1937: Репрессии.
ВОТ здесь КОБовцы снова дуют в уши про Сталина и гонят волну на марксизм и ленинизм.... то есть, спекулируют на хронологическом приоритете, пользуясь их собственной терминологией...
И в порядке протеста против этой спекулейшн, захотелось мне выложить один рассказик.... отличающийся от КОБовской волны своей документальностью событий.....
ИЗ: // Ответы наркома путей сообщения СССР 1944-1948 гг. генерал-лейтенанта И.В.Ковалёва на вопросы профессора Г.А.Куманева. 28 мая 1988 г.
Я вошел и впервые так близко увидел Сталина. Издали, на трибуне, он выглядел рослым, а в действительности оказался немного ниже среднего. Поздоровавшись за руку, Сталин спросил:
- Знаете Западную дорогу?
- Знаю.
- Как знаете?
Я рассказал, что работал на Западной дороге инспектором-ревизором, изучил её пропускную и провозную способность, узкие места. Обрисовал, как понимал, стратегическое значение дороги как кратчайшей связи центра с западными приграничеыми районами.
Сталин сказал:
- Эта дорога для нас особо важная. Знакомы с её руководством? С Русановым и Сааковым?
- Хорошо знаком, товарищ Сталин.
- Как они? Давйте характеристики.
- Русанов старый чекист. Работал ещё с товарищем Дзержинским. Член партии с 1917 г. Трезвенник и даже не курит.
- А Сааков?
- Старый большевик, - ответил я. - С 1906 г. Военный политработник. Работал с товарищем Ворошиловым. Человек доступный и авторитетный.
Не переменив тона, Сталин сказал:
- Ваш Сааков - польский резидент, он арестован. Он завербовал Русанова.
Сталин курил трубку, жестко смотрел на меня. Меня бросило в жар. Сейчас он скажет: "Уходите!" Но уйду недалеко... Тем временем Сталин подошёл к столу, взял бумагу и протянул мне: "Читайте!" Это было решение Политбюро ЦК ВКП(б). Меня назначили начальником Западной железной дороги. Сталин спросил:
- Почему покраснели? Рады или ответственности испугались?
Ну что ответишь? Думал, схлопочу арест, а получил пост начальника важнейшей дороги. Есть отчего крови броситься в голову! Но отвечать-то Сталину надо. Я ответил:
- Наверное, от гордости, что Политбюро оказало мне такое высокое доверие. Я помню Вашу речь на приёме военных "академиков" в Кремле и понимаю, что от меня требуется. Отдам все силы, чтобы дорога с последнего места вышла в передовые.
- Хорошо! - сказал Сталин. Только не объявляйте себя сразу начальником дороги. Представьтесь секретарю Смоленского обкома товарищу Савинову, ему скажете, что назначены начальником дороги. Для всех остальных вы - уполномоченный ЦК партии по проверке дороги. Выехать надо незамедлительно. Пока что Русанов под домашним арестом. Вам срок для приёма дороги семь дней. После чего Русанов будет арестован уже по-настоящему.
В тот же день я выехал в Смоленск.
Приехал в два часа ночи. Спрашиваю дежурного по станции: "Где управление дороги?" Отвечает: "На той стороне города. Вон последний трамвай отходит". Догнал я трамвай, вскочил на ходу, и минут сорок спустя он привёз меня к ярко освещённому дому, к управлению Западной железной дороги. Здесь, как и по всей стране, железнодорожный управленческий аппарат работал до утра. Эта манера превращать ночь в день пришла сверху. Сталин работал всю ночь до рассвета и мог в любую минуту вызвать любого наркома, поэтому, когда наркомом был Лазарь Моисеевич Каганович, то работал обычно до шести утра и мог вызвать любого из нас, мы тоже сидели в кабинетах.
Пришел я в кабинет начальника дороги, его нет. Сидит секретарь в военной гимнастёрке без знаков различия. Спрашиваю: "Где Русанов?" Отвечает: "У соседей". Попытался я уточнить, ничего не добился, кроме этого "он у соседей".
Иду к заместителю Русанова по строительству Малинину. Я его хорошо знал по работе в НКПС, его недавно назначили сюда из Москвы. Сидит он один-одинёшенек, вид расстроенный, какой-то не от мира сего. Спросил я, чего он сидит и не идёт домой. А он и говорит: "Незачем. Со мной тут всё, что нужно. Вот сумочка, в ней смена белья, сухарики. На первые дни ареста". Я, конечно, всякого навидался в эти тяжкие дни, однако такое откровение услышал впервые. Говорю:
- Шутите?
