернул Фредерика и мягко подхлестнул его. Я не стал давить на Ласло, выпытывая подробности: я понимал, что он и сам мне все расскажет, как только приведет мысли в порядок.
- Люциус сообщил вам, что мы ничего не нашли? - наконец спросил он, когда мы легкой рысью двигались вверх по Бродвею.
- Да.
- Никаких свидетельств врожденной аномалии или физической травмы, - тихо продолжил Ласло. - Никаких физических особенностей, способных указать на умственное заболевание или дефект. Во всех отношениях - совершенно нормальный здоровой мозг. - Крайцлер откинулся на спинку, уронив голову на свернутую крышу экипажа.
- Но вы ведь не разочарованы, верно? - спросил я, несколько смущенный его тоном. - В конце концов, это доказывает вашу правоту - он не был сумасшедшим.
- Это указывает на мою правоту, - поправил меня Крайцлер. - Мы так мало знаем о мозге, Мур… - вздохнул он и попытался взбодриться. - Тем не менее, да - с точки зрения современной психологической и медицинской науки, Джона Бичема признать душевнобольным нельзя.
- В любом случае - начал я, неохотно признавая, что Крайцлеру будет непросто удовлетвориться этим достижением, - больной он или здоровый, опасности он больше не представляет. И это самое главное.
Ласло повернулся ко мне, когда Стиви свернул влево на Принс-стрит, стараясь избежать перекрестка Хьюстон и Бродвея.
- Вы действительно не ощущали к нему под конец жалости, Мур, правда? - спросил он.
- Э-э, - смущенно протянул я. - По правде говоря, чувств во мне было больше, чем хотелось. А вот вас, похоже, его смерть потрясла.
- Не столько смерть, - задумчиво произнес Крайцлер, доставая серебряный портсигар, - сколько жизнь. Та злобная глупость, что его породила. И то, что он умер, прежде чем мы смогли его изучить. Все предприятие оказалось таким жалким, таким тщетным…
- Если вы хотели получить его живьем, - спросил я, когда Ласло прикурил, - зачем же вы тогда надеялись, что Коннор будет следить за нами? Вы же знали, что он попытается убить Бичема.
- Коннор, - произнес Ласло, слегка закашлявшись. - Вот тут, признаюсь, я ни о чем не жалею.
- Ну… - Я постарался говорить здраво. - То есть он-то, - в конце концов, мертв. И, кстати, спас нам жизнь.
- Ничего подобного, - ответил Крайцлер. - Макманус бы вмешался до того, как Бичем нанес кому-нибудь серьезный урон. Он наблюдал за нами все время.
- То есть как? Тогда почему же он столько медлил? Да я зуб там потерял!
- Да, - поморщился Крайцлер, касаясь надреза на скуле, - он ждал до самого последнего. Но я ему не велел вмешиваться, пока он не будет уверен, что опасность поистине смертельна, потому что мне хотелось как можно дольше наблюдать поведение Бичема. Что же до Коннора, то я рассчитывал на его появление, чтобы задержать его. Или же…
Его голос наполнился такой кошмарной безысходностью и одиночеством, что я понял: если я не хочу, чтобы он умолкал, мне лучше сменить тему.
- Виделся сегодня с Келли. Я понял, вы обратились к нему за неимением лучшего выбора. - Крайцлер кивнул; горечь из его глаз не исчезла. - Он сказал, почему согласился помочь вам. Точнее, намекнул. Он полагает, что вы - серьезная угроза для «статус-кво» этого общества.
Ласло хмыкнул:
- Им с мистером Комстоком следует сравнить впечатления. Хотя если я - угроза обществу, такие люди, как они - его смерть. Особенно Комсток.
Мы свернули вправо на Макдугал-стрит, и по обе стороны коляски поплыли неосвещенные ресторанчики и итальянские кафе. До Вашингтон-сквер оставалось ехать всего ничего.
- Ласло, - произнес я, когда он вновь умолк. - Что вы имели в виду, когда сказали Бичему, что можете смягчить его участь? Вы же не собирались объявить его душевнобольным, чтобы только сохранить ему жизнь ради ваших наблюдений?
