Студенческое
Был у нас завкафедрой одна одиозная личность - Адольф Михайлович. Вот ему и посвещается.
20 Мая 1989 года
ЛЕКЦИЯ
Разгулу демократии посвящается.
Мел шуршал по доске, крошки белым пеплом сыпались на голову, формулы неровными рядами издевательски отплясывали гопак, да и голос после вчерашнего просил чего-нибудь сухенького. Михалыч от досады шмыгнул носом, облизал от мела пальцы и повернулся галстуком к аудитории.
- Вопросы будут?
Студенты дружно шумели о своём, явно не захваченные героической борьбой по введению очередной рогатой функции под знак интеграла. Громадная группа в сорочках-вышиванках, размахивая флагами, с жовто-блакытной пеной у рта спорила о необходимости перехода от ковариантной производной к контровариантной. В левой верхней части амфитиатра блок комсомольцев и беспартийных развернул широкомаштабную агитацию с кумачом и транспарантами за введение нового порядка в антидемократические методы Рунге-Кутта. Комсомольцы хором скандировали «Варшавянку», путая Карла Маркса с Карловыми Варами. Пижон в кепке во втором ряду объяснял что-то неприличное жестами обнаженной блондинке в пятом. Та громко и одобрительно хихикала и ее груди безудержно тряслись у него на плечах. Внештатный сотрудник теоркафедры, замаскированый под оператор «набля», опьянел от запаха выпитых духов «Клима», включил рацию на полную громкость, и от туда доносились шум прибоя и радостные возгласы дежурного милиционера о поимке мальчика Бени и его мамы. Бородатый верзила по-центру сладострастно сосал мороженное на палочке, громко чавкая, и улюлюкая каждый раз, когда оно падало под парту на спину какому-то иностранцу, который пускал слюни и мыльные пузыри. Несколько рокеров на задних партах насиловали американский карбюратор гаечными ключами 19х21. Рядом трое попов в штатском занимались неуставными отношениями. Буфетчица тётя Даша бойко шныряла между рядами и с криками «Горячие пирожки!» разносила СПИД и боеприпасы.
И только огненно-рыжая студентка с очаровательными ножками в виде расходящихся рядов Тейлора, возлегая на первой парте, как Клеопатра после первой внебрачноей ночи, словно старый еврей-дантист, смотрела ему прямо в рот. От этого безудержного взгляда у Михалыча краснели пломбы и зубы еще теснее жались друг к дружке. Эту дуэль интелектов внезапно прервал молодой студент в троечке из бастона с встроенным в нижнюю челюсть микрофотоаппаратом (именно поэтому молодой сотрудник кафедры Оптики на протяжении всей лекции сидел и щёлкал зевалом, сейчас он навел резкость на Михалыча, постепенно сужая диафрагму) спросил заученым голосом:
- Вы сказали, что при возмущении этот член мал и им можно пренебречь. Не подпадает ли это пренебрежение под действие последнего указа об оскорблении должностных лиц?
Аудитория заулюлюкала и одобрительно затопала ногами. Михалыч вытянул вперёд руку, пытаясь обуздать начавшуюся вакханалию. В этот момент в аудиторию вошли трое в черной форме с петлицами, выбритыми висками и трофейным пулемётом «Максим» за плечами. Все замерли, и в напряжённой тишине старший из трёх, в чине оберлейтенанта, спросил отрывисто:
-Не здесь ли читает свои лекции великий Адольф?
Михалыч стыдливо опустил руку, смущённо опустил глаза ниц, и не смея бороться с горячим чуством славы, наплывшего на него, стал неумело шаркать ножкой, робко кивая головой в знак безоговорочной капитуляции. Молодцы заняли почетные места в центральной ложе. И тут чья-та пьяная рожа в проходе запела «Гвадеамус» на японском языке с азейбарджанским акцентом. На что вышитые сорочки, достав из-за пазух сопилки и гитары, разродились гимном-протестом против однопартийной системы: «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвэла». Почуствовав идеологическое ущемление в районе двенадцатого позвонка комсомольский блок затянул совю шарманку о колбасных обрезках, забрасывая жовто-блакытных лозунгами и транспорантами. Поднялся визг и крик. Какая-то студентка лёгкого поведения, перекрикивая фальцетом весь этот хаос, начала распространяться о преимуществах социалистического пениса над капиталистическим, да с тами пылом и жаром, что ни у кого не осталось сомнений, что от руководства до рукоблудства - один шаг.
Атмосфера накалялась, но в самый критический момент заговорил трофейный «Максим». Он дал несколько цитат из классиков, тем самым примерив навеки враждующие стороны. Началась паника. Двое негров-эфиопов в форме сотрудников теоркафедры выхватили из-под парты посиневшего от марихуаны крокодила и с криками «Динамо Киев - Чемпион!» стали пинать его ногами.
С трудом сохраняя спокойствие, Махалыч вытер выступивший пот со лба, достал из заднего кармана ракетницу и выстрелил двумя красными и одной зелёной. Увидев в небе условный сигнал, техничка баба Катя надовила на кнюпельный механизм, и раздался звонок, спасительно сообщая об окончании пары. Когда аудитория опустела, Михалыч перешёл из стойки киба-дачи в состояние миротэ, замазал алебастром пулевые отверстия в доске и, с щемящей сердце тоской, вспомнил застойные времена, еле сдерживая набежавшие вдруг скупые мужские слёзы.
