1 часть. РАЗУМНЫЙ ВОЗДЕРЖАН В ПИСАНИЯХ СВОИХ. По поводу книги «Мир Исаака Сирина». проф. А. Сидоров
Оригинал взят у am_kalinin в 1 часть. РАЗУМНЫЙ ВОЗДЕРЖАН В ПИСАНИЯХ СВОИХ. По поводу книги «Мир Исаака Сирина». проф. А. Сидоров
Оригинал взят у artem_ryzhov в 2 часть. РАЗУМНЫЙ ВОЗДЕРЖАН В ПИСАНИЯХ СВОИХ. По поводу книги «Мир Исаака Сирина». проф. А. Сидоров
Алексей СИДОРОВ,
профессор Московской духовной академии
"РАЗУМНЫЙ ВОЗДЕРЖАН В ПИСАНИЯХ СВОИХ"
По поводу книги "митрополита" Иллариона (Алфеева)
«Мир Исаака Сирина»
1 часть статьи
Личность и миросозерцание преподобного Исаака Сирина всегда были дороги русскому православному человеку, ибо на аскетических творениях его воспиталось не одно поколение наших соотечественников. Естественно поэтому, что публикация переводов новых текстов преподобного о.Иларионом (Преподобный Исаак Сирин. О Божественных тайнах и о духовной жизни. Новооткрытые тексты. М., 1998) и книга о нем вызывают самый живой интерес у православного читателя. Мы не будем останавливаться на самой публикации, ибо судить о качестве переводов - дело специалистов по сирийскому языку. Наше внимание привлекает преимущественно сама работа о. Илариона «Мир Исаака Сирина», излагающая жизнь, творчество и богословское миросозерцание сирийского подвижника.
Сразу же хотелось бы отметить, что данная работа написана в жанре, который с некоторой долей условности можно обозначить в качестве «научно-популярной литературы». Вообще данный жанр, при своей кажущейся легкости, является одним из самых сложных жанров в научной прозе, поскольку в идеале своем он предполагает органичный синтез, и даже сплав, подлинной научности и доступности изложения. Учитывая же тот факт, что названная книга написана православным автором, помимо критериев научности и популярности она должна отвечать еще критерию церковности. Таким образом, задачи, стоявшие перед автором, были весьма сложными, но, как гласит поговорка, «взялся за гуж, не говори, что не дюж».
Свою цель и как бы авторское кредо о.Иларион ясно формулирует так (с.34): «Наш труд адресован не столько ученым богословам, сколько более широкому кругу читателей, прежде всего монахам и мирянам Православной Церкви, для которых учение преподобного Исаака является «хлебом насущным», необходимым для спасения души, а не лишь предметом научного интереса. Мы поэтому сознательно отказались от такого способа изложения, при котором каждая фраза авторского текста подкрепляется ссылками на западные ученые труды, как это принято в изданиях, рассчитанных на специалистов. Научный аппарат книги скромен, ссылки на литературу сведены к минимуму». Относительно данного кредо можно сказать, что при той несомненной истине, что скромность всегда украшает автора, она должна всегда быть сопряженной с профессионализмом. «Каждую фразу», конечно, не обязательно подкреплять ссылками, но почти за каждой фразой должно скрываться хорошее знание источников и литературы. Далее, если исключение клириков Православной Церкви из числа потенциальных читателей книги можно отнести за счет простой небрежности автора или редактора, то остается неясным, почему каждая фраза авторского текста в изданиях научного характера (подразумеваются, естественно, издания церковно-научные) обязана подкрепляться ссылками на западные ученые труды. Ведь в той области церковной науки, к которой принадлежит книга о.Илариона, т.е. в области патрологии и истории Древней Церкви, и русскими православными учеными наработано очень и очень много и имеется большое количество ценных научных трудов, по качеству нисколько не уступающих западным, а порой и превосходящих их. И создается впечатление, что в этой как бы случайной оговорке автора просматривается его преимущественная ориентация на западную науку. Чтение книги убеждает, что о.Иларион действительно плохо знаком с традицией русской церковно-исторической и патрологической науки. Круг вопросов, затронутых в работе, обязательно предполагает знакомство с такими классическими трудами, как работа Н.Глубоковского о блаженном Феодорите Кирском, Н.Фетисова о Диодоре Тарскийском, П.Гурьева о Феодоре Мопсуестийском, не говоря уже о прочих трудах (например, С.Зарина о православном аскетизме и т.д.).
