"Нецелесообразно"
Отвлечемся немного от начала 1930-х и ситуации в спецпоселках и перенесемся в совершенно другую эру в истории ГУЛАГа - зиму-весну 1941 г.
Привожу примечательную межведомственную переписку из фонда прокуратуры СССР, более конкретно- из дела целиком и полностью посвященному Волжскому исправительно-трудовому лагерю. Документы, как водится, не публиковались еще ни на бумаге, ни в сети.
Напомню, в своем роде "привилегированное" лагуправление Волжского исправительно- трудового лагеря и строительства гидротехнических узлов располагалось в г.Рыбинске. Производственным профилем данного ИТЛ, основанного в 1935 г. на базе Дмитровлага, было обслуживание работ Волгостроя НКВД, в том числе: строительство Рыбинского,Б. Шекснинского и Углического гидроузлов, а также Угличской ГЭС.
Участники переписки- прокурор Волголага-Волгостроя НКВД СССР товарищ Склокин , Рыбинский судебно-медицинский эксперт врач Наговский и вышестоящая инстанция центрального аппарата, представленная начальником сектора по прокурорскому надзору за местами заключения товарищем Дъяконвым.
Переписка прокурора Волгостроя, Ярославской суд.медэкспертизы и ЦА отдела по надзору за МЗ от 1941 о возможности передачи трупов умерших заключенных Волгостроя НКВД для "учебных целей" на кафедры мединститутов страны.
Источник: ГА РФ.Ф.Р-8131.Оп.37.
Итак, товарищ Дъякнов счел "нецелесообразным" передачу трупов умерших заключенных медкафедрам институтов страны. Возникает логичный вопрос- почему? Прямого ответа в данном деле нет, однако мы можем попытаться реконструировать причинно-следственные связи и ведомственную логику Дъяконова.
В том же архивном деле содержится множество справок и докладных записок по проверке условий содержания заключенных на лагпунктах Волгостроя конца 1940-нач. 1941 гг. Именно они могут помочь пролить свет на причины "нецелесообразности" подобной практики с точки зрения начальника отдела Прокуратуры СССР по надзору за местами заключения т.Дъяконова.
Например, в докладной записке заместителя Прокурора Волгостроя-Волголага т.Трифонова от 7 февраля 1941 г. приводились следующие сведения:
по лагпункту Смолоточью №1 "имеется свыше 80 смертельных случаев с диагнозом "Пеллагра", т.е. люди умирали от истощения,- голодной смертью".[1]
Эти данные попытался оспорить Начальник Волгостроя-Волголага НКВД СССР, майор государственной безопасности Журин, однако очередная череда ревизий вскрыла еще более вопиющие факты фальсификации диагнозов медицинским персоналом лагеря.
Так, в совершенно секретном итоговом докладе работы прокуратуры Волгостроя-Волголага НКВД СССР за 2-е полугодие 1940г. и 1-й квартал 1941 г. отмечалось:"Все эти грубейшие нарушения привели к тому, что среди заключенных за 2-е полугодие 1940 г. возросло большое количество слабосильных, получилось большое обморожение и смертность. С октября месяца 1940 г. по 1-ю половину марта 1941 г. было 3472 случая обмораживания заключенных, в силу чего было потеряно рабочих трудодней 42334 дня.Доведены до слабосилия заключенные в количестве 2400 чел.
Ввиду плохого питания, плохого обмундирования и неправильного трудиспользования возросла среди заключенных смертность. Хотя начальники участков и нач.Санчастей хотят эту смертность замаскировать другими причинами- порок сердца, кровоизлияние в мозг и другими болезнями, с целью умолчать о том, что заключенные умирают от истощения и пилагры (так в документе- прим.мое) туберкулеза и простудных явлений, и произведенные патолого-анатомические вскрытия на участках в своих диагнозах вскрытия показывают вышеуказанные причины смертности. По предложению прокуратуры было произведено вторичное вскрытие этих трупов, взятых на выдержку, судебно-медицинским экспертом установлено, что смерть последовала от пилагры, туберкулеза легких, от истощений и простудных явлений, вплоть до замерзания.
