Лев Додин на Эхе Москвы. Послесловие к гастролям МДТ в Москве
"Собственно, по-настоящему врагом народа можно только назвать того, кто ищет врагов народа или кого-то называет врагом народа. Потому что это всегда желание кого-то кому-то противопоставить, призывать к борьбе и значит - взаимному насилию. К сожалению, сегодня это очень много со всех сторон. И недавно, смотря и читая обсуждения 20-летия 93-го года, такое ощущение, что 20-ти лет не прошло, что никакие уроки не сделаны, и мы снова и снова готовы к борьбе и взаимоуничтожению. Это производит довольно страшное впечатление. Поэтому хорошо было бы, если бы из нашего лексикона это понятие исчезло."
"И вдруг я слышу среди определенных слоев интеллигенции, в том числе художественной интеллигенции, такая вдруг ностальгия по ушедшей власти как бы абсолютного большинства в Советском Союзе, что немножко даже теряешься, и волосы встают дыбом. Потому что по чему же мы тоскуем, какие традиции мы призываем сохранять, какими традициями мы призываем гордиться. Избавившись от чего-то, мы так боимся идти вперед, мы так боимся. Уж лучше испытать много новых трудностей, чем поднимать руки и говорить: «Давайте вернемся снова в египетский плен». Там было так хорошо, спокойно. Там был такой суверенитет и политический, и культурный. Так было хорошо за «железным занавесом». Так было хорошо делать кино, которое идеологически все проверяли, но зато его потом показывали в массовом количестве, и ни с кем не надо было конкурировать. Не знаю. Немножко все это вызывает такую легкую тошноту, я бы сказал."
"И те, кто всерьез помнят, те помнят, что это были страшные годы. Я объездил в свое время всю Россию, весь Советский Союз. Я очень любил нашу страну, и я много смотрел. Я помню, как было голодно, что такое Великая Сибирь - меня в Горно-Алтайске девочка спросила: «А что такое сыр?»
Это были те самые счастливые брежневские годы, которые сегодня вспоминаются как сытые, покойные и обеспеченные. Когда я начинаю рассказывать сегодняшним молодым режиссерам, которые иногда вспоминают тоже Советский союз, вроде бы, ничего не зная, как принимали спектакли - они на меня смотрят с недоверием, потому что они не верят, что такое могло быть. Так что - нет, просто, мне кажется, такой, с одной стороны, коллективный самопсихоз, самогипноз, с другой стороны - людям трудно признать, что свобода и движение вперед всегда означают новые сложности, новые проблемы. Свобода, в общем, гораздо сложнее, чем несвобода. Вот это то, с чем мы за эти 20 лет так и не смогли примириться. Поэтому легче всегда выбрать несвободу, легче внушить, что несвобода - это и есть настоящая свобода."
"я как раз довольно скептически отношусь к так называемому привычному театральному зрителю. Мне кажется, его вкус сегодня, в том числе в Москве, порядочно испорчен. И это даже чувствуется, что по началу наших спектаклей в Москве - люди очень отучены от серьезного, размышляющего театра. Некоторое время, 15 минут, возникает ощущение, что царит такое недоумение - вот, так и будет? А когда же начнется что-то, что нас отвлечет, развлечет. И в этом смысле кажется, я прошу прощения, никого не хочу обижать, Москва в чем-то даже провинциальнее провинции, потому что там как-то навстречу серьезному идут гораздо покойней и естественней. Я думаю, что вообще запрос на серьезный театр, на серьезный разговор, запрос на потрясение, запрос на обнаружение проблем, которые есть в тебе, о которых ты, может быть, даже не знаешь - он очень силен и среди тех, кто редко ходит в театр. Мы в последнее время довольно много ездим по России. И иногда играем даже в очень маленьких городах, где даже нет своих профессиональных театров. И обнаруживаем, что очень большое количество, вроде бы, совсем не театральных людей очень остро и живо откликается на самые трудные проблемные и философско-исторические спектакли, пьесы, такие, как «Жизнь и судьба», «Три сестры». И иногда с ними в чем-то легче разговаривать, чем со столичным зрителем. Мне кажется, что мы очень недооцениваем то, что на самом деле где-то происходит в духовной жизни людей, которые действительно, как пишет тот же Ибсен, «народ должен создать народ». Так вот, людей, которые, может быть, могут действительно создать народ. Надо только не бояться идти навстречу этому. Почти каждый раз, когда мы начинаем какую-нибудь новую работу, нам предсказывают, что «ну, это смотреть не будут», «ну, это не нужно». Ну, что там - во «Враге народа» нет любви, ну, что там - производственная пьеса, водопровод обсуждается. Мы ставим «Коварство и любовь» - «ну, это все пафосные слова. Кто сегодня будет смотреть Шиллера?» И так далее, и так далее, и так далее. Я уж не говорю, когда мы делали «Жизнь и судьбу» - это было уже довольно много лет назад: «Ну, кому сейчас нужно все это ворошить?» Оказывается, с годами зритель догоняет театр, и это становится все нужнее и нужнее."
"Я думаю, что очень многие из тех, кто называет себя патриотами, на самом деле являются абсолютно антипатриотами, потому что они, на самом деле, не верят в свой народ. И вообще, когда идет разговор о том, что русский народ, российский народ не создан для демократии, для свободы, для подлинного самопроявления, а нуждается в патронализме, он нуждается в том, чтобы … было родителем по отношению к нему, по отношению к культуре. В этом есть глубокое неверие в действительную мощь народа, и в этом, убежден, есть абсолютный антипатриотизм."