Дело еще в том, что без глубокой укорененности в традициях православной церковной и богословской науки трудно понять многие обстоятельства жизни и творчества преподобного Исаака. Например, о.Иларион, еще раз демонстрируя свою скромность и истинно монашеское смирение, пишет: «Мы не будем пытаться ответить на вопрос, насколько «несторианской» в действительности была Церковь Востока. Скажем лишь, что инкриминированное Несторию учение о «двух сынах» в Иисусе Христе никогда не было официальной доктриной этой Церкви». В примечании еще констатируется: «Во всяком случае, эта Церковь не имела никакой исторической связи с Несторием» (с.17). Проблема, затронутая здесь мимоходом, чрезвычайно важна и принципиальна с православной точки зрения, а в вопросах принципиальных для православного ученого скромность неуместна и даже вредна, поскольку она часто граничит с беспринципностью и научной трусостью. Не углубляясь в данную проблему, хотелось бы кратко наметить в ней несколько важных моментов.
Первый момент - вопрос о Нестории и несторианстве. Здесь необходимо учитывать то обстоятельство, что в современной западной науке (преимущественно протестантской, но и отчасти католической) существует довольно устойчивая тенденция к «посмертному оправданию Нестория» и к признанию того, что сам он отнюдь не был «несторианином». Частично данная тенденция объясняется, конечно, скудостью и противоречивостью источников, а также тем, что при ближайшем рассмотрении сложных перипетий церковной истории грань, отделяющая ересь от Православия, порой с трудом улавливается нашим оком. И тем не менее эта грань существует и незыблема для православного человека, верного церковному Преданию. Используя древний софизм, можно сказать, что если «волосатого» постепенно, волос за волосом, лишать его шевелюры, то он неминуемо станет «лысым»; уловить сам момент перехода от «волосастости» к «лысости» очень трудно, однако «волосатый» есть «волосатый», а «лысый» - «лысый». Так и в истории Церкви ересь зарождается часто почти незаметно, но когда она обретает свой более или менее оформленный вид, соборное сознание Церкви, как правило, чутко и сразу реагирует на нее. Это произошло и с несторианством, являющимся крайним развитием «симметричной христологии», присущей некоторым представителям Антиохийской школы. Этой крайней тенденции счастливо избежал богомудрый Иоанн Златоуст и, с колебаниями и не сразу, блаженный Феодорит Кирский. Однако она почти вызрела в учении Феодора Мопсуестийского (колебавшегося, правда, на самой грани Православия и ереси), учеником которого и был Несторий.
По характеристике Н.Глубоковского, «гордый и самоуверенный, но не глубокий мыслитель, человек, достоинства которого Марцеллин прекрасно характеризует древним изречением: eloquentiae satis, sapientiae parum, Несторий не обладал счастливою натурою людей, умеющих гармонически сочетать в себе тонкость анализа с искусством синтеза». Но именно потому, что Несторий являлся самолюбивым оратором, зачарованным сладкозвучием собственной речи, а не глубоким мыслителем, он в обнаженной форме выразил зреющие исподволь еретические мысли. Церковь, несколько огрубляя, определила их как учение о «двух сынах», и сама ересь получила название «несторианства». Аналогично дело обстояло и с Арием, который отнюдь не был ярким «богословским светилом» на общем фоне так называемой арианствующей партии. Отказываться от подобных наименований не имеет смысла, ибо они в одном понятии кратко определяют суть названных ересей - ту суть, которая во внешнем своем проявлении часто играла пестрым разнообразием оттенков и нюансов.