- Какие шутки? Не хочу причинять боль семье. Пускай арестуют здесь.
- За что же вас арестовывать? Вы честный человек, хороший и нужный государству инженер.
Он кивнул вяло:
- Да-да! - говорит. - Честный и нужный, Русанов тоже был честный и нужный. И Сааков тоже... Они уже арестованы. Теперь, видимо, мой черёд. А Вы что тут? Тоже проверять нас?
Памятуя, что Сталин запретил мне, пока не приму дороги от Русанова, говорить, зачем я приехал, я сказал неопределённо, что, дескать, и проверка входит в мои обязаннсоти. Западная дорога-то откатилась на последнее 45-е место среди дорог Советского Союза.
Малинин опять покивал:
- А как же иначе, если все арестованы?
Вялость и безразличие, полная подавленность - такую реакцию на кампанию арестов, развёрнутую наркомом внутренних дел Ежовым, я встречал уже и на Омской, и на Южно-Уральской дорогах. Чтобы как-то встряхнуть Малинина и сделать его союзником в предстоящей борьбе за восстановление нормальной работы Западной дороги, я сказал, что как инспектор-ревизор встретился с похожей ситуацией на дорогах Сибири и Урала, что мне удалось отстоять Сергея Андреева и Николая Бодрова, на которых шпионоискатели уже завели дела.
- Я их обоих знаю. Порядочные люди, - сказал Малинин и опять погрузился в апатичное молчание.
Остаток ночи я провёл в управлении дороги, в комнате отдыха, а едва проглянуло утро, позвонил начальнику политотдела дороги Курлыкину. Представился уполномоченным ЦК ВКП(б). Курлыкин тут же пришёл, но полуторачасовой с ним разговор ничего дельного не дал. Курлыкин то ли не знал, как следует, обстановки, то ли сознательно избегал называть вещи своими именами, но кроме общих фраз о падении дисциплины, о недостатках в социалистическом соревновании, и т.д., и т.п., я от него ничего не услышал. Единственно узнал поимённо, кто из железнодорожного начальства и когда арестован. Оказалось, что почти все. Я должен принять дорогу, упрввление которой распалось.
Решаю срочно восполнить потери в управлении за счёт квалифицированных кадров в Минске, Орше, Рославле и Вязьме. Многих хорошо знаю по прежней работе. Сажусь за телефон. Звоню. Начальники отделений везде отсутствуют. Где они? Ответы стандартные: "Такой-то у соседей". В Рославле удалось дозвониться до двоих товарищей: до начальника локомотивного депо Константина Заслонова и начальника отделения движения Гусева. Оба сидят под домашним арестом. Оба знающие, энергичные специалисты. Возьму их в управление дороги руководить службой движения и паровозной службой. Предлагаю им это. И Заслонов, и Гусев согласились, но прибавили, что их не выпустят, и я должен сперва договориться с местным дорожным отделом НКВД.
Пришлось звонить в Рославльский дорожный отдел НКВД. Его начальник удивился, что уполномоченный ЦК ВКП(б) ходатайствует за подследственных. Потом что-то заподозрил. Пришлось применить последнее средство. Отправляя меня в Смоленск, Сталин предупредил, что, если возникнут трудности, я могу давать должностным лицам служебный телефон его секретаря Поскрёбышева. Этот совет я использовал. Услышав фамилию Поскрёбышева, рославльский начальник заторопился выполнить мою просьбу и сообщил, что немедленно отправит Заслонова и Гусева ко мне в служебном вагоне и с охраной.
В Вязьме я разыскал по телефону ещё одного толкового специалиста, Валуева, начальника местного депо. Тоже предложил ему выехать в Смоленск. Он ответил сухо и зло:
- Вы, Ковалёв, уже всё для меня сделали. Исключили из партии, заточили в собственной квартире. Сижу и жду. Чего вам ещё?
Сперва я ничего не понял. Потом выяснилось, что Валуев принял меня за однофамильца Ковалёва - начальника Вяземского отдела НКВД. Я объяснил Валуеву, кто я. Он сказал:
- Всё равно тот Ковалёв меня не выпустит. И повесил трубку телефона.
Пришлось мне связываться с "тем" Ковалёвым, объясняться, дать телефон Поскрёбышева, что и решило дело. Ковалёв выслал в Смоленск Валуева под охраной чекиста.
