(no subject)
Карлу выманила на улицу нужда. Остро захотелось хрустящих свиных ушек. Бабушкины пирожки становились от недели к неделе всё суше, мясо сменила капуста, затем картошка. Всухомятку не полакомишься. И тогда Карла решилась. Собирала силы день-два, когда желание отведать ушек стало непереносимым быстро собралась, как в омут с головой, выскочила. Отремонтированный подъезд уже не пах краской. В свежем лифте написали новые гадости. Впрочем, неважно, к китайцам!
Улица удивила Карлу плавностью. Словно всё вокруг - дома, дорога, стены домов, люди и даже воздух состоят из вытертого на сгибах бархата. Она привыкла, что тут всегда осень, но не настолько же. Главное спуститься в подземный переход, где завывает и почесывается ветер, пройти мимо зева метро, на другой стороне будет тебе китайская лавочка. Всего ничего, спуститься, пройти, подняться. Оробела, почувствовав подвох, преодолела приступ тошноты, спустилась.
А тут также, киоски, киоски. Прокурено, сыро. Вентиляция доносит запах невидимой Венеции, плеск каналов. Постояла послушала. Сделала вид, что покупает клей, вот и остановилась. Рядом клянчила подаяния нищенка с младенчиком на руках. Ребенку года два-три и очень странно он спит, благостно. Обычно дети в таком возрасте шумно играют, егозят, не находят себе места. Карла нахмурилась. Она где-то читала о том, что существует мафия, детей берут напрокат, опаивают дурманом или водкой, чтобы не мешали попрошайничать. Лица не видно, но спит. У нищенки тоже лица, вроде, нет, бурое, бугристое место говорит о непростой судьбе и сложностях в отношениях с окружающим миром. Про сложности Карла хорошо понимает, вздыхает. Вспоминает про ушки и начинает бежать в сторону дальнего выхода.
На другом берегу улицы снесли все лавочки, из-за чего освободившиеся проходы к метро кажутся одним большим лишаем, выгоревшим на жаре. Китайской лавчонки тоже не существует. Куда катится мир и как же прожить в такой нестабильной стране. Более всего Карла раздосадована на себя, что позволила вкусовому недомоганию выгнать себя из квартиры. Столько держалась, а тут. Гурманка хренова. Сплюнув, она возвращается к переходу.
Всё те же киоски, та же нищенка. Сердце ойкает. Она смотрит на попрошайку, та, почувствовав интерес, начинает заунывную мантру. Одежда ребенка изгваздана, засалена, бедное существо. Карла одними глазами показывает на ношу, покажи, мол. Уродка лыбится и во рту у неё не оказывается передних зубов. Лишь клыки по бокам - сверху и снизу. Как у вампиров в ужастиках.
- Спит, - шуршит её отсутствующий голос, полный фальшивого умиления.
- Врёшь, сука, врёшь - проявляет неожиданную для себя активность Карла. - Чем ты его опоила, дешёвка.
- Иди откуда шла - Неожиданно начинает повышать голос попрошайка и в речи её проступает осмысленность - А не то милицию позову. Ходят тут всякие.
Голос преступницы срывается на визг, словно бы ультразвуком она отгоняет Карлу.
- Да я сама милицию позову, - выдыхает Карла и понимает, что силы у неё на исходе. Слишком много движений, слишком много инициативы. Отвыкла.
Сдулась.
Карла махает рукой и начинает подниматься по сбитым ступенькам наверх, к небу. В немытых окнах шуршат машины, ходят замедленные люди, обычный день. Да только тревога не оставляет Карлу ни вечером, ни ночью. Ей не привыкать томиться, озадачиваться, болеть разочарованиями. Засыпает она лишь под утро, забыв принять четвертинку аспирина, тревожно вздрагивает во сне, потеет, скидывает одеяло. Во сне на зубах у неё отрастают волосы и мешают говорить, забивая гортань. Смешиваясь со слюной, волосы превращаются в водоросли и пытаются плыть по пищеводу внутрь организма.
Просыпается Карла с чётким планом действий. Даже не расчесавшись (даже не расчесавшись!), она напяливает джинсы и что-то сверху, и вот уже гремит ключами и бежит по чистому подъезду, который более не пахнем ни краской, ни прокисшим мусоропроводом. Как если она обычный человек, каждый день опаздывающий на работу, а не Карла, добровольно заточившая себя в четырёх станах на неопределённый период психологической нестабильности.