Вторым аспектом, связанным с первым, является вопрос о том, насколько «несторианской» являлась «Церковь Востока» (самоназвание ее), то есть персидская (восточно-сирийская или ассирийская) Церковь в определенные периоды своего исторического бытия. Здесь даже краткий исторический анализ показывает, что мир персидской Церкви, в котором жил преподобный Исаак, был не «однополярным» и даже не «двухполярным» (несторианство - монофизитство), а «трехполярным» (несторианство - монофизитство - Православие). И для православного ученого чрезвычайно важно и принципиально попытаться установить, к какому из названных «полюсов» тяготел в своем миросозерцании преподобный Исаак. К сожалению, этой попытки о.Иларион не делает, как не видит он и названной «трехполярности», замечая в лучшем случае лишь «двухполярность». Безусловно, крайняя скудость биографических сведений о преподобном Исааке и невозможность установить точную хронологию его жизни позволяет в данном случае «работать только на уровне предположений». Именно на этом уровне мы в свое время высказали гипотезу о возможной принадлежности преподобного Исаака к «проправославному» течению внутри персидской Церкви - гипотезу, которую о.Иларион решительно отклоняет. Однако возникает вопрос, является ли она столь безосновательной, как это представляется о.Илариону. Среди скупых свидетельств о преподобном Исааке есть одно (Ишодены), приводимое в рецензируемой книге, которое гласит, что «он высказал три «богословских» мнения, не принятых многими». Какие эти мнения, не уточняется, но само по себе свидетельство чрезвычайно важно. Если принять во внимание еще упомянутых «студентов из Ниневии» (града, где преподобный Исаак недолгое время был епископом), скорее всего принадлежавших к тому же симпатизирующему Православию (или просто православному) течению, то для «гипотетического уровня» данных свидетельств вполне достаточно. Поэтому рассмотрение Ниневии только как «арены конфликта» между «диофизитами» fate. несторианами) и «монофизитами» (с.26) вряд ли соответствует исторической истине. Очень вероятно, что здесь присутствовала и третья сила, т.е. «проправославное» течение учеников Сахдоны. Главный же аргумент о.Илариона против подобной гипотезы состоит в том, что «сочинения самого преподобного Исаака скорее свидетельствуют об обратном - а именно о его верности христологической терминологии Церкви Востока» (с.27). Однако, во-первых, некой единой христологической терминологии восточносирийской Церкви в эпоху преподобного Исаака просто не существовало, а было несколько таких терминологий (во всяком случае, три). А во-вторых, много неясностей и с творениями преподобного.
