Про "Майдан". Или блаженны умом скорбные, текста "ассоциации" не читавшие.
А. Валентинов "Небеса ликуют". Гражданская война на Украине 1648-1652 гг. Перед самой "Битвой под Берестечком":
На дороге мы остались одни - трое всадников, два осла - и огромная тихая толпа в свитках и белых рубахах.
Посполитые. Селяне.
Русь.
* * *
Мы шли с ними от самого Колодного. Из разумной предосторожности я старался держаться подальше от пестрой толпы усачей-запорожцев, разодетых в жупаны и цветные шаровары. Вдруг там окажутся друзья моих знакомых-кладоискателей? Затеряться в селянском море, среди свиток и кожухов, было проще и безопасней.
Я не понимал этих людей. С остальными было все ясно. Черкасы были готовы умереть за «реестр», за право называться новыми шляхтичами. Их сотники и полковники - за «грунты», уже обжитые, прикипевшие к рукам. Попы - за право перебить иноверцев, мещане - за «магдебургию» и возможность торговать без конкурентов-католиков. Но посполитым нечего было тут делать. Людям в белых рубахах никто ничего не обещал.
В первые дни даже казалось, что их гонят на войну насильно, как дешевое гарматное мясо, которое можно не считать и не жалеть. Ни лат, ни оружия. Косы, топоры-келепы, самодельные пики, просто дубины - смешно! Нет, не смешно - страшно! Латная гусарская конница со стальными крыльями за спиной, немецкие наемники, служившие Валленштейну и Тилли, миланские мортиры - и сонмище в лаптях и опорках. Так любил воевать Чингисхан - гнать безоружную толпу на вражий строй, экономя силы и кровь настоящих бойцов.
Но людей в белых и серых свитках никто не гнал, не караулил, не ловил по узким лесным тропинкам.
Они шли сами.
На привалах, махнув рукой на осторожность, я пытался заговаривать с ними, выспросить, понять. Мне отвечали, когда неохотно, когда горячо, захлебываясь словами. Но всегда - с удивлением. Моих случайных собеседников поражало, как это пан, хоть иноземец, да ученый, все наречия знающий, не понимает столь очевидного.
Серые свитки и белые рубахи шли умирать за свободу.
Пан-иноземец не понимал. Не мог понять.
На дороге мы остались одни - трое всадников, два осла - и огромная тихая толпа в свитках и белых рубахах.
Посполитые. Селяне.
Русь.
* * *
Мы шли с ними от самого Колодного. Из разумной предосторожности я старался держаться подальше от пестрой толпы усачей-запорожцев, разодетых в жупаны и цветные шаровары. Вдруг там окажутся друзья моих знакомых-кладоискателей? Затеряться в селянском море, среди свиток и кожухов, было проще и безопасней.
Я не понимал этих людей. С остальными было все ясно. Черкасы были готовы умереть за «реестр», за право называться новыми шляхтичами. Их сотники и полковники - за «грунты», уже обжитые, прикипевшие к рукам. Попы - за право перебить иноверцев, мещане - за «магдебургию» и возможность торговать без конкурентов-католиков. Но посполитым нечего было тут делать. Людям в белых рубахах никто ничего не обещал.
В первые дни даже казалось, что их гонят на войну насильно, как дешевое гарматное мясо, которое можно не считать и не жалеть. Ни лат, ни оружия. Косы, топоры-келепы, самодельные пики, просто дубины - смешно! Нет, не смешно - страшно! Латная гусарская конница со стальными крыльями за спиной, немецкие наемники, служившие Валленштейну и Тилли, миланские мортиры - и сонмище в лаптях и опорках. Так любил воевать Чингисхан - гнать безоружную толпу на вражий строй, экономя силы и кровь настоящих бойцов.
Но людей в белых и серых свитках никто не гнал, не караулил, не ловил по узким лесным тропинкам.
Они шли сами.
На привалах, махнув рукой на осторожность, я пытался заговаривать с ними, выспросить, понять. Мне отвечали, когда неохотно, когда горячо, захлебываясь словами. Но всегда - с удивлением. Моих случайных собеседников поражало, как это пан, хоть иноземец, да ученый, все наречия знающий, не понимает столь очевидного.
Серые свитки и белые рубахи шли умирать за свободу.
Пан-иноземец не понимал. Не мог понять.