- Нет, - ответил Крайцлер. - Но я намеревался избавить его от непосредственной угрозы его жизни, а затем добиться для него пожизненного заключения, а не электрического стула или виселицы. Некоторое время назад мне пришло в голову, что его слежка за нашим отрядом, записка, отправленная миссис Санторелли, даже убийство Джозефа - все это указывало на явное желание связаться с нами. А когда он начал отвечать на мои вопросы, там, наверху, я понял, что столкнулся с чем-то ранее неизведанным: с человеком, который убивал совершенно незнакомых ему людей и при этом горел желанием поговорить о своих преступлениях. - Крайцлер снова тяжело вздохнул и вяло всплеснул руками. - Мы потеряли неимоверную возможность. Такие люди редки, понимаете, - люди, готовые обсуждать собственное поведение. После поимки они обычно не признают своих деяний, а если и признают, то не упоминают о глубоко личных мотивах. Они, похоже, просто не умеют. Вспомните последние слова Бичема: он даже не смог ответить, что заставляло его убивать. Но я убежден, что со временем смог бы помочь ему подобрать слова. Я внимательно смотрел на своего друга:
- Вы же знаете, что вам бы этого не позволили. - Ласло упрямо пожал плечами, не собираясь сдаваться. - Со всеми этими политическими баталиями? - продолжал я. - Да у него был бы самый скорый судебный процесс в современной истории, и через пару недель он бы уже болтался в петле.
- Возможно, - ответил Крайцлер. - Но этого теперь мы никогда уже не узнаем. Ах, Мур, - мы теперь столько всего уже не узнаем…
- Но хотя бы отдайте себе должное за то, что вы нашли этого человека. А это само по себе подвиг немалый, черт побери!
Ласло снова пожал плечами:
- Да неужели? Ну-ну. Сколько еще он бы мог от нас скрываться, Джон?
- Сколько? Да сколько угодно, надо полагать, - черт, ведь он занимался этим много лет.
- Ну да, - ответил Крайцлер. - Но сколько еще он мог оставаться безнаказанным? Кризис был неизбежен - рано или поздно он обязан был привлечь к себе внимание. В конце концов, он сам этого хотел - и хотел отчаянно. Спроси мы любого человека на улице, как нам следует называть Джона Бичема, и он, не задумываясь, окрестил бы его изгоем общества, но ничто не стало бы определением более поверхностным и неверным. Бичем никогда бы не повернулся спиной к человеческому обществу, да и общество бы ни за что не отвернулось от него - а почему? Потому что он, пусть извращенно, но связан с ним нерасторжимыми узами. Он был его отпрыском, его больной совестью - живым напоминанием обо всех тайных преступлениях, что мы совершаем, смыкая ряды, чтобы жить среди себе подобных. Он жаждал человеческого общества, стремился к возможности показать людям, что сотворило с ним это их «общество». Но самое странное - общество жаждало его не меньше.
- Жаждало? - переспросил я, когда мы огибали тихий в этот час парк Вашингтон-сквер. - О чем вы? Да его бы изжарили на электрическом стуле при первой же возможности.
- Да, но сначала выставили бы его на погляд всему миру, - ответил Крайцлер. - Мы получаем удовольствие от таких людей, как Бичем, Мур. Они - доступные вместилища всего самого грязного в нашем собственном, общественном мире. А что помогло Бичему стать таким? То, что мы дозволяем. То, чем мы даже наслаждаемся…
Взгляд Крайцлера снова унесся вдаль, а коляска медленно подкатила к дому моей бабушки. Восход лишь тронул восточную границу неба, но на верхнем этаже дома № 19 по Вашингтон-сквер уже горел свет. Озирая улицу, Крайцлер заметил эти огни, и первая робкая улыбка утра озарила его лицо.
- Интересно, как ваша бабушка отнеслась к тому, что вы, Мур, участвуете в расследовании убийства? - спросил он. - Она всегда живо интересовалась макабром.
- Я не говорил ей. Она просто убеждена, что моя страсть к игре уже вышла из-под контроля. И, беря все во внимание, я думаю и дальше держать ее в неведении. - Я с трудом выбрался на тротуар, разминая затекшие ноги. - Стало быть - собираемся вечером у Дэла?
Крайцлер коротко кивнул:
- Случай обязывает, а?
- Бесспорно, - ответил я. - Позвоню Чарли, пусть скажет Ранхоферу, чтобы выставил что-нибудь исключительное. По крайней мере, это мы заслужили.
Улыбка Крайцлера стала чуточку шире.
- В самом деле, Мур, - сказал он, закрывая дверцу коляски и протягивая мне руку. Я пожал ее, и Ласло повернулся вперед, легонько застонав. - Поехали, Стиви.
Мальчишка отсалютовал мне свободной рукой, и коляска покатилась к Пятой авеню.