Относительно их о.Иларион дает краткую справку (с.28 - 35), но справку слишком краткую и даже уклончивую. Здесь указывается, что первый том творений преподобного дошел в двух редакциях: восточной и западной, весьма отличающихся друг от друга. Именно посредством западной редакции, переведенной сначала на греческий, а затем и другие языки, преподобный Исаак и стал известен православному миру. Главное отличие от нее восточной редакции помимо состава заключается в том, что здесь цитируются сочинения Диодора Тарсийского и Феодора Мопсуестийского, причем последний именуется «Блаженным Толкователем» и «светом всего мира»; более того, противники его догматических мнений предаются анафеме (с.36 - 37). Таким образом, если судить по восточной редакции, то преподобный Исаак целиком и полностью принадлежит к несторианской традиции с ее безоговорочным признанием всепоглощающего авторитета Феодора, что несколько странно (мягко сказать) для писателя, причисленного к лику святых Православной Церкви. Поэтому с православной точки зрения принципиальное значение приобретает, казалось бы, сугубо научный вопрос о соотношении двух редакций. И, естественно, долгом православного ученого является разъяснение данного вопроса, насколько то возможно. Однако о.Иларион только констатирует, что «первая редакция» (т.е. восточная) «отражена в издании Беджана», но не указывает, на какое количество рукописей и какого времени опирается данное издание. О второй редакции также говорится, что она сохранилась «в нескольких рукописях, самая ранняя из которых датируется IX - X вв.». В таких тонких вопросах, как расхождение двух редакций, данные рукописной традиции, особенно датировка и качество манускриптов, имеют большое значение. Пробыв на Западе несколько лет, о.Иларион имел все возможности ознакомиться с этой традицией и лично посмотреть рукописи. Однако, не сделав этого, он просто соглашается с мнением одного западного исследователя: «Восточная редакция отражает подлинный текст Исаака, тогда как западная является переработкой этого текста» (с.30). Тем не менее незыблемость и окончательность этого вердикта, при отсутствии критического издания творений преподобного Исаака, вызывают определенные сомнения. Они основываются на хронологическом приоритете западной редакции: если с нее на рубеже VIII - IX вв. был осуществлен греческий перевод, то сирийский оригинал явно существовал в VIII в. (а может быть, и раньше), примыкая во времени непосредственно к периоду жизни преподобного. Восточная редакция же - явно более поздняя, а потому возможность несторианских интерполяций здесь очень вероятна, имея в виду, что распространена она была только в восточносирийской Церкви, ставшей к этому времени уже несторианской. Отсутствует ясность и со вторым томом: единственная рукопись его не позволяет установить с достаточным основанием подлинность сочинений, входящих в него. Возможность не только интерполяций, но и включения в эту рукопись произведений, не принадлежащих преподобному (как произошло с греческим переводом первого тома), здесь весьма и весьма вероятна. Факты «псевдоэпиграфов», то есть приписывание какому-либо церковному писателю сочинений другого автора, - явление довольно распространенное в древнецерковной письменности. Более того, не исключено, что мы можем иметь дело и с фактом «подлога», т.е. фактом приписывания преподобному Исааку сочинений явно еретических. Таким образом, тезис о «подлинном Исааке», то есть «Исааке-несторианине», не столь неуязвим, как это представляется о.Илариону. И претендуя быть православным ученым, он обязан был высказать эти сомнения в безгрешности выводов западных исследователей, и не только высказать, но и попытаться самым тщательным образом верифицировать данные сомнения. Иначе говоря, ему следовало серьезно потрудиться, а не демонстрировать еще раз свою скромность.
Большое значение в решении данного вопроса приобретают внутренние свидетельства самих текстов преподобного Исаака. Приводя некоторые из них, о.Иларион приходит к выводу, что преподобный «далек от такой крайней диофизитской трактовки личности Иисуса Христа, при которой считалось бы недопустимым приписывать Христу как Богу то, что относится к Нему как человеку» (с.59) и что «у него нет той резкой грани между Божеством и человечеством, ощущение которой характеризовало школу Феодора» (с.64). В таком случае весьма странным выглядят неумеренные хвалы «Блаженному Толкователю». Помимо того, что преподобный Исаак придерживался учения о «взаимообщении свойств» природ Христа, он разделял и идею обожения (с.62), особенно характерную для представителей александрийского направления богословской мысли. Эти наблюдения, сделанные о.Иларионом, весьма интересны и важны, но они не сводятся им в систему, не обогащаются сравнительным анализом богословских течений эпохи христологических споров. А без подобной системы и без подобного анализа, пусть набросанных беглыми штрихами, читателю трудно ориентироваться. Нельзя обойтись и без сравнения христологии и сотериологии преподобного Исаака с учением Мартирия Сахдоны и Бабая Великого. Именно подобное сравнение позволило бы, с большей или меньшей степенью вероятности, установить, к какому из трех «полюсов» в современной ему персидской Церкви тяготел преподобный Исаак. Пока создается только смутное впечатление, что это отнюдь не был «полюс несторианства». Но прояснение этого впечатления, доведение его до уровня отчетливого убеждения входило в обязанности о.Илариона, которые он опять не исполнил.
