Сценарий
Преамбула.
1. Всё написанное не относится к конкретным лицам.
2. Все совпадения имен и фамилий являются случайными.
3. За случившиеся совпадения, могущие задеть, так сказать, честь и достоинство, прошу извинить.
Ну его нафиг, этого Аркадия Райкина. Вреднючий он был по воспоминаниям его коллег человеком. Автора своего, Михаила Жванецкого вообще в чулане безвестности держал. Но в этом, безусловно, советская система повинна... Поэтому сменю название, имею право. Какой-никакой, а автор.
Второй час "героической" обороны. Предыдущая серия.
Напомню концовку.
В приступе острой паники он с опаской выглянул за бруствер. Немецкие танки, шумя моторами, вроде становились всё ближе, Карпович почувствовал, как внутри что-то разросшееся, ледяное до колючести, захватило его всего, - что-то коснулось его плеча, - и выбросило...
- А-а-а!
- Да ты очумел, чего разорался, - Карпович вдруг ощутил толчок в плечо. На него, лежащего в собственной постели, глядели раздраженные глаза жены.
- А? - Карпович медленно приходил в себя, глядя дикими глазами на жену и всё вокруг знакомое и медленно обретающее реальный вид. Он тряхнул головой. Потом торопливо, держась за пах, засеменил в туалет. Мочевой пузырь буквально разрывался...
Итак...
День прошёл странно.
Время от времени у Николая Карповича внутри резко разрасталось что-то обжигающе холодное, взрывной волной охватывало всё тело. Ровно то что-то, чем закончился кошмарный сон... Проявлялось испариной и быстро спадало. Но как ни странно чувствовал себя бодро.., настолько бодро, что стал поглядывать на стройные ножки Эллы, секретарши ректората, с полузабытым интересом.
День как день. С привычными радостями и такими же привычными неприятностями. Из ряда выбивалась работа спарринг-партнером на записи "Исторического суда" с Сергеем Арсеновичем. Но тоже привычно выбивалась...
Возвращаясь на служебной машине домой, Карпович перебирал в уме прошедшие съемки. Вердикт вынес простой: "Ничаев и Вайхельгауз - самые большие идиоты, побывавшие на этой программе".
"Но это ничего. Арсенович, хитромудрый и вечный советник, пусть старается. Пусть звонки на студию организует... Ничего, побуду ещё мальчиком для битья, зато потом отольются мышке кошкины слёзки. Интересно будет потом на его лицо посмотреть, когда он поймёт, как филигранно его развели. Да, РАЗВОД - вот что написано невидимыми буквами над географической картой мира, где оконтурена Россия. Развод и кидалово! Сначала разведем, а потом кинем..."
Карпович умиротворенно потянулся. Кошмарный сон был совсем забыт.
Уже дома, гуляя на ночь с Крисом, вдруг вспомнил Эллочкины нейлоновые ножки, в определенных местах организма что-то зашевелилось. А когда вернулся домой, жена Марина одобрительно заметила его жеребячье настроение. И охотно пошла навстречу такому нечастому энтузиазму уже в спальне...
Карпович умиротворённо заснул.
...он опять стоял в окопе с ненавистным пулеметом Дегтярева, разрываясь между желанием всё бросить и бежать куда подальше или забиться в щель, выставив наружу только пулеметный ствол. К нему подошёл один из "ополченцев".
- Давай я к тебе вторым номером, а то Федотова уж...
- А ты умеешь, Лёнь? - тускло и на автомате спросил Карпович.
- А что такого? ...ну, в кино видел. Разберемся...
Они скорбно помолчали. Первый, и словно боясь этого, разорвал паузу Леонид Михайлович.
- Так что? Стрелять-то будем? Иль как.., - но ответом было молчание. И после долгой паузы злое:
- В кого? - Леонид Михайлович впал в ступор...
Немецкие танки остановились на расстоянии прицельного выстрела. Слегка водили стволами пушек по "нашим" позициям, но не стреляли. Гансы и Фрицы были ошарашены таким противником и не знали, что с ним делать. "Ополченцы" тоже затаились. Шинкин куда-то спрятался, его слушатели разбрелись ещё раньше.
Непонятную паузу первым не выдержал кто-то из "ополченцев". Втихушку вылез на обратную сторону траншеи и сначала на четвереньках, а потом полусогнувшись, заторопился в тыл. Кто воскликнул: "Глянь, глянь!", но дезертир-первопроходец вдруг резко ткнулся носом в мерзлую землю и затих. Сухо донесся винтовочный выстрел. Взвод Клочкова не дремал. Все подавленно молчали. Пути назад не было.
Михайловский сидел около командного блиндажа и раздраженно отдирал железный коготь, хоть и на левой руке, но он явно мешал держать оружие и царапал и цеплял волосики на чувствительных местах при справлении малой нужды. Вокруг него стихийно собрались кроме Дюжина и Никонова другие актеры "Цитадели". Дюжин держал кучу чешек, пока ему не посоветовали выбросить эти "белые тапочки".
