Спор №2

[comtelle]

От обликов божьих мы плавно перешли к темам менее волнующим - о единорогах, феях и прочей живности мифологической и ее квазиисторическом аспекте. Простите, о. Казимир, что из этого ничего хорошего не вышло! Ведь история - есть миф, а миф - это не вымысел, не то, что родилось в уме, а отраженная сквозь призму прошедших лет реальность. Эта реальность в нем изначальна, но чтобы увидеть ее требуется не глаза, а ум. Чтобы понять - ее нужно пережить, но человеческой природе это не присуще в силу ее кратковременности, либо в нее нужно погрузиться. Но погружение невозможно, поскольку существующая история до такой степени вылизана, что атрофировался поиск конвергентной точки - встречи абсолютного и относительного, той точки, где подлинная история росчерком благодушного к человечеству пера превращается в миф. Без этих точек история исчезает и появляется некое безвоздушное, бездушевное, бездуховное пространство, в котором привык себя мироощущать современный человек. Мир утерянной истории оказался майей сознания, утратившего контакт с самим миром. Христианство средних веков попыталось вернуть душу в этот микрокосм, отдав человечество Богу. Но лишь отодвинуло человека дальше от Природы, подняв его над ней, ибо Спаситель призывал «не любить мира», предпочитая аморфную недосказанную духовность и святость «где-то там». Выгнанный из Мира, в котором он существовал столь долгое время, подчиняясь его идеям, Человек сознательно погасил интерес к нему. А, если не нужно - для чего хранить память? Отречение должно быть полным. И оно состоялось в поклонении человеческому. Но само человечество не может удержать себя на этой высоте, постоянно напоминая себе о том, что оно чуждо той Природе, которая от него слишком далека. Человек создал самостоятельный неМЫСЛИМимый мир на остатках пережитого мира, а теперь, страдая от непонятной тоски, грезит, взирая в темное небо. Ich soll also ich kann - но не получается, ибо утеряно. Умерло. Ушло безвозвратно туда, откуда приходят детские сказки, ибо только сознание, неотягощенное запретами имеет право на внеонтологическое понимание. Но разумные родители, готовя чадо к сознательной жизни, тщательнейшим образом выбивают остатки Истории, в сотый раз повторяя набившую оскомину фразу: « а теперь - СКАЗКА на ночь». Почему существование Иного запрещается? Когитальные правила ума? Недопущение существования того, что невозможно изъять из существования Мира, из которого Человек был изъят? Все, что не возможно изъять - не человеческое, и не является человеческим миром. Нить оборвалась. Человек не помнит реальности. Но что есть память человеческая: кратковременная и неустойчивая, прошедшая на всем существовании человечества долгий путь от бумажек до гаджетов? Не привел ли уже ранее процесс памятования человечество к осознанию собственной разорванности между временами? Собственно, искусность памяти можно описать как осознание того обстоятельства, что память удерживает не увиденные и запечатленные в мозгу слепки вещей, а тщательно отобранные и подготовленные образы, фантомы и «фантазмы». Не здесь ли кроется еще одна причина существующего обращения человечества с Историей? Искусность памяти, понимаемую не как наследование былому, а как спекулятивное равенство между человеком, со всеми его рваными манускриптами, непрочитанными граффити и столь редким дыханием Живого, еще сквозящим между строк. Кто-то называет ноосферой, кто-то мыслящей материей. Мы вернулись на круги своя, ибо тождественность этих явлений исключает спонтанность и делает невозможной иную Историю. Историю Человечества, протекавшую в гордом одиночестве вне Мира и над Миром.

Мир оплывает, как свеча,
И пламя пальцы обжигает.
Бессмертной музыкой звуча,
Он шириться и погибает.
И тьма - уже не тьма, а свет.
И да - уже не да, а нет.
И не восстанут из гробов,
И не вернут былой свободы -
Ни светлым именем богов,
Ни темным именем природы!
Г.Иванов, 1937г

Спор продолжался долго и только частые намеки сестры Филиппы заставили вспомнить о том, что разговор слишком затянулся.
- А почему бы тебе не поступить на теологический факультет Варшавского университета? - Спросил о. Казимир. Ном мое ухо почему-то уловило другой вопрос, - а человек ли ты, коль столь усердно хаешь истории человеческого рода?
- Нет, - засмеялась я, отвечая сразу на оба. Полукровки - они несчастны в своем извечном колебании между «пониманием» и «принятием».