2 часть статьи
Оригинал взят у artem_ryzhov в 2 часть. РАЗУМНЫЙ ВОЗДЕРЖАН В ПИСАНИЯХ СВОИХ. По поводу книги «Мир Исаака Сирина». проф. А. Сидоров
Алексей СИДОРОВ,
профессор Московской духовной академии
"РАЗУМНЫЙ ВОЗДЕРЖАН В ПИСАНИЯХ СВОИХ"
По поводу книги "митрополита" Иллариона (Алфеева)
«Мир Исаака Сирина»
1 часть статьи
Личность и миросозерцание преподобного Исаака Сирина всегда были дороги русскому православному человеку, ибо на аскетических творениях его воспиталось не одно поколение наших соотечественников. Естественно поэтому, что публикация переводов новых текстов преподобного о.Иларионом (Преподобный Исаак Сирин. О Божественных тайнах и о духовной жизни. Новооткрытые тексты. М., 1998) и книга о нем вызывают самый живой интерес у православного читателя. Мы не будем останавливаться на самой публикации, ибо судить о качестве переводов - дело специалистов по сирийскому языку. Наше внимание привлекает преимущественно сама работа о. Илариона «Мир Исаака Сирина», излагающая жизнь, творчество и богословское миросозерцание сирийского подвижника.
Сразу же хотелось бы отметить, что данная работа написана в жанре, который с некоторой долей условности можно обозначить в качестве «научно-популярной литературы». Вообще данный жанр, при своей кажущейся легкости, является одним из самых сложных жанров в научной прозе, поскольку в идеале своем он предполагает органичный синтез, и даже сплав, подлинной научности и доступности изложения. Учитывая же тот факт, что названная книга написана православным автором, помимо критериев научности и популярности она должна отвечать еще критерию церковности. Таким образом, задачи, стоявшие перед автором, были весьма сложными, но, как гласит поговорка, «взялся за гуж, не говори, что не дюж».
Свою цель и как бы авторское кредо о.Иларион ясно формулирует так (с.34): «Наш труд адресован не столько ученым богословам, сколько более широкому кругу читателей, прежде всего монахам и мирянам Православной Церкви, для которых учение преподобного Исаака является «хлебом насущным», необходимым для спасения души, а не лишь предметом научного интереса. Мы поэтому сознательно отказались от такого способа изложения, при котором каждая фраза авторского текста подкрепляется ссылками на западные ученые труды, как это принято в изданиях, рассчитанных на специалистов. Научный аппарат книги скромен, ссылки на литературу сведены к минимуму». Относительно данного кредо можно сказать, что при той несомненной истине, что скромность всегда украшает автора, она должна всегда быть сопряженной с профессионализмом. «Каждую фразу», конечно, не обязательно подкреплять ссылками, но почти за каждой фразой должно скрываться хорошее знание источников и литературы. Далее, если исключение клириков Православной Церкви из числа потенциальных читателей книги можно отнести за счет простой небрежности автора или редактора, то остается неясным, почему каждая фраза авторского текста в изданиях научного характера (подразумеваются, естественно, издания церковно-научные) обязана подкрепляться ссылками на западные ученые труды. Ведь в той области церковной науки, к которой принадлежит книга о.Илариона, т.е. в области патрологии и истории Древней Церкви, и русскими православными учеными наработано очень и очень много и имеется большое количество ценных научных трудов, по качеству нисколько не уступающих западным, а порой и превосходящих их. И создается впечатление, что в этой как бы случайной оговорке автора просматривается его преимущественная ориентация на западную науку. Чтение книги убеждает, что о.Иларион действительно плохо знаком с традицией русской церковно-исторической и патрологической науки. Круг вопросов, затронутых в работе, обязательно предполагает знакомство с такими классическими трудами, как работа Н.Глубоковского о блаженном Феодорите Кирском, Н.Фетисова о Диодоре Тарскийском, П.Гурьева о Феодоре Мопсуестийском, не говоря уже о прочих трудах (например, С.Зарина о православном аскетизме и т.д.).