20 Мая 1989 года
ЛЕКЦИЯ
Разгулу демократии посвящается.
Мел шуршал по доске, крошки белым пеплом сыпались на голову, формулы неровными рядами издевательски отплясывали гопак, да и голос после вчерашнего просил чего-нибудь сухенького. Михалыч от досады шмыгнул носом, облизал от мела пальцы и повернулся галстуком к аудитории.
- Вопросы будут?
Студенты дружно шумели о своём, явно не захваченные героической борьбой по введению очередной рогатой функции под знак интеграла. Громадная группа в сорочках-вышиванках, размахивая флагами, с жовто-блакытной пеной у рта спорила о необходимости перехода от ковариантной производной к контровариантной. В левой верхней части амфитиатра блок комсомольцев и беспартийных развернул широкомаштабную агитацию с кумачом и транспарантами за введение нового порядка в антидемократические методы Рунге-Кутта. Комсомольцы хором скандировали «Варшавянку», путая Карла Маркса с Карловыми Варами. Пижон в кепке во втором ряду объяснял что-то неприличное жестами обнаженной блондинке в пятом. Та громко и одобрительно хихикала и ее груди безудержно тряслись у него на плечах. Внештатный сотрудник теоркафедры, замаскированый под оператор «набля», опьянел от запаха выпитых духов «Клима», включил рацию на полную громкость, и от туда доносились шум прибоя и радостные возгласы дежурного милиционера о поимке мальчика Бени и его мамы. Бородатый верзила по-центру сладострастно сосал мороженное на палочке, громко чавкая, и улюлюкая каждый раз, когда оно падало под парту на спину какому-то иностранцу, который пускал слюни и мыльные пузыри. Несколько рокеров на задних партах насиловали американский карбюратор гаечными ключами 19х21. Рядом трое попов в штатском занимались неуставными отношениями. Буфетчица тётя Даша бойко шныряла между рядами и с криками «Горячие пирожки!» разносила СПИД и боеприпасы.
И только огненно-рыжая студентка с очаровательными ножками в виде расходящихся рядов Тейлора, возлегая на первой парте, как Клеопатра после первой внебрачноей ночи, словно старый еврей-дантист, смотрела ему прямо в рот. От этого безудержного взгляда у Михалыча краснели пломбы и зубы еще теснее жались друг к дружке. Эту дуэль интелектов внезапно прервал молодой студент в троечке из бастона с встроенным в нижнюю челюсть микрофотоаппаратом (именно поэтому молодой сотрудник кафедры Оптики на протяжении всей лекции сидел и щёлкал зевалом, сейчас он навел резкость на Михалыча, постепенно сужая диафрагму) спросил заученым голосом:
- Вы сказали, что при возмущении этот член мал и им можно пренебречь. Не подпадает ли это пренебрежение под действие последнего указа об оскорблении должностных лиц?
Аудитория заулюлюкала и одобрительно затопала ногами. Михалыч вытянул вперёд руку, пытаясь обуздать начавшуюся вакханалию. В этот момент в аудиторию вошли трое в черной форме с петлицами, выбритыми висками и трофейным пулемётом «Максим» за плечами. Все замерли, и в напряжённой тишине старший из трёх, в чине оберлейтенанта, спросил отрывисто:
-Не здесь ли читает свои лекции великий Адольф?
Михалыч стыдливо опустил руку, смущённо опустил глаза ниц, и не смея бороться с горячим чуством славы, наплывшего на него, стал неумело шаркать ножкой, робко кивая головой в знак безоговорочной капитуляции. Молодцы заняли почетные места в центральной ложе. И тут чья-та пьяная рожа в проходе запела «Гвадеамус» на японском языке с азейбарджанским акцентом. На что вышитые сорочки, достав из-за пазух сопилки и гитары, разродились гимном-протестом против однопартийной системы: «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвэла». Почуствовав идеологическое ущемление в районе двенадцатого позвонка комсомольский блок затянул совю шарманку о колбасных обрезках, забрасывая жовто-блакытных лозунгами и транспорантами. Поднялся визг и крик. Какая-то студентка лёгкого поведения, перекрикивая фальцетом весь этот хаос, начала распространяться о преимуществах социалистического пениса над капиталистическим, да с тами пылом и жаром, что ни у кого не осталось сомнений, что от руководства до рукоблудства - один шаг.
Атмосфера накалялась, но в самый критический момент заговорил трофейный «Максим». Он дал несколько цитат из классиков, тем самым примерив навеки враждующие стороны. Началась паника. Двое негров-эфиопов в форме сотрудников теоркафедры выхватили из-под парты посиневшего от марихуаны крокодила и с криками «Динамо Киев - Чемпион!» стали пинать его ногами.
С трудом сохраняя спокойствие, Махалыч вытер выступивший пот со лба, достал из заднего кармана ракетницу и выстрелил двумя красными и одной зелёной. Увидев в небе условный сигнал, техничка баба Катя надовила на кнюпельный механизм, и раздался звонок, спасительно сообщая об окончании пары. Когда аудитория опустела, Михалыч перешёл из стойки киба-дачи в состояние миротэ, замазал алебастром пулевые отверстия в доске и, с щемящей сердце тоской, вспомнил застойные времена, еле сдерживая набежавшие вдруг скупые мужские слёзы.