В этих разговорах и переговорах прошло два дня. Звоню первому секретарю Смоленского обкома партии товарищу Савинову, прошу принять. Он принял тут же. Ему я сказал о опстановлении Политбюро ЦК, о поручении Сталина в семь дней принять дорогу от Русанова. Я уже двое суток сижу в управлении дороги и не могу дознаться, где Русанов. Формально он под домашним арестом, но его нет ни дома, нигде.
- Я сам тут недавно, - сказал Савинов. - Столько дел, голова кругом идёт. Правду сказать, до железной дороги ещё не добрался. Слоышал от Наседкина, что там разоблачена группа вредителей и диверсантов.
- Наседкин - это кто?
- Начальник управления НКВД по нашей дороге.
Я сказал Савинову, что арестован практически весь руководящий состав Западной дороги и здесь, в Смоленске, в управлении дороги, и в её отделениях в Вязьме, Рославле, Орше, Минске. Таким образом, дорога полностью обезглавлена и по всем главным показателям скатилась на последнее место среди дорог страны. Некому спрашивать работу с подчинённых, некому за неё отвечать. Дисциплина резко упала. Поскольку дорогу мне принять не от кого, должен буду доложить в Центральный Комитет, что Смоленский обком пустил дело на самотёк.
- Неприятный факт, но факт, - согласился Савинов, - не смогли бы вы это же рассказать на бюро нашего обкома?
- Могу. Когда?
- А прямо сейчас, - сказал он и снял телефонную трубку.
Примерно час спустя все товраищи - члены бюро Смоленского обкома собрались в кабинете первого секретаря. Савинов представил меня и дал слово. Я повторил то, что говорил Савинову. Прибавил, что случись сейчас военное нападение или другие чрезвычайные обстоятельства, наша главная стратегическая железная дорога с ними не совладает. Она просто встанет, и никакие окрики не помогут. Дорога обезглавлена, я вынужден ехать в Москву и доложить обстановку в Центральный Комитет партии.
Худой человек с мелкими чертами лица, одетый в военную гимнастёрку без знаков различия, спросил:
- А нельзя ли упорядочить дела на дороге без Вашей поездки в Москву? С нашей помощью?
Савинов, который сидел рядом со мной, шепнул, что это Наседкин.
- Можно упорядочить, - ответил я Наседкину. - Но при условии, что вы освободите из-под домашнего ареста специалистов, которых я назову. Это первое. А второе - запретите арестовывать железнодорожников без моего ведома.
Наседкин произнёс несколько общих фраз о классовом притаившемся враге, об империалистическом окружении, о бдительности... Правильные слова. Однако человек, их произносивший, причинил уже Западной дороге такие беды, которые вряд ли под силу даже притаившимся врагам. Сказать ему и другим членам бюро это открыто я не мог. Да, у меня была сильная позиция - постановление Политбюро ЦК ВКП(б) и личное поручение Сталина. И всё же я должен был соблюдать сугубую осторожность в словах и поступках. Иначе и делу не помог бы и себя бы поставил бы под угрозу ареста.
Из оговорок Наседкина я понял, что он тоже боится. Факты свидлетельствовали, что пока так называемые вредители и диверсанты стояли во главе дороги, она действовала исправно. Как только Наседкин очистил её от "врагов народа", дорога резко сдала. Если там, наверху, оценят эти факты, плохо придётся уже самому Наседкину.
Пришлось мне опять брать слово. Подчеркнул, что развал на Западной дороге находится под контролем центра. Тяжелоеи положение, сложившееся на ней, должны выпарвялть люди, специаисты воего дела. Но Западная магистраль фактически обезглавлена, снова подчеркнул я, и кто же будет выполнять эту первоочередную задачу?
Словом, заседание бюро Смоленского обкома ВКП(б) во многом способствовало упорядочению обстановки на Западной дороге, вкючая и проблему кадров. Нам удалось всего за один год в корне изменить рабочую атмосферу и вывести магистраль из отстающих в передовые. Ещё совсем недавно её руководителей и рядовых тружеников во всю ругали на каждом совещании-заседании. А теперь эти люди стали получать премии за ударный труд, а десятки наших товарищей были удостоены орденов и медалей (в числе их я получил орден Ленина). Западная железная дорога стала энергичным и жизненным коллективом.