Дело еще в том, что без глубокой укорененности в традициях православной церковной и богословской науки трудно понять многие обстоятельства жизни и творчества преподобного Исаака. Например, о.Иларион, еще раз демонстрируя свою скромность и истинно монашеское смирение, пишет: «Мы не будем пытаться ответить на вопрос, насколько «несторианской» в действительности была Церковь Востока. Скажем лишь, что инкриминированное Несторию учение о «двух сынах» в Иисусе Христе никогда не было официальной доктриной этой Церкви». В примечании еще констатируется: «Во всяком случае, эта Церковь не имела никакой исторической связи с Несторием» (с.17). Проблема, затронутая здесь мимоходом, чрезвычайно важна и принципиальна с православной точки зрения, а в вопросах принципиальных для православного ученого скромность неуместна и даже вредна, поскольку она часто граничит с беспринципностью и научной трусостью. Не углубляясь в данную проблему, хотелось бы кратко наметить в ней несколько важных моментов.
Первый момент - вопрос о Нестории и несторианстве. Здесь необходимо учитывать то обстоятельство, что в современной западной науке (преимущественно протестантской, но и отчасти католической) существует довольно устойчивая тенденция к «посмертному оправданию Нестория» и к признанию того, что сам он отнюдь не был «несторианином». Частично данная тенденция объясняется, конечно, скудостью и противоречивостью источников, а также тем, что при ближайшем рассмотрении сложных перипетий церковной истории грань, отделяющая ересь от Православия, порой с трудом улавливается нашим оком. И тем не менее эта грань существует и незыблема для православного человека, верного церковному Преданию. Используя древний софизм, можно сказать, что если «волосатого» постепенно, волос за волосом, лишать его шевелюры, то он неминуемо станет «лысым»; уловить сам момент перехода от «волосастости» к «лысости» очень трудно, однако «волосатый» есть «волосатый», а «лысый» - «лысый». Так и в истории Церкви ересь зарождается часто почти незаметно, но когда она обретает свой более или менее оформленный вид, соборное сознание Церкви, как правило, чутко и сразу реагирует на нее. Это произошло и с несторианством, являющимся крайним развитием «симметричной христологии», присущей некоторым представителям Антиохийской школы. Этой крайней тенденции счастливо избежал богомудрый Иоанн Златоуст и, с колебаниями и не сразу, блаженный Феодорит Кирский. Однако она почти вызрела в учении Феодора Мопсуестийского (колебавшегося, правда, на самой грани Православия и ереси), учеником которого и был Несторий.
По характеристике Н.Глубоковского, «гордый и самоуверенный, но не глубокий мыслитель, человек, достоинства которого Марцеллин прекрасно характеризует древним изречением: eloquentiae satis, sapientiae parum, Несторий не обладал счастливою натурою людей, умеющих гармонически сочетать в себе тонкость анализа с искусством синтеза». Но именно потому, что Несторий являлся самолюбивым оратором, зачарованным сладкозвучием собственной речи, а не глубоким мыслителем, он в обнаженной форме выразил зреющие исподволь еретические мысли. Церковь, несколько огрубляя, определила их как учение о «двух сынах», и сама ересь получила название «несторианства». Аналогично дело обстояло и с Арием, который отнюдь не был ярким «богословским светилом» на общем фоне так называемой арианствующей партии. Отказываться от подобных наименований не имеет смысла, ибо они в одном понятии кратко определяют суть названных ересей - ту суть, которая во внешнем своем проявлении часто играла пестрым разнообразием оттенков и нюансов.
