2 "Дяди Вани", знание ключа и телеверсии
С третьей попытки распробовала "Дядю Ваню" Кончаловского в театре Моссовета.
Причем случилось это при повторном просмотре телеверсии.
Так бывает, что для понимания спектакля нужен ключ.
У меня так было с двумя "Дядя Ванями": Туминаса и Кончаловского.
В театре Вахтангова я провела в недоумении первое действие, пока в антракте осведомленная и уже видевшая спектакль подруга не сообщила мне, что половина персонажей это зомби, а половина - живые люди. Во втором действии все стало на свои места и я еще раз ходила на "Дядю Ваню", искренне восхищалась (в антракте сама просветила нескольких недоумевавших и даже собиравшихся уходить). Потом еще по ТВ посмотрела и опять с удовольствием.
То же и со спектаклем Моссовета.
Все казалось глупым фарсом, пока в одном из интервью я не вычитала у Кончаловского, что он теперь считает ошибочной свою уже классическую киноверсию с Бондарчуком, Смоктуновским, Зельдиным, Пастуховым, Купченко и Мирошниченко.
Он считает (перескажу своими словами, как поняла), что никакими Шопенгауэрами и Достоевскими тут и не пахнет. Что трагикомедия в несоответствии притязаний и способностей, мечтаний и реальности.
Это и передано в спектакле театра Моссовета. Передано по большей части не плохо. Все герои - живые, но недотепистые, никчемные и не складные люди.
Никаких настоящих конфликтов между ними в спектакле нет, кроме непрерывного конфликта с собой, никак незатухающего недовольства собой, попыток казаться лучше, не быть лучше, а быть другим, уйти от себя.
Наиболее ярко это воплощает фанфарон Войницкий Павла Деревянко, контрапункт ему - принимающая реальность и обреченно опускающая руки Соня Юлии Высоцкой. К Астрову Александра Домогарова есть претензии, но в целом и тут сыграна история человека, основное занятие которого не лес, а пьянство и разговоры о лесе.
Резко контрастно при просмотре телеверсии этого спектакля вспоминался "Дядя Ваня" Туминаса. Живые, несчастные, затравленные Войницкий Маковецкого, Соня Бердинских/Крегжде и Астров Вдовиченкова. Люди, вопиющие в пустыне. Мертвенной пустыне, заполненной ходячими трупами, которые не способны любить, страдать, не способны даже оказаться убитыми. Потрясающие Симонов-Серебряков и Елена Дубровской, вкупе со старухами в исполнении Коноваловой и Максаковой - не убиваемое мещанство и пошлость, удушающие интеллигенцию, затягивающие ее в свой "данс макабр".
Хорошо, когда смотришь с пониманием режиссерского замысла.
И еще лучше, когда для этого не нужны информированные подруги и интервью постановщика. Когда всё - в самом спектакле.
Причем случилось это при повторном просмотре телеверсии.
Так бывает, что для понимания спектакля нужен ключ.
У меня так было с двумя "Дядя Ванями": Туминаса и Кончаловского.
В театре Вахтангова я провела в недоумении первое действие, пока в антракте осведомленная и уже видевшая спектакль подруга не сообщила мне, что половина персонажей это зомби, а половина - живые люди. Во втором действии все стало на свои места и я еще раз ходила на "Дядю Ваню", искренне восхищалась (в антракте сама просветила нескольких недоумевавших и даже собиравшихся уходить). Потом еще по ТВ посмотрела и опять с удовольствием.
То же и со спектаклем Моссовета.
Все казалось глупым фарсом, пока в одном из интервью я не вычитала у Кончаловского, что он теперь считает ошибочной свою уже классическую киноверсию с Бондарчуком, Смоктуновским, Зельдиным, Пастуховым, Купченко и Мирошниченко.
Он считает (перескажу своими словами, как поняла), что никакими Шопенгауэрами и Достоевскими тут и не пахнет. Что трагикомедия в несоответствии притязаний и способностей, мечтаний и реальности.
Это и передано в спектакле театра Моссовета. Передано по большей части не плохо. Все герои - живые, но недотепистые, никчемные и не складные люди.
Никаких настоящих конфликтов между ними в спектакле нет, кроме непрерывного конфликта с собой, никак незатухающего недовольства собой, попыток казаться лучше, не быть лучше, а быть другим, уйти от себя.
Наиболее ярко это воплощает фанфарон Войницкий Павла Деревянко, контрапункт ему - принимающая реальность и обреченно опускающая руки Соня Юлии Высоцкой. К Астрову Александра Домогарова есть претензии, но в целом и тут сыграна история человека, основное занятие которого не лес, а пьянство и разговоры о лесе.
Резко контрастно при просмотре телеверсии этого спектакля вспоминался "Дядя Ваня" Туминаса. Живые, несчастные, затравленные Войницкий Маковецкого, Соня Бердинских/Крегжде и Астров Вдовиченкова. Люди, вопиющие в пустыне. Мертвенной пустыне, заполненной ходячими трупами, которые не способны любить, страдать, не способны даже оказаться убитыми. Потрясающие Симонов-Серебряков и Елена Дубровской, вкупе со старухами в исполнении Коноваловой и Максаковой - не убиваемое мещанство и пошлость, удушающие интеллигенцию, затягивающие ее в свой "данс макабр".
Хорошо, когда смотришь с пониманием режиссерского замысла.
И еще лучше, когда для этого не нужны информированные подруги и интервью постановщика. Когда всё - в самом спектакле.