// Г.А.Куманев: "Говорят сталинские наркомы". - Смоленск: Русич, 2005. - 632 с., ил. - цит.стр. 529-530. [Купил здесь].
И в порядке протеста против этой спекулейшн, захотелось мне выложить один рассказик.... отличающийся от КОБовской волны своей документальностью событий.....
ИЗ: // Ответы наркома путей сообщения СССР 1944-1948 гг. генерал-лейтенанта И.В.Ковалёва на вопросы профессора Г.А.Куманева. 28 мая 1988 г.
Я вошел и впервые так близко увидел Сталина. Издали, на трибуне, он выглядел рослым, а в действительности оказался немного ниже среднего. Поздоровавшись за руку, Сталин спросил:
- Знаете Западную дорогу?
- Знаю.
- Как знаете?
Я рассказал, что работал на Западной дороге инспектором-ревизором, изучил её пропускную и провозную способность, узкие места. Обрисовал, как понимал, стратегическое значение дороги как кратчайшей связи центра с западными приграничеыми районами.
Сталин сказал:
- Эта дорога для нас особо важная. Знакомы с её руководством? С Русановым и Сааковым?
- Хорошо знаком, товарищ Сталин.
- Как они? Давйте характеристики.
- Русанов старый чекист. Работал ещё с товарищем Дзержинским. Член партии с 1917 г. Трезвенник и даже не курит.
- А Сааков?
- Старый большевик, - ответил я. - С 1906 г. Военный политработник. Работал с товарищем Ворошиловым. Человек доступный и авторитетный.
Не переменив тона, Сталин сказал:
- Ваш Сааков - польский резидент, он арестован. Он завербовал Русанова.
Сталин курил трубку, жестко смотрел на меня. Меня бросило в жар. Сейчас он скажет: "Уходите!" Но уйду недалеко... Тем временем Сталин подошёл к столу, взял бумагу и протянул мне: "Читайте!" Это было решение Политбюро ЦК ВКП(б). Меня назначили начальником Западной железной дороги. Сталин спросил:
- Почему покраснели? Рады или ответственности испугались?
Ну что ответишь? Думал, схлопочу арест, а получил пост начальника важнейшей дороги. Есть отчего крови броситься в голову! Но отвечать-то Сталину надо. Я ответил:
- Наверное, от гордости, что Политбюро оказало мне такое высокое доверие. Я помню Вашу речь на приёме военных "академиков" в Кремле и понимаю, что от меня требуется. Отдам все силы, чтобы дорога с последнего места вышла в передовые.
- Хорошо! - сказал Сталин. Только не объявляйте себя сразу начальником дороги. Представьтесь секретарю Смоленского обкома товарищу Савинову, ему скажете, что назначены начальником дороги. Для всех остальных вы - уполномоченный ЦК партии по проверке дороги. Выехать надо незамедлительно. Пока что Русанов под домашним арестом. Вам срок для приёма дороги семь дней. После чего Русанов будет арестован уже по-настоящему.
В тот же день я выехал в Смоленск.
Приехал в два часа ночи. Спрашиваю дежурного по станции: "Где управление дороги?" Отвечает: "На той стороне города. Вон последний трамвай отходит". Догнал я трамвай, вскочил на ходу, и минут сорок спустя он привёз меня к ярко освещённому дому, к управлению Западной железной дороги. Здесь, как и по всей стране, железнодорожный управленческий аппарат работал до утра. Эта манера превращать ночь в день пришла сверху. Сталин работал всю ночь до рассвета и мог в любую минуту вызвать любого наркома, поэтому, когда наркомом был Лазарь Моисеевич Каганович, то работал обычно до шести утра и мог вызвать любого из нас, мы тоже сидели в кабинетах.
Пришел я в кабинет начальника дороги, его нет. Сидит секретарь в военной гимнастёрке без знаков различия. Спрашиваю: "Где Русанов?" Отвечает: "У соседей". Попытался я уточнить, ничего не добился, кроме этого "он у соседей".
Иду к заместителю Русанова по строительству Малинину. Я его хорошо знал по работе в НКПС, его недавно назначили сюда из Москвы. Сидит он один-одинёшенек, вид расстроенный, какой-то не от мира сего. Спросил я, чего он сидит и не идёт домой. А он и говорит: "Незачем. Со мной тут всё, что нужно. Вот сумочка, в ней смена белья, сухарики. На первые дни ареста". Я, конечно, всякого навидался в эти тяжкие дни, однако такое откровение услышал впервые. Говорю:
- Шутите?