Вторым аспектом, связанным с первым, является вопрос о том, насколько «несторианской» являлась «Церковь Востока» (самоназвание ее), то есть персидская (восточно-сирийская или ассирийская) Церковь в определенные периоды своего исторического бытия. Здесь даже краткий исторический анализ показывает, что мир персидской Церкви, в котором жил преподобный Исаак, был не «однополярным» и даже не «двухполярным» (несторианство - монофизитство), а «трехполярным» (несторианство - монофизитство - Православие). И для православного ученого чрезвычайно важно и принципиально попытаться установить, к какому из названных «полюсов» тяготел в своем миросозерцании преподобный Исаак. К сожалению, этой попытки о.Иларион не делает, как не видит он и названной «трехполярности», замечая в лучшем случае лишь «двухполярность». Безусловно, крайняя скудость биографических сведений о преподобном Исааке и невозможность установить точную хронологию его жизни позволяет в данном случае «работать только на уровне предположений». Именно на этом уровне мы в свое время высказали гипотезу о возможной принадлежности преподобного Исаака к «проправославному» течению внутри персидской Церкви - гипотезу, которую о.Иларион решительно отклоняет. Однако возникает вопрос, является ли она столь безосновательной, как это представляется о.Илариону. Среди скупых свидетельств о преподобном Исааке есть одно (Ишодены), приводимое в рецензируемой книге, которое гласит, что «он высказал три «богословских» мнения, не принятых многими». Какие эти мнения, не уточняется, но само по себе свидетельство чрезвычайно важно. Если принять во внимание еще упомянутых «студентов из Ниневии» (града, где преподобный Исаак недолгое время был епископом), скорее всего принадлежавших к тому же симпатизирующему Православию (или просто православному) течению, то для «гипотетического уровня» данных свидетельств вполне достаточно. Поэтому рассмотрение Ниневии только как «арены конфликта» между «диофизитами» fate. несторианами) и «монофизитами» (с.26) вряд ли соответствует исторической истине. Очень вероятно, что здесь присутствовала и третья сила, т.е. «проправославное» течение учеников Сахдоны. Главный же аргумент о.Илариона против подобной гипотезы состоит в том, что «сочинения самого преподобного Исаака скорее свидетельствуют об обратном - а именно о его верности христологической терминологии Церкви Востока» (с.27). Однако, во-первых, некой единой христологической терминологии восточносирийской Церкви в эпоху преподобного Исаака просто не существовало, а было несколько таких терминологий (во всяком случае, три). А во-вторых, много неясностей и с творениями преподобного.
Относительно их о.Иларион дает краткую справку (с.28 - 35), но справку слишком краткую и даже уклончивую. Здесь указывается, что первый том творений преподобного дошел в двух редакциях: восточной и западной, весьма отличающихся друг от друга. Именно посредством западной редакции, переведенной сначала на греческий, а затем и другие языки, преподобный Исаак и стал известен православному миру. Главное отличие от нее восточной редакции помимо состава заключается в том, что здесь цитируются сочинения Диодора Тарсийского и Феодора Мопсуестийского, причем последний именуется «Блаженным Толкователем» и «светом всего мира»; более того, противники его догматических мнений предаются анафеме (с.36 - 37). Таким образом, если судить по восточной редакции, то преподобный Исаак целиком и полностью принадлежит к несторианской традиции с ее безоговорочным признанием всепоглощающего авторитета Феодора, что несколько странно (мягко сказать) для писателя, причисленного к лику святых Православной Церкви. Поэтому с православной точки зрения принципиальное значение приобретает, казалось бы, сугубо научный вопрос о соотношении двух редакций. И, естественно, долгом православного ученого является разъяснение данного вопроса, насколько то возможно. Однако о.Иларион только констатирует, что «первая редакция» (т.