Расправившись с железным когтем, Никита Сергеевич отхлебнул из хитрой фляжки, проигнорировав заинтересованные взгляды "соратников" и направился к орудию. "Соратники" потянулись за ним, как цыплята за клушкой.
- Да-а-а... Неплохая пушечка. И снаряды есть, - задумчиво и вроде разочарованно протянул Михайловский и продолжил:
- Может шмальнуть?
Кто-то потянул его за рукав и показал в сторону немецких танков. Ближайшие, метрах в 300 уперли свои стволы в их теплую компанию. Движение ствола третьего танка, нацеливающегося на них, ещё успели заметить. На мгновение все замерли, а потом не сговариваясь, сыпанули в разные стороны. Но выстрелов не было и спустя какое-то время то тут то там начали высовываться белые лица отважных "бойцов". Михайловский однако не высовывался.
Он сидел и вполголоса матерился. Притулившийся рядком Дюжин слушал с почтительностью сродни той, с которой прихожане слушают проповедь.
- ...ь. ...ъ...мать... И здесь не слава богу.
- Назад нельзя... ..ь, стрелять - самоубийство. Что ж мы пушку-то в землю не вкопали, а?
В это же самое время метрах в 400 на запад...
Командир танкового батальона оберлейтенант Зейдель почтительно орал в радиотелефон:
- Герр оберст, мы вляпались в полное дерьмо!
...
- Я не паникую, герр оберст. Но эта линия - ловушка, там сидят смертники, герр оберст...
...
- Вы не поняли, герр оберст. Я, офицер славного вермахта, не боюсь смертников, я боюсь, извините герр оберст, наступить на кучку дерьма, герр оберст.
...
- Как при чем? Это не только смертники, при этом они трусы полные. Они с радостью пойдут в плен, но я боюсь их брать в плен. Это какая-то подлость со стороны русских.., аrsch mit оhren, простите, герр оберст...
...
- Вы забыли про малиновые танки в зимнем лесу, герр оберст... Виноват! Яволь, герр оберст. Натюрлих... Да-да, я тоже забуду об этом навсегда...
- Это невозможно, герр оберст. Расстрелять их - навсегда опорочить славу немецкого оружия.
...
Выслушав последние слова начальства, оберлейтенант в последний раз рявкнул в трубку "Яволь, герр оберст!" и положил трубку. На вопросительный взгляд командира танка ответил устало:
- Приказано ждать приказа. Наше начальство решило подумать...
1. Всё написанное не относится к конкретным лицам.
2. Все совпадения имен и фамилий являются случайными.
3. За случившиеся совпадения, могущие задеть, так сказать, честь и достоинство, прошу извинить.
Ну его нафиг, этого Аркадия Райкина. Вреднючий он был по воспоминаниям его коллег человеком. Автора своего, Михаила Жванецкого вообще в чулане безвестности держал. Но в этом, безусловно, советская система повинна... Поэтому сменю название, имею право. Какой-никакой, а автор.
Второй час "героической" обороны. Предыдущая серия.
Напомню концовку.
В приступе острой паники он с опаской выглянул за бруствер. Немецкие танки, шумя моторами, вроде становились всё ближе, Карпович почувствовал, как внутри что-то разросшееся, ледяное до колючести, захватило его всего, - что-то коснулось его плеча, - и выбросило...
- А-а-а!
- Да ты очумел, чего разорался, - Карпович вдруг ощутил толчок в плечо. На него, лежащего в собственной постели, глядели раздраженные глаза жены.
- А? - Карпович медленно приходил в себя, глядя дикими глазами на жену и всё вокруг знакомое и медленно обретающее реальный вид. Он тряхнул головой. Потом торопливо, держась за пах, засеменил в туалет. Мочевой пузырь буквально разрывался...
Итак...
День прошёл странно.
Время от времени у Николая Карповича внутри резко разрасталось что-то обжигающе холодное, взрывной волной охватывало всё тело. Ровно то что-то, чем закончился кошмарный сон... Проявлялось испариной и быстро спадало. Но как ни странно чувствовал себя бодро.., настолько бодро, что стал поглядывать на стройные ножки Эллы, секретарши ректората, с полузабытым интересом.
День как день. С привычными радостями и такими же привычными неприятностями. Из ряда выбивалась работа спарринг-партнером на записи "Исторического суда" с Сергеем Арсеновичем. Но тоже привычно выбивалась...
Возвращаясь на служебной машине домой, Карпович перебирал в уме прошедшие съемки. Вердикт вынес простой: "Ничаев и Вайхельгауз - самые большие идиоты, побывавшие на этой программе".
"Но это ничего. Арсенович, хитромудрый и вечный советник, пусть старается. Пусть звонки на студию организует... Ничего, побуду ещё мальчиком для битья, зато потом отольются мышке кошкины слёзки. Интересно будет потом на его лицо посмотреть, когда он поймёт, как филигранно его развели. Да, РАЗВОД - вот что написано невидимыми буквами над географической картой мира, где оконтурена Россия. Развод и кидалово! Сначала разведем, а потом кинем..."
