ох,подростки))
Оригинал взят у oso_katya в ох,подростки))
Пожалуй, именно вера в хорошее в людях - отчаянная, иррациональная, наивная и упрямая - единственная и помогает мне, когда становится трудно. Когда так трудно любить, трудно терпеть, тяжело прощать... И по мере роста детей, как я вижу, качество это становится всё востребованней.
На днях зашёл разговор с десятилетним сыном - он (без всякой, впрочем, обиды, но с ясным осознанием взрослеющего человека) заметил, что в семье у нас «двойные стандарты» дозволенного и простительного. «Например, если Люба кричит, когда другие спят, её никто не ругает - она же ещё маленькая. Но если Тася раскричится, с ней будут уже говорить серьёзно. Потому что она больше понимает. Ну а к Луке - уж тем более другие запросы, ведь он взрослый».
Устами младенца. Чем больше ребёнок, чем больше с него спрос. И тем меньше круг прощаемого. На шалости малыша мы смотрим с нежной улыбкой - но если то же задумает исполнить подросток, это уже будет совсем невесело.
Уж такая она - эта родительская работа: всё говоришь, говоришь, сотрясаешь воздух… Так много порой зависит от твоего умения подобрать правильные слова в правильный момент и придать им верную эмоциональную окраску. Родительство - это умение говорить на разных языках. Играючи - с младенцем. Доверительно и честно - с подрастающим человеком. И по-взрослому - с тем, кто по-другому же не понимает.
Но это всё равно - игра вслепую. Ты можешь читать много умных книжек, и делать всё правильно. Или вовсе ничего не читать - а воспитывать интуитивно, стихийно. Но никто никогда не скажет со 100% уверенностью: «я знаю, что вырастет из моего ребёнка». Вот тебе кажется: ты всё делал правильно, говорил нужные слова, уделял внимание, был заботливым, воспитывал в меру сил и молодости - а вырастает нечто совсем неожиданное. Что выросло - то выросло.
Ты помнишь, как впервые прижимала к груди маленькое теплое тельце, как ловила первые беззубые улыбки, вытирала кровь с разбитых коленок, и глотала слезы на утренниках в детском саду, а потом краснела (или ликовала) на родительских собраниях, кусала кулаки от бессилия… Но ты всегда несёшь в сердце: эти распахнутые глазёнки и яркие рисунки, доверчивую ладошку в своей руке…
И вот оно вырастает, это дитё. И в один прекрасный вечер со всем своим максимализмом заявляет: это был не я. «Того малыша больше нет. А я - большое злое дерьмо».
Ты смотришь на этого высокого дядю (теперь уже ты - снизу вверх), и говоришь: «это неправда».
Это неправда. Я всё ещё вижу того маленького доброго мальчика - он никуда не ушёл. Просто тебе очень больно взрослеть. И поэтому ты хочешь сделать больно кому-то ещё - чтобы не быть один на один с этой болью. Чтобы разделить её напополам.
Я верю в то лучшее, что в тебе есть - я была рядом, когда оно в тебе зрело и проявлялось. Я его помню. И я его вижу сейчас за всей твоей подростковой глупой шелухой.
Просто сейчас мы говорим на разных языках - и это такое время, когда нам пора уже отстраниться друг от друга, и я не могу (и не хочу) говорить на таком языке. В это ты отправишься сам.
Но может быть, пройдёт время, и ты наплаваешься в этом большом океане под названием «я-дерьмо». И тогда ты придёшь к своей старушке маме и скажешь: спасибо, что всё это время ты верила в лучшее во мне. Не плачь, мама. Я больше так не буду…
Пожалуй, именно вера в хорошее в людях - отчаянная, иррациональная, наивная и упрямая - единственная и помогает мне, когда становится трудно. Когда так трудно любить, трудно терпеть, тяжело прощать... И по мере роста детей, как я вижу, качество это становится всё востребованней.
На днях зашёл разговор с десятилетним сыном - он (без всякой, впрочем, обиды, но с ясным осознанием взрослеющего человека) заметил, что в семье у нас «двойные стандарты» дозволенного и простительного. «Например, если Люба кричит, когда другие спят, её никто не ругает - она же ещё маленькая. Но если Тася раскричится, с ней будут уже говорить серьёзно. Потому что она больше понимает. Ну а к Луке - уж тем более другие запросы, ведь он взрослый».
Устами младенца. Чем больше ребёнок, чем больше с него спрос. И тем меньше круг прощаемого. На шалости малыша мы смотрим с нежной улыбкой - но если то же задумает исполнить подросток, это уже будет совсем невесело.
Уж такая она - эта родительская работа: всё говоришь, говоришь, сотрясаешь воздух… Так много порой зависит от твоего умения подобрать правильные слова в правильный момент и придать им верную эмоциональную окраску. Родительство - это умение говорить на разных языках. Играючи - с младенцем. Доверительно и честно - с подрастающим человеком. И по-взрослому - с тем, кто по-другому же не понимает.
Но это всё равно - игра вслепую. Ты можешь читать много умных книжек, и делать всё правильно. Или вовсе ничего не читать - а воспитывать интуитивно, стихийно. Но никто никогда не скажет со 100% уверенностью: «я знаю, что вырастет из моего ребёнка». Вот тебе кажется: ты всё делал правильно, говорил нужные слова, уделял внимание, был заботливым, воспитывал в меру сил и молодости - а вырастает нечто совсем неожиданное. Что выросло - то выросло.
Ты помнишь, как впервые прижимала к груди маленькое теплое тельце, как ловила первые беззубые улыбки, вытирала кровь с разбитых коленок, и глотала слезы на утренниках в детском саду, а потом краснела (или ликовала) на родительских собраниях, кусала кулаки от бессилия… Но ты всегда несёшь в сердце: эти распахнутые глазёнки и яркие рисунки, доверчивую ладошку в своей руке…
И вот оно вырастает, это дитё. И в один прекрасный вечер со всем своим максимализмом заявляет: это был не я. «Того малыша больше нет. А я - большое злое дерьмо».
Ты смотришь на этого высокого дядю (теперь уже ты - снизу вверх), и говоришь: «это неправда».
Это неправда. Я всё ещё вижу того маленького доброго мальчика - он никуда не ушёл. Просто тебе очень больно взрослеть. И поэтому ты хочешь сделать больно кому-то ещё - чтобы не быть один на один с этой болью. Чтобы разделить её напополам.
Я верю в то лучшее, что в тебе есть - я была рядом, когда оно в тебе зрело и проявлялось. Я его помню. И я его вижу сейчас за всей твоей подростковой глупой шелухой.
Просто сейчас мы говорим на разных языках - и это такое время, когда нам пора уже отстраниться друг от друга, и я не могу (и не хочу) говорить на таком языке. В это ты отправишься сам.
Но может быть, пройдёт время, и ты наплаваешься в этом большом океане под названием «я-дерьмо». И тогда ты придёшь к своей старушке маме и скажешь: спасибо, что всё это время ты верила в лучшее во мне. Не плачь, мама. Я больше так не буду…