Карла почти бежит к подземному переходу, почти уверенная, что никого там не застанет. Что вчерашняя попрошайка - видение, грёза, блажь. Но нет, реальность есть реальность, есть реальность, есть реальность: свиная отбивная стоит с затасканным свертком на руках, как ни в чём ни бывало. Ну, надо ж, поразительная наглость!
- Покажи ребёнка! - Кидается к чертовке Клара.
- А не покажу! - Четырхается чертовка.
- Нет, покажи! - Клара тянет руки в спящему ребенку.
- Милиция, милиция!... - начинает блажить богдашка.
И ведь действительно приходит милиция и начинает трогать Карлу за локотки, мол, вы чего, гражданочка, пройдёмьте-предьявите-документы-не-мешайте-гражданас-культурно-отдыхать. Бомжиха торжествует победу: то, что некогда было лицом расплывается в улыбке. Туда так и хочется плюнуть. В самую её гнилую внутрь.
Карла пытается объяснить представителю власти, что эта злонамеренная несчастная использует деточку для своего прокорма, хотя, если совсем по существу, она, возможно, этих денег и не видит сроду, все заработанные грошики отнимает безжалостный сутенер, оставляя нищенке минимум на прокорм, поэтому, если кого, конечно, следует судить, то не это слепое орудие в чужих безжалостных руках, но тех негодяев, что держат сеть спившихся да калек, ковыляющих по вагонам метро и зябнущим по переходам, но невинное дитя же оно не виновато, ведь это же прямой ущерб здоровью и нарушение прав детства, Карла не замечает как сама переходит на крик, как начинает тянуть руки к спящей куколке, как бомжиха начинает тянуть ношу к себе, как они начинают бороться, Карла осторожно, чтобы не повредить дитя и не уронить его на асфальт, а попрошайка без каких бы то ни было страхов, точно не жизнь у неё на руках, а полено, как вокруг начинают собраться любопытствующие, безразличные люди и как давно подкупленный мафией милиционер, побледнев и стушевавшись, пытается разнять двух немолодых тёток, ибо ситуация начинает выходить из-под контроля.
А потом и вовсе возникает патруль с посторонними этому побледневшему подкупленному представителями охраны порядка, мент понимает, что дело пахнет керосином, начинает выталкивать Карлу из перехода, та упирается и не отпускает из рук свёртка, который переходит от неё к нищенке и обратно, пока не воспользовавшись промедлением, Карла хватает спящего, крепко прижимает к себе, не оторвать и начинает быстро, насколько это возможно быстро, подниматься по лестнице в сторону дома.
Улица удивила Карлу плавностью. Словно всё вокруг - дома, дорога, стены домов, люди и даже воздух состоят из вытертого на сгибах бархата. Она привыкла, что тут всегда осень, но не настолько же. Главное спуститься в подземный переход, где завывает и почесывается ветер, пройти мимо зева метро, на другой стороне будет тебе китайская лавочка. Всего ничего, спуститься, пройти, подняться. Оробела, почувствовав подвох, преодолела приступ тошноты, спустилась.
А тут также, киоски, киоски. Прокурено, сыро. Вентиляция доносит запах невидимой Венеции, плеск каналов. Постояла послушала. Сделала вид, что покупает клей, вот и остановилась. Рядом клянчила подаяния нищенка с младенчиком на руках. Ребенку года два-три и очень странно он спит, благостно. Обычно дети в таком возрасте шумно играют, егозят, не находят себе места. Карла нахмурилась. Она где-то читала о том, что существует мафия, детей берут напрокат, опаивают дурманом или водкой, чтобы не мешали попрошайничать. Лица не видно, но спит. У нищенки тоже лица, вроде, нет, бурое, бугристое место говорит о непростой судьбе и сложностях в отношениях с окружающим миром. Про сложности Карла хорошо понимает, вздыхает. Вспоминает про ушки и начинает бежать в сторону дальнего выхода.
На другом берегу улицы снесли все лавочки, из-за чего освободившиеся проходы к метро кажутся одним большим лишаем, выгоревшим на жаре. Китайской лавчонки тоже не существует. Куда катится мир и как же прожить в такой нестабильной стране. Более всего Карла раздосадована на себя, что позволила вкусовому недомоганию выгнать себя из квартиры. Столько держалась, а тут. Гурманка хренова. Сплюнув, она возвращается к переходу.