Привожу цифры смертности( по разным видам болезни): июль- 110 чел., август-135 чел., сентябрь- 161 чел., октябрь- 183 чел., ноябрь- 199 чел., декабрь- 295 чел., январь 1941 г.- 287 ч., февраль 242 чел., из а первую половину марта 105 чел., а всего 1717 чел.
Особенно большая смертность и много слабосильных заключенных и обмороженных показывают Ермаковский и Мологский участки"[2].
[1] Цит. по ГА РФ.Ф.Р-8131.Оп.37.Д.809.Л.45.
[2] Цит. по Там же.Л.110-111.
В свете этих данных "нецелесообразность" отправки трупов заключенных Волгостроя в медицинские учреждения страны " в учебных целях" становится объяснимой.
Если студенты- медики получили бы эти или подобные мощи погибших от истощения дистрофиков, с уймой патологий, то, естественно, они стали бы задавать совершенно ненужные для ГУЛАГа и самых себя "неудобные" вопросы. Главное управление лагерей, в отличие от царской каторги, превратилось в "засекреченное" учреждение. А ГУЛАГ очень серьезно в это время относился к сохранению темной изнанки лагерной жизни в тайне. Под угрозой стояло нерушимое морально-политическое единство советского общества, поэтому позиция Дъяконова имеет свою специфическую для эпохи ведомственную логику, с моей точки зрения.
Однако, эти данные привлекают внимание не только потому, что позволяют понять мотивы лагадминистрации и прокуроров. Они интересны по нескольким очевидным для специалистов и не очевидным для обывателей причинам. Во-первых, они показывают с какой осторожностью и критичностью нужно подходить к данным санитарных отделов лагерей о причинах смертности (подобной внутренней критики источников практически нет у того же ныне покойного В.Н. Земскова, увы, я не говорю про ведомственных историков ФСИН или МВД вроде Ю.Морукова и т.д.).
Во-вторых, любопытно то, что ведь Волголаг это не какой-нибудь Усольлаг или Каргопольлаг. По меркам ГУЛАГа тех лет- это едва ли не один из самых благополучных лагерей (если судить по статистике заболеваемости и смертности). В каком-нибудь гиблом Печорлаге в то же время ситуация была даже по официальным данным в разы хуже. Недаром О.В. Хлевнюк отмечал:" <...>важно учитывать, например, что, как правило, лагеря, специализирующиеся на строительстве энергетических и гидротехнических объектов, относились к разряду относительно «благополучных». Положение в Гулаге в целом было значительно хуже. <...>Уровень смертности в лагерях, подобных Волжскому, конечно, снижал такой фактор, как приоритетность выполняемых работ и расположение в центре страны, недалеко от столицы и в хороших климатических условиях. Такие лагеря формировались из относительно здоровых, «годных к физическому труду» заключенных. Кроме того, они лучше снабжались, так как требовали привлечения более квалифицированной рабочей силы, ресурсы которой были ограниченны.Несмотря на это, «благополучие» такого рода «избранных» лагерей было хрупким. Запаса ресурсов, вложенных при создании Волжского лагеря, хватило на несколько лет."
Данные прокурорских проверок о фальсификациях диагнозов, на мой взгляд, в том числе демонстрируют насколько извращенной, условной и сбитой была система оценочных координат в советской уголовно-исполнительной системе даже, казалось бы, в "вегетарианские" предвоенные 1940-1941 гг. в лагере, который считался "лучшим из возможных". Напомню, в СССР в 1940-1941 гг. официально не было никакого голода (как в 1932-1933 гг.), массовых репрессий (1937-1938 гг.) или иностранного вторжения (как в 1941-1945 гг.), однако, в трехстах километрах от Москвы, отнюдь не за полярным кругом на излете третьей пятилетки сотни, а возможно и тысячи людей умирали от дистрофии и обморожения.
В контексте приведенных документов и в качестве своеобразного заключения можно привести знаменитую директиву старшего майора ГБ и начальника ГУЛАГа Наседкина от 28 мая 1941 г.
ГА РФ. Ф 9414. Оп. 1c. Д.2762. Л.103.