Это интервью можно цитировать бесконечно.
Оно на вес золота - http://www.echomsk.spb.ru/projects/intervyu-na-ehe-moskvy/chelovek-stremitsya-pokoyu.html
"И вдруг я слышу среди определенных слоев интеллигенции, в том числе художественной интеллигенции, такая вдруг ностальгия по ушедшей власти как бы абсолютного большинства в Советском Союзе, что немножко даже теряешься, и волосы встают дыбом. Потому что по чему же мы тоскуем, какие традиции мы призываем сохранять, какими традициями мы призываем гордиться. Избавившись от чего-то, мы так боимся идти вперед, мы так боимся. Уж лучше испытать много новых трудностей, чем поднимать руки и говорить: «Давайте вернемся снова в египетский плен». Там было так хорошо, спокойно. Там был такой суверенитет и политический, и культурный. Так было хорошо за «железным занавесом». Так было хорошо делать кино, которое идеологически все проверяли, но зато его потом показывали в массовом количестве, и ни с кем не надо было конкурировать. Не знаю. Немножко все это вызывает такую легкую тошноту, я бы сказал."
"И те, кто всерьез помнят, те помнят, что это были страшные годы. Я объездил в свое время всю Россию, весь Советский Союз. Я очень любил нашу страну, и я много смотрел. Я помню, как было голодно, что такое Великая Сибирь - меня в Горно-Алтайске девочка спросила: «А что такое сыр?»
Это были те самые счастливые брежневские годы, которые сегодня вспоминаются как сытые, покойные и обеспеченные. Когда я начинаю рассказывать сегодняшним молодым режиссерам, которые иногда вспоминают тоже Советский союз, вроде бы, ничего не зная, как принимали спектакли - они на меня смотрят с недоверием, потому что они не верят, что такое могло быть. Так что - нет, просто, мне кажется, такой, с одной стороны, коллективный самопсихоз, самогипноз, с другой стороны - людям трудно признать, что свобода и движение вперед всегда означают новые сложности, новые проблемы. Свобода, в общем, гораздо сложнее, чем несвобода. Вот это то, с чем мы за эти 20 лет так и не смогли примириться. Поэтому легче всегда выбрать несвободу, легче внушить, что несвобода - это и есть настоящая свобода."
"я как раз довольно скептически отношусь к так называемому привычному театральному зрителю. Мне кажется, его вкус сегодня, в том числе в Москве, порядочно испорчен. И это даже чувствуется, что по началу наших спектаклей в Москве - люди очень отучены от серьезного, размышляющего театра. Некоторое время, 15 минут, возникает ощущение, что царит такое недоумение - вот, так и будет? А когда же начнется что-то, что нас отвлечет, развлечет. И в этом смысле кажется, я прошу прощения, никого не хочу обижать, Москва в чем-то даже провинциальнее провинции, потому что там как-то навстречу серьезному идут гораздо покойней и естественней. Я думаю, что вообще запрос на серьезный театр, на серьезный разговор, запрос на потрясение, запрос на обнаружение проблем, которые есть в тебе, о которых ты, может быть, даже не знаешь - он очень силен и среди тех, кто редко ходит в театр. Мы в последнее время довольно много ездим по России. И иногда играем даже в очень маленьких городах, где даже нет своих профессиональных театров. И обнаруживаем, что очень большое количество, вроде бы, совсем не театральных людей очень остро и живо откликается на самые трудные проблемные и философско-исторические спектакли, пьесы, такие, как «Жизнь и судьба», «Три сестры». И иногда с ними в чем-то легче разговаривать, чем со столичным зрителем. Мне кажется, что мы очень недооцениваем то, что на самом деле где-то происходит в духовной жизни людей, которые действительно, как пишет тот же Ибсен, «народ должен создать народ». Так вот, людей, которые, может быть, могут действительно создать народ. Надо только не бояться идти навстречу этому. Почти каждый раз, когда мы начинаем какую-нибудь новую работу, нам предсказывают, что «ну, это смотреть не будут», «ну, это не нужно». Ну, что там - во «Враге народа» нет любви, ну, что там - производственная пьеса, водопровод обсуждается. Мы ставим «Коварство и любовь» - «ну, это все пафосные слова. Кто сегодня будет смотреть Шиллера?» И так далее, и так далее, и так далее. Я уж не говорю, когда мы делали «Жизнь и судьбу» - это было уже довольно много лет назад: «Ну, кому сейчас нужно все это ворошить?» Оказывается, с годами зритель догоняет театр, и это становится все нужнее и нужнее."
"Я думаю, что очень многие из тех, кто называет себя патриотами, на самом деле являются абсолютно антипатриотами, потому что они, на самом деле, не верят в свой народ. И вообще, когда идет разговор о том, что русский народ, российский народ не создан для демократии, для свободы, для подлинного самопроявления, а нуждается в патронализме, он нуждается в том, чтобы … было родителем по отношению к нему, по отношению к культуре. В этом есть глубокое неверие в действительную мощь народа, и в этом, убежден, есть абсолютный антипатриотизм."
Это интервью можно цитировать бесконечно.
Оно на вес золота - http://www.echomsk.spb.ru/projects/intervyu-na-ehe-moskvy/chelovek-stremitsya-pokoyu.html