Всё те же киоски, та же нищенка. Сердце ойкает. Она смотрит на попрошайку, та, почувствовав интерес, начинает заунывную мантру. Одежда ребенка изгваздана, засалена, бедное существо. Карла одними глазами показывает на ношу, покажи, мол. Уродка лыбится и во рту у неё не оказывается передних зубов. Лишь клыки по бокам - сверху и снизу. Как у вампиров в ужастиках.
- Спит, - шуршит её отсутствующий голос, полный фальшивого умиления.
- Врёшь, сука, врёшь - проявляет неожиданную для себя активность Карла. - Чем ты его опоила, дешёвка.
- Иди откуда шла - Неожиданно начинает повышать голос попрошайка и в речи её проступает осмысленность - А не то милицию позову. Ходят тут всякие.
Голос преступницы срывается на визг, словно бы ультразвуком она отгоняет Карлу.
- Да я сама милицию позову, - выдыхает Карла и понимает, что силы у неё на исходе. Слишком много движений, слишком много инициативы. Отвыкла.
Сдулась.
Карла махает рукой и начинает подниматься по сбитым ступенькам наверх, к небу. В немытых окнах шуршат машины, ходят замедленные люди, обычный день. Да только тревога не оставляет Карлу ни вечером, ни ночью. Ей не привыкать томиться, озадачиваться, болеть разочарованиями. Засыпает она лишь под утро, забыв принять четвертинку аспирина, тревожно вздрагивает во сне, потеет, скидывает одеяло. Во сне на зубах у неё отрастают волосы и мешают говорить, забивая гортань. Смешиваясь со слюной, волосы превращаются в водоросли и пытаются плыть по пищеводу внутрь организма.
Просыпается Карла с чётким планом действий. Даже не расчесавшись (даже не расчесавшись!), она напяливает джинсы и что-то сверху, и вот уже гремит ключами и бежит по чистому подъезду, который более не пахнем ни краской, ни прокисшим мусоропроводом. Как если она обычный человек, каждый день опаздывающий на работу, а не Карла, добровольно заточившая себя в четырёх станах на неопределённый период психологической нестабильности.
Карла почти бежит к подземному переходу, почти уверенная, что никого там не застанет. Что вчерашняя попрошайка - видение, грёза, блажь. Но нет, реальность есть реальность, есть реальность, есть реальность: свиная отбивная стоит с затасканным свертком на руках, как ни в чём ни бывало. Ну, надо ж, поразительная наглость!
- Покажи ребёнка! - Кидается к чертовке Клара.
- А не покажу! - Четырхается чертовка.
- Нет, покажи! - Клара тянет руки в спящему ребенку.
- Милиция, милиция!... - начинает блажить богдашка.
И ведь действительно приходит милиция и начинает трогать Карлу за локотки, мол, вы чего, гражданочка, пройдёмьте-предьявите-документы-не-мешайте-гражданас-культурно-отдыхать. Бомжиха торжествует победу: то, что некогда было лицом расплывается в улыбке. Туда так и хочется плюнуть. В самую её гнилую внутрь.
Карла пытается объяснить представителю власти, что эта злонамеренная несчастная использует деточку для своего прокорма, хотя, если совсем по существу, она, возможно, этих денег и не видит сроду, все заработанные грошики отнимает безжалостный сутенер, оставляя нищенке минимум на прокорм, поэтому, если кого, конечно, следует судить, то не это слепое орудие в чужих безжалостных руках, но тех негодяев, что держат сеть спившихся да калек, ковыляющих по вагонам метро и зябнущим по переходам, но невинное дитя же оно не виновато, ведь это же прямой ущерб здоровью и нарушение прав детства, Карла не замечает как сама переходит на крик, как начинает тянуть руки к спящей куколке, как бомжиха начинает тянуть ношу к себе, как они начинают бороться, Карла осторожно, чтобы не повредить дитя и не уронить его на асфальт, а попрошайка без каких бы то ни было страхов, точно не жизнь у неё на руках, а полено, как вокруг начинают собраться любопытствующие, безразличные люди и как давно подкупленный мафией милиционер, побледнев и стушевавшись, пытается разнять двух немолодых тёток, ибо ситуация начинает выходить из-под контроля.
А потом и вовсе возникает патруль с посторонними этому побледневшему подкупленному представителями охраны порядка, мент понимает, что дело пахнет керосином, начинает выталкивать Карлу из перехода, та упирается и не отпускает из рук свёртка, который переходит от неё к нищенке и обратно, пока не воспользовавшись промедлением, Карла хватает спящего, крепко прижимает к себе, не оторвать и начинает быстро, насколько это возможно быстро, подниматься по лестнице в сторону дома.