е. восточная) «отражена в издании Беджана», но не указывает, на какое количество рукописей и какого времени опирается данное издание. О второй редакции также говорится, что она сохранилась «в нескольких рукописях, самая ранняя из которых датируется IX - X вв.». В таких тонких вопросах, как расхождение двух редакций, данные рукописной традиции, особенно датировка и качество манускриптов, имеют большое значение. Пробыв на Западе несколько лет, о.Иларион имел все возможности ознакомиться с этой традицией и лично посмотреть рукописи. Однако, не сделав этого, он просто соглашается с мнением одного западного исследователя: «Восточная редакция отражает подлинный текст Исаака, тогда как западная является переработкой этого текста» (с.30). Тем не менее незыблемость и окончательность этого вердикта, при отсутствии критического издания творений преподобного Исаака, вызывают определенные сомнения. Они основываются на хронологическом приоритете западной редакции: если с нее на рубеже VIII - IX вв. был осуществлен греческий перевод, то сирийский оригинал явно существовал в VIII в. (а может быть, и раньше), примыкая во времени непосредственно к периоду жизни преподобного. Восточная редакция же - явно более поздняя, а потому возможность несторианских интерполяций здесь очень вероятна, имея в виду, что распространена она была только в восточносирийской Церкви, ставшей к этому времени уже несторианской. Отсутствует ясность и со вторым томом: единственная рукопись его не позволяет установить с достаточным основанием подлинность сочинений, входящих в него. Возможность не только интерполяций, но и включения в эту рукопись произведений, не принадлежащих преподобному (как произошло с греческим переводом первого тома), здесь весьма и весьма вероятна. Факты «псевдоэпиграфов», то есть приписывание какому-либо церковному писателю сочинений другого автора, - явление довольно распространенное в древнецерковной письменности. Более того, не исключено, что мы можем иметь дело и с фактом «подлога», т.е. фактом приписывания преподобному Исааку сочинений явно еретических. Таким образом, тезис о «подлинном Исааке», то есть «Исааке-несторианине», не столь неуязвим, как это представляется о.Илариону. И претендуя быть православным ученым, он обязан был высказать эти сомнения в безгрешности выводов западных исследователей, и не только высказать, но и попытаться самым тщательным образом верифицировать данные сомнения. Иначе говоря, ему следовало серьезно потрудиться, а не демонстрировать еще раз свою скромность.
Большое значение в решении данного вопроса приобретают внутренние свидетельства самих текстов преподобного Исаака. Приводя некоторые из них, о.Иларион приходит к выводу, что преподобный «далек от такой крайней диофизитской трактовки личности Иисуса Христа, при которой считалось бы недопустимым приписывать Христу как Богу то, что относится к Нему как человеку» (с.59) и что «у него нет той резкой грани между Божеством и человечеством, ощущение которой характеризовало школу Феодора» (с.64). В таком случае весьма странным выглядят неумеренные хвалы «Блаженному Толкователю». Помимо того, что преподобный Исаак придерживался учения о «взаимообщении свойств» природ Христа, он разделял и идею обожения (с.62), особенно характерную для представителей александрийского направления богословской мысли. Эти наблюдения, сделанные о.Иларионом, весьма интересны и важны, но они не сводятся им в систему, не обогащаются сравнительным анализом богословских течений эпохи христологических споров. А без подобной системы и без подобного анализа, пусть набросанных беглыми штрихами, читателю трудно ориентироваться. Нельзя обойтись и без сравнения христологии и сотериологии преподобного Исаака с учением Мартирия Сахдоны и Бабая Великого. Именно подобное сравнение позволило бы, с большей или меньшей степенью вероятности, установить, к какому из трех «полюсов» в современной ему персидской Церкви тяготел преподобный Исаак. Пока создается только смутное впечатление, что это отнюдь не был «полюс несторианства». Но прояснение этого впечатления, доведение его до уровня отчетливого убеждения входило в обязанности о.Илариона, которые он опять не исполнил.
2 часть статьи