Колпашево 1910 года versus Колпашево образца 1932 г.

[corporatelie]

В грандиозном массиве воспоминаний и мемуаров царских каторжан и узников очень выделяется целый блок сногсшибательных мемуаров политических противников царской власти, который всегда меня вдохновлял и заставлял, как это модно выражаться, морфировать. Cоответственно, одним из моих научных хобби является систематизация и сбор подобных свидетельств. В

Comments

[corporatelie]

Очень интересные воспоминания и информация, спасибо.

Я бы ещё отметил, что раннесоветский период был весьма пёстрым и многое зависело от времени, места и той категории, к которой относились ссыльные. ---
Конечно, Вы правы.
Вообще эта максима справедлива и к дореволюционным временам. Куда сложнее из частных примеров вычленить хотя бы относительно объективный тренд, не смешивая общее и частное:)
Тут думаю уместно будет процитировать главу из работы д.и.н. С.А. Красильникова.
"В истории российской политической ссылки 1920-е гг. являлись своего рода переходным, промежуточным этапом от ссылки царской начала века к ссылке 1930-х гг., времен Великого перелома и Большого террора. По отзывам самих ссыльных и эмигрантских изданий, послереволюционная ссылка стала "другой", более жесткой. Вместе с тем, по сравнению с 1930-ми г. ссылка 1920-х выглядела едва ли не "либеральной" Действительно, в это время и в режиме пребывания ссыльных, их социальном положении, способах самоорганизации, связях с внешним миром, в том числе с заграницей, сохранялось много того общего с дореволюционными годами, что впоследствии было утрачено или насильственно прервано. В сохранении многих атрибутов функционирования дореволюционной политической ссылки в 1920-е гг. большую роль играла позиция самих большевистских лидеров, которые знали карательную систему "изнутри" и предпочитали не ломать эффективно действовавшие ее звенья, в частности, ссылку. Этим объясняется сохранение прежних основных мест дислокации ссылки (правда, при ужесточении только процедуры отправки и контроля над ссыльными на местах), выплата пособия неработающим "политикам", разрешение последним иметь заработок, даже находиться на службе в местных советских учреждениях, заниматься репетиторством, сотрудничать с научными учреждениями и т.д. На территории России, как и до революции, продолжал действовать Политический Красный Крест во главе с Е. Пешковой, на счет которого поступали средства как внутри страны, так и из-за рубежа. Разрешалась и индивидуальная присылка от родственников и знакомых из-за рубежа посылок, денежных переводов, корреспонденции, хотя все это облагалось немалыми таможенными сборами. Шла интенсивная переписка ссыльных с эмиграцией, разумеется, под цензурным контролем.

<...>

Все это позволяет констатировать, что политическая ссылка 1920-х гг., особенно ее социалистическая, преимущественно интеллигентская, часть, пребывала как бы в особом социальном времени. Она воспроизводила в новых условиях нормы поведения и жизнедеятельности, присущие дореволюционному этапу ссылки. Несомненным тому подтверждением служит и переписка ссыльных тех лет. Меньшевик В. Коробков, ведущий активную переписку с семьей эмигрантов, сообщает о том, что он усиленно занимается "зимним темпом" иностранных языков и разработкой темы "пролетариат и культура", следит за развитием событий в европейском рабочем движении, а также высказывает свое отношение к личности Троцкого и т.д. Инерционности политссылки 1920-х гг. способствовал и такой фактор, как слабая подвижность общественной психологии местного на-селения. Для ссылки избирались, как уже отмечалось, традиционные места изоляции - глухие и малонаселенные районы Нарымского и Туруханского краев и другие преимущественно северных территории, жители которых с трудом воспринимали и принимали послереволюционные изменения. Ссыльные воспринимались ими как факт обыденности ("при царе Нарым и при соввласти Нарым"). Отношение местных жителей к ссыльным также было прагматичным и всецело зависело от поведения последних - к уголовным и полууголовным элементам оно всегда было неизменно отрицательным. Постепенно ситуация изменялась.

Цит. по С.А. Красильников. Ссыльные 1920-х годов.
На изломах социальной структуры: маргиналы в послереволюционном российском обществе (1917 - конец 1930-х гг.)

Однако уже к 1930-му году ситуация начала кардинальном образом меняться.

[scabon]

Спору нет, сталинская "революция сверху" привела к ужесточению советского режима по всему фронту, включая ссылку, хотя бы потому, что уровень жизни резко упал по всей стране. Всё же, судя по воспоминаниям уцелевших ссыльных вроде Виктора Сержа, это был длительный процесс и ситуация ухудшилась не сразу, а "от года к году".

Что касается "не смешивая общее и частное", то это вечная проблема с воспоминаниями. С одной стороны, они зачастую куда богаче сухих документов и проясняют скрытые причинно-следственные связи, а с другой стороны они отражают опыт одного человека, который может не быть репрезентативным, не говоря уж о проблемах, связанных с памятью мемуариста, пристрастностью и т.д.

Кстати, в своё время, в конце 1950-х, спонсоры Меньшевистского проекта попытались столкнуть мемуаристов между собой и дать им возможность поработать с документами эпохи. Получилось весьма интересно. Например, к вопросу о репрезентативности -- в некоторых случаях выяснилось, что даже среди активных участников меньшевистского движения 1910-х годов не было консенсуса по базовым вопросам вроде того, было ли в 1914-1916 гг. большинство меньшевиков оборонцами или интернационалистами.