Хиппистеры
Этюд
В столице ледово. По выходе со ст. м. Ботанический сад кутает шарф-капюшон, раструбы перчаток заправляются в рукава куртки. Встречает с опозданьем бутылка женского формата пива «ESSA». Через амстердамские парки, над утками быстрой заморозки, по мосткам над магнитноленточным теченьем сохранять тепло иноходью в сторону среднего пальца ближайшей высотки.
Дом-сталинка под снос, жив единственный подъезд, остальное всё заколочено. Из квартиры на первом этаже струи через порог: затопило гайморовы пазухи варганом. Ряби по лодыжки ровно. На кухне синявит газ, переходит на лихорадочном острие в желтуху. Из только что забуренной скважины бьёт нефть пуэра, говорят, такую надо бадяжить: вредно желудку. По стенной бумаге ползает улитка, не оставляя за собой улик хотя бы в виде флегматичного тяжа. «Обои клеить запрещено», - так и написано.
Огнеопасно - и большая коробка маленьких спичек. Сигареты - только «Русский стиль», пепел - в жестянку, «бычки» - строго вертикально. Розы в вазе цвета чая «белая роза» отравлены угарным газом. Пусть пылится столик для чайных церемоний - пивные бесцеремонные кружечки тоже умещаются в ладонь, сервизы 70-х кроют быльём сталинские лепные потолочные фризы и мало веют брежневским застоем. Донце чайных чашек скользко-больше диаметра впадинки блюдца. Вприкуску шоколад куском. Не сладкий, не горький, не жирный, но такой шоколадный. Ржаной хлеб здесь помазуют маслом какао, но он завёрнут в слюду, после критических лет масло какао идёт не на суппозитории в аптеке, а перорально.
Под марш барабанов возлежащие на невесть откуда ставшемся сектантском журнальчике дары Джа полагаются в индейскую трубку мира. Дреды напротив спали до вечера на одной стороне, усы сами закрутились, ноне хотят быть Сальвадором. Не вдали у Дали - синий приход. Всё чаще. И резная шишка на груди, чехол варганиста.
Отопления нет. У напольной постели термос. В роли наложницы - синтетическая крыса с запрокинутой на подушку головой и языком на плече. Вязанка носков на неживой батарее. Платки служат занавесками, в их драпировке застоялась и вьётся на подоконном сквозняке фарфоровая дева. Россыпью по паркету ноутбуки, колонки, наушники на чемодане с помойки. Окна не утеплены, плинтуса заделаны лифами. Бесшумные раковины и пахучие морские звёзды, сушёные мухоморы и смысл жизни, фундук и каштаны, медитативные чаши и пестики, «чёрный свет» в уборной, кислотная лампа в спальной, пакет «Zara» - портал в некачественную столицу.
Фонит регги. Выкрашенная красным лампочка Ильича и голубая кожа божеств светят инфрафиолетом. Растафарианский бог получает сатисфакцию. Парикмахерские ножницы с верою, нержавеюще, под гребёнку, кроят коммунистическое общее.
В столице ледово. По выходе со ст. м. Ботанический сад кутает шарф-капюшон, раструбы перчаток заправляются в рукава куртки. Встречает с опозданьем бутылка женского формата пива «ESSA». Через амстердамские парки, над утками быстрой заморозки, по мосткам над магнитноленточным теченьем сохранять тепло иноходью в сторону среднего пальца ближайшей высотки.
Дом-сталинка под снос, жив единственный подъезд, остальное всё заколочено. Из квартиры на первом этаже струи через порог: затопило гайморовы пазухи варганом. Ряби по лодыжки ровно. На кухне синявит газ, переходит на лихорадочном острие в желтуху. Из только что забуренной скважины бьёт нефть пуэра, говорят, такую надо бадяжить: вредно желудку. По стенной бумаге ползает улитка, не оставляя за собой улик хотя бы в виде флегматичного тяжа. «Обои клеить запрещено», - так и написано.
Огнеопасно - и большая коробка маленьких спичек. Сигареты - только «Русский стиль», пепел - в жестянку, «бычки» - строго вертикально. Розы в вазе цвета чая «белая роза» отравлены угарным газом. Пусть пылится столик для чайных церемоний - пивные бесцеремонные кружечки тоже умещаются в ладонь, сервизы 70-х кроют быльём сталинские лепные потолочные фризы и мало веют брежневским застоем. Донце чайных чашек скользко-больше диаметра впадинки блюдца. Вприкуску шоколад куском. Не сладкий, не горький, не жирный, но такой шоколадный. Ржаной хлеб здесь помазуют маслом какао, но он завёрнут в слюду, после критических лет масло какао идёт не на суппозитории в аптеке, а перорально.
Под марш барабанов возлежащие на невесть откуда ставшемся сектантском журнальчике дары Джа полагаются в индейскую трубку мира. Дреды напротив спали до вечера на одной стороне, усы сами закрутились, ноне хотят быть Сальвадором. Не вдали у Дали - синий приход. Всё чаще. И резная шишка на груди, чехол варганиста.
Отопления нет. У напольной постели термос. В роли наложницы - синтетическая крыса с запрокинутой на подушку головой и языком на плече. Вязанка носков на неживой батарее. Платки служат занавесками, в их драпировке застоялась и вьётся на подоконном сквозняке фарфоровая дева. Россыпью по паркету ноутбуки, колонки, наушники на чемодане с помойки. Окна не утеплены, плинтуса заделаны лифами. Бесшумные раковины и пахучие морские звёзды, сушёные мухоморы и смысл жизни, фундук и каштаны, медитативные чаши и пестики, «чёрный свет» в уборной, кислотная лампа в спальной, пакет «Zara» - портал в некачественную столицу.
Фонит регги. Выкрашенная красным лампочка Ильича и голубая кожа божеств светят инфрафиолетом. Растафарианский бог получает сатисфакцию. Парикмахерские ножницы с верою, нержавеюще, под гребёнку, кроят коммунистическое общее.