- Какие шутки? Не хочу причинять боль семье. Пускай арестуют здесь.
- За что же вас арестовывать? Вы честный человек, хороший и нужный государству инженер.
Он кивнул вяло:
- Да-да! - говорит. - Честный и нужный, Русанов тоже был честный и нужный. И Сааков тоже... Они уже арестованы. Теперь, видимо, мой черёд. А Вы что тут? Тоже проверять нас?
Памятуя, что Сталин запретил мне, пока не приму дороги от Русанова, говорить, зачем я приехал, я сказал неопределённо, что, дескать, и проверка входит в мои обязаннсоти. Западная дорога-то откатилась на последнее 45-е место среди дорог Советского Союза.
Малинин опять покивал:
- А как же иначе, если все арестованы?
Вялость и безразличие, полная подавленность - такую реакцию на кампанию арестов, развёрнутую наркомом внутренних дел Ежовым, я встречал уже и на Омской, и на Южно-Уральской дорогах. Чтобы как-то встряхнуть Малинина и сделать его союзником в предстоящей борьбе за восстановление нормальной работы Западной дороги, я сказал, что как инспектор-ревизор встретился с похожей ситуацией на дорогах Сибири и Урала, что мне удалось отстоять Сергея Андреева и Николая Бодрова, на которых шпионоискатели уже завели дела.
- Я их обоих знаю. Порядочные люди, - сказал Малинин и опять погрузился в апатичное молчание.
Остаток ночи я провёл в управлении дороги, в комнате отдыха, а едва проглянуло утро, позвонил начальнику политотдела дороги Курлыкину. Представился уполномоченным ЦК ВКП(б). Курлыкин тут же пришёл, но полуторачасовой с ним разговор ничего дельного не дал. Курлыкин то ли не знал, как следует, обстановки, то ли сознательно избегал называть вещи своими именами, но кроме общих фраз о падении дисциплины, о недостатках в социалистическом соревновании, и т.д., и т.п., я от него ничего не услышал. Единственно узнал поимённо, кто из железнодорожного начальства и когда арестован. Оказалось, что почти все. Я должен принять дорогу, упрввление которой распалось.
Решаю срочно восполнить потери в управлении за счёт квалифицированных кадров в Минске, Орше, Рославле и Вязьме. Многих хорошо знаю по прежней работе. Сажусь за телефон. Звоню. Начальники отделений везде отсутствуют. Где они? Ответы стандартные: "Такой-то у соседей". В Рославле удалось дозвониться до двоих товарищей: до начальника локомотивного депо Константина Заслонова и начальника отделения движения Гусева. Оба сидят под домашним арестом. Оба знающие, энергичные специалисты. Возьму их в управление дороги руководить службой движения и паровозной службой. Предлагаю им это. И Заслонов, и Гусев согласились, но прибавили, что их не выпустят, и я должен сперва договориться с местным дорожным отделом НКВД.
Пришлось звонить в Рославльский дорожный отдел НКВД. Его начальник удивился, что уполномоченный ЦК ВКП(б) ходатайствует за подследственных. Потом что-то заподозрил. Пришлось применить последнее средство. Отправляя меня в Смоленск, Сталин предупредил, что, если возникнут трудности, я могу давать должностным лицам служебный телефон его секретаря Поскрёбышева. Этот совет я использовал. Услышав фамилию Поскрёбышева, рославльский начальник заторопился выполнить мою просьбу и сообщил, что немедленно отправит Заслонова и Гусева ко мне в служебном вагоне и с охраной.
В Вязьме я разыскал по телефону ещё одного толкового специалиста, Валуева, начальника местного депо. Тоже предложил ему выехать в Смоленск. Он ответил сухо и зло:
- Вы, Ковалёв, уже всё для меня сделали. Исключили из партии, заточили в собственной квартире. Сижу и жду. Чего вам ещё?
Сперва я ничего не понял. Потом выяснилось, что Валуев принял меня за однофамильца Ковалёва - начальника Вяземского отдела НКВД. Я объяснил Валуеву, кто я. Он сказал:
- Всё равно тот Ковалёв меня не выпустит. И повесил трубку телефона.
Пришлось мне связываться с "тем" Ковалёвым, объясняться, дать телефон Поскрёбышева, что и решило дело. Ковалёв выслал в Смоленск Валуева под охраной чекиста.
