Сколько он себя помнил, в детстве всегда нравилось ходить по многочисленным гостям и друзьям семьи. Для него было встряской де-факто узнать в зрелом возрасте, что у родителей нет друзей. И он принял протестное решение не повторять их пути. Но, чем больше полагал для этого усилий, тем больше кружил на обочине родительского шоссе.
Шоссе куда? Не в никуда - точно! По жизни, но без друзей. Не то чтобы таковых совсем не обнаруживалось отнюдь. Родители его были прирождёнными учителями жизни для иных прочих; к ним привязывались, прикипали, впадали в зависимость, влюблялись, их ревновали, делили, требовали от них внимания и участия, предавали не раз, уходили и возвращались спустя десятилетия. А у родителей было всего лишь два сердца на двоих: для воспитания "ангела смерти и любви", как называла его мать, для трудоёмких отношений с собственными мамами и папами, пациентами, учениками и воспитанниками, книгами и новостями сфер их жизненной активности. Два сердца на двоих - в горниле которых выплавлено было ещё одно. Одно на одного...
Каждый раз при схождении очередного спутника жизни с орбиты в добровольный утиль семья утешала его: писал отец, звонила мама. Советовали не привязываться, не прикипать, не впадать в зависимость, не влюбляться, не позволять ревности, дележа, не потакать необоснованной требовательности, вниманию и участию, принимать предательство в прощении, не ждать возвращения спустя десятилетия... А он не мог, когда эти десятилетия проходили, отказать возвращенцам в привязанности, проникновенном и искреннем общении, человеческой чистой, непорочной влюблённости, не был способен пресечь на корню новую ревность, с которой столкнулся ещё ребёнком во дворе, продложал принимать осознание ошибок, прощать и давать возможность быть с ним в отношениях... Забывал упрёки, не запоминал истерик, фобий и параной и скандалов, радушно встречал и обнимал снова и снова... В кювете прежнего шоссе, пыльном и буерачном, сорнячном и принявшем аварии со смертельным исходом, в окружении арматуры прежних связей и обломков от крушения надежд, рваной резины времени и ожидания, радужных пятен горюче-смазочных материалов на отравленной тёмной воде чувств...
После каждого нового ДТП без суда и следствия начиналась новая эстафета палочников, кража огня с Олимпа без прикованности и орла, рвущего ежедневно печень, в свободе. Случалось новое ралли, слалом, бои без правил, прыжки с трамплина - экстремальный спорт, на 100% ведущий к инвалидности. И даже после инвалидизации, эмоционального выгорания и деформации, без нужного периода реабилитации - устраивались параолимпийские игры, гонки инвалидов-колясочников, бег с препятствиями для безногих, пассы мячом для безруких, шахматы для обезглавленных, биатлон для слепых...
Он скоро понял, что отношения - не спорт и не гонки. Но его голос был не слышим среди арбитров состязания, конкуренции, сравнения, судейства, наград, призов и мест. Мест в сердце, иерархии всеобщего неба равенства... Люди водружали флаги и кресты на вершинах, носили медали на груди и знаки отличия на лычках, бились сердцем без порока и с нормальным ритмом, светили блеском когда-то тусклых глаз, улыбались своими здоровыми зубными эмалями без костоеды, забывали про тромбы, опухоли, бросали костыли, согревали, творили, изобретали, поэтизировали, рожали детей и радовались внукам... Так и сгинул, очевидно, на бегу, в порыве верности эверестам...