Карпович умиротворенно потянулся. Кошмарный сон был совсем забыт.
Уже дома, гуляя на ночь с Крисом, вдруг вспомнил Эллочкины нейлоновые ножки, в определенных местах организма что-то зашевелилось. А когда вернулся домой, жена Марина одобрительно заметила его жеребячье настроение. И охотно пошла навстречу такому нечастому энтузиазму уже в спальне...
Карпович умиротворённо заснул.
...он опять стоял в окопе с ненавистным пулеметом Дегтярева, разрываясь между желанием всё бросить и бежать куда подальше или забиться в щель, выставив наружу только пулеметный ствол. К нему подошёл один из "ополченцев".
- Давай я к тебе вторым номером, а то Федотова уж...
- А ты умеешь, Лёнь? - тускло и на автомате спросил Карпович.
- А что такого? ...ну, в кино видел. Разберемся...
Они скорбно помолчали. Первый, и словно боясь этого, разорвал паузу Леонид Михайлович.
- Так что? Стрелять-то будем? Иль как.., - но ответом было молчание. И после долгой паузы злое:
- В кого? - Леонид Михайлович впал в ступор...
Немецкие танки остановились на расстоянии прицельного выстрела. Слегка водили стволами пушек по "нашим" позициям, но не стреляли. Гансы и Фрицы были ошарашены таким противником и не знали, что с ним делать. "Ополченцы" тоже затаились. Шинкин куда-то спрятался, его слушатели разбрелись ещё раньше.
Непонятную паузу первым не выдержал кто-то из "ополченцев". Втихушку вылез на обратную сторону траншеи и сначала на четвереньках, а потом полусогнувшись, заторопился в тыл. Кто воскликнул: "Глянь, глянь!", но дезертир-первопроходец вдруг резко ткнулся носом в мерзлую землю и затих. Сухо донесся винтовочный выстрел. Взвод Клочкова не дремал. Все подавленно молчали. Пути назад не было.
Михайловский сидел около командного блиндажа и раздраженно отдирал железный коготь, хоть и на левой руке, но он явно мешал держать оружие и царапал и цеплял волосики на чувствительных местах при справлении малой нужды. Вокруг него стихийно собрались кроме Дюжина и Никонова другие актеры "Цитадели". Дюжин держал кучу чешек, пока ему не посоветовали выбросить эти "белые тапочки".
Расправившись с железным когтем, Никита Сергеевич отхлебнул из хитрой фляжки, проигнорировав заинтересованные взгляды "соратников" и направился к орудию. "Соратники" потянулись за ним, как цыплята за клушкой.
- Да-а-а... Неплохая пушечка. И снаряды есть, - задумчиво и вроде разочарованно протянул Михайловский и продолжил:
- Может шмальнуть?
Кто-то потянул его за рукав и показал в сторону немецких танков. Ближайшие, метрах в 300 уперли свои стволы в их теплую компанию. Движение ствола третьего танка, нацеливающегося на них, ещё успели заметить. На мгновение все замерли, а потом не сговариваясь, сыпанули в разные стороны. Но выстрелов не было и спустя какое-то время то тут то там начали высовываться белые лица отважных "бойцов". Михайловский однако не высовывался.
Он сидел и вполголоса матерился. Притулившийся рядком Дюжин слушал с почтительностью сродни той, с которой прихожане слушают проповедь.
- ...ь. ...ъ...мать... И здесь не слава богу.
- Назад нельзя... ..ь, стрелять - самоубийство. Что ж мы пушку-то в землю не вкопали, а?
В это же самое время метрах в 400 на запад...
Командир танкового батальона оберлейтенант Зейдель почтительно орал в радиотелефон:
- Герр оберст, мы вляпались в полное дерьмо!
...
- Я не паникую, герр оберст. Но эта линия - ловушка, там сидят смертники, герр оберст...
...
- Вы не поняли, герр оберст. Я, офицер славного вермахта, не боюсь смертников, я боюсь, извините герр оберст, наступить на кучку дерьма, герр оберст.
...
- Как при чем? Это не только смертники, при этом они трусы полные. Они с радостью пойдут в плен, но я боюсь их брать в плен. Это какая-то подлость со стороны русских.., аrsch mit оhren, простите, герр оберст...
...
- Вы забыли про малиновые танки в зимнем лесу, герр оберст... Виноват! Яволь, герр оберст. Натюрлих... Да-да, я тоже забуду об этом навсегда...
- Это невозможно, герр оберст. Расстрелять их - навсегда опорочить славу немецкого оружия.
...
Выслушав последние слова начальства, оберлейтенант в последний раз рявкнул в трубку "Яволь, герр оберст!" и положил трубку. На вопросительный взгляд командира танка ответил устало:
- Приказано ждать приказа. Наше начальство решило подумать...