В этих разговорах и переговорах прошло два дня. Звоню первому секретарю Смоленского обкома партии товарищу Савинову, прошу принять. Он принял тут же. Ему я сказал о опстановлении Политбюро ЦК, о поручении Сталина в семь дней принять дорогу от Русанова. Я уже двое суток сижу в управлении дороги и не могу дознаться, где Русанов. Формально он под домашним арестом, но его нет ни дома, нигде.
- Я сам тут недавно, - сказал Савинов. - Столько дел, голова кругом идёт. Правду сказать, до железной дороги ещё не добрался. Слоышал от Наседкина, что там разоблачена группа вредителей и диверсантов.
- Наседкин - это кто?
- Начальник управления НКВД по нашей дороге.
Я сказал Савинову, что арестован практически весь руководящий состав Западной дороги и здесь, в Смоленске, в управлении дороги, и в её отделениях в Вязьме, Рославле, Орше, Минске. Таким образом, дорога полностью обезглавлена и по всем главным показателям скатилась на последнее место среди дорог страны. Некому спрашивать работу с подчинённых, некому за неё отвечать. Дисциплина резко упала. Поскольку дорогу мне принять не от кого, должен буду доложить в Центральный Комитет, что Смоленский обком пустил дело на самотёк.
- Неприятный факт, но факт, - согласился Савинов, - не смогли бы вы это же рассказать на бюро нашего обкома?
- Могу. Когда?
- А прямо сейчас, - сказал он и снял телефонную трубку.
Примерно час спустя все товраищи - члены бюро Смоленского обкома собрались в кабинете первого секретаря. Савинов представил меня и дал слово. Я повторил то, что говорил Савинову. Прибавил, что случись сейчас военное нападение или другие чрезвычайные обстоятельства, наша главная стратегическая железная дорога с ними не совладает. Она просто встанет, и никакие окрики не помогут. Дорога обезглавлена, я вынужден ехать в Москву и доложить обстановку в Центральный Комитет партии.
Худой человек с мелкими чертами лица, одетый в военную гимнастёрку без знаков различия, спросил:
- А нельзя ли упорядочить дела на дороге без Вашей поездки в Москву? С нашей помощью?
Савинов, который сидел рядом со мной, шепнул, что это Наседкин.
- Можно упорядочить, - ответил я Наседкину. - Но при условии, что вы освободите из-под домашнего ареста специалистов, которых я назову. Это первое. А второе - запретите арестовывать железнодорожников без моего ведома.
Наседкин произнёс несколько общих фраз о классовом притаившемся враге, об империалистическом окружении, о бдительности... Правильные слова. Однако человек, их произносивший, причинил уже Западной дороге такие беды, которые вряд ли под силу даже притаившимся врагам. Сказать ему и другим членам бюро это открыто я не мог. Да, у меня была сильная позиция - постановление Политбюро ЦК ВКП(б) и личное поручение Сталина. И всё же я должен был соблюдать сугубую осторожность в словах и поступках. Иначе и делу не помог бы и себя бы поставил бы под угрозу ареста.
Из оговорок Наседкина я понял, что он тоже боится. Факты свидлетельствовали, что пока так называемые вредители и диверсанты стояли во главе дороги, она действовала исправно. Как только Наседкин очистил её от "врагов народа", дорога резко сдала. Если там, наверху, оценят эти факты, плохо придётся уже самому Наседкину.
Пришлось мне опять брать слово. Подчеркнул, что развал на Западной дороге находится под контролем центра. Тяжелоеи положение, сложившееся на ней, должны выпарвялть люди, специаисты воего дела. Но Западная магистраль фактически обезглавлена, снова подчеркнул я, и кто же будет выполнять эту первоочередную задачу?
Словом, заседание бюро Смоленского обкома ВКП(б) во многом способствовало упорядочению обстановки на Западной дороге, вкючая и проблему кадров. Нам удалось всего за один год в корне изменить рабочую атмосферу и вывести магистраль из отстающих в передовые. Ещё совсем недавно её руководителей и рядовых тружеников во всю ругали на каждом совещании-заседании. А теперь эти люди стали получать премии за ударный труд, а десятки наших товарищей были удостоены орденов и медалей (в числе их я получил орден Ленина). Западная железная дорога стала энергичным и жизненным коллективом.
// Г.А.Куманев: "Говорят сталинские наркомы". - Смоленск: Русич, 2005. - 632 с., ил. - цит.стр. 529-530. [Купил здесь].