Сказки от kizune...
Набрёл совершенно случайно на журнал kizune - и всё.... и не мог, просто не мог уже идти никуда-либо дальше...
Перепощу к себе Самое-Самое из...
Минус один
Время - еще та кукушка: плодит людей, а после сбрасывает их на руки Вечности. Меня, дескать, всегда мало, а тебя - сколько угодно. Так что ты понянчись, а я побежало, пока!
Вечность разглядывает подкидышей умиленно и удивленно. Странные, нелепые, маленькие. Пробежали свою первую жизнь, не успев даже толком по сторонам оглянуться, и ревут теперь, как ребенок, упустивший с балкона двадцатого этажа новую игрушку. Не плачь, не плачь, малыш, Это очень важно - сказать точно, это мало, кому удается, все за жизнь настолько привыкают к неисполнению желаний (или исполнению их не так и не тогда), что и ответственности не чувствуют. А Вечности откуда знать? Ее-то, может, и хватило, чтобы в каждой отдельной душе тщательно покопаться, но это ж какая очередь образуется! Так что говори сам и - проходи, проходи, не задерживай!
- Я хочу нарисовать совершенную картину, - заявил № 7 322 752 801.
- Какую-какую? - растерялась Вечность.
- Совершенную. Как в той китайской сказке, чтобы ее можно было бы перепутать с окном или дверью не по рассеянности или близорукости, а потому что ручей в ней ничем не будет отличаться от настоящего ручья, а дерево - от живого дерева. Я пытался написать ее всю жизнь. Мне говорили, что я стал очень хорошим художником. И, может быть, мои картины действительно хороши. Хороши, но не совершенны. Мне мало одной жизни, мало владения карандашом и кистью. Я должен стать великим химиком, чтобы изобрести краски, объемные и дышащие, как сама природа, не слишком яркие и не чрезмерно тусклые. Мне придется стать великим ткачом, чтобы сделать холст для идеальной картины. А ведь нужны еще кисти, нужно отыскать студию, где свет падал бы так и только так, как необходимо мне, и ту стену, на которой будет висеть моя картина… И много-много жизней на то, чтобы овладеть формой и цветом, обострить своё зрение, развить пальцы…
- Я дам тебе столько жизней, сколько понадобится, - ответила Вечность. - Но… скажи, ты уверен, что хочешь именно этого? Неужели ты готов отдать всё ради возможности обмануть чужой взгляд? Создать творение, неотличимое от мира, вместо того, чтобы показать миру себя?
- Я готов, - кивнул художник. - Что такое «я»? Я стану моей картиной. Мне не нужно меньшего, чем совершенство.
… И прошло множество жизней. Люди любили и воевали, ошибались, страдали, радовались. Люди неуклюже расписывали стены этого мира, оставляя в несовершенстве каждого штриха самого себя. Люди пели песни, отличающиеся от Высшей Гармонии ровно на личность певца. Люди писали множество слов, и в каждом из них, как в зеркале, отражался автор, делая его непохожим на Абсолютное Слово. № 7 322 752 801 трудился.
И, наконец, настала та последняя жизнь, когда он нанес завершающий мазок и, дождавшись, когда высохнут краски, покрыл картину лаком собственного изобретения. В этот момент он не почувствовал абсолютно ничего, потому что давно уже не был собой. Он был ручьем, который переливался бликами на холсте, был деревом, которое дышало листвой, как живое, был глубоким небом… Он был своей картиной, сквозь которую, как в окно, виднелся кусочек мира. Но узнавший всё о красках и ткани, о формах и тени художник не знал одного: он был ненастоящим ручьем, ненастоящим деревом и небом. Потому что подлинные деревья, ручьи и небеса не пишут картин - их заботят совсем иные вещи.
И тогда Вечность со вздохом, медленно и нежно стерло из Времени и № 7 322 752 801, и его творение. Потому что абсолютное совершенство - самая никчемная вещь в мире, где всё совершенно по-своему.
----------------
Грустный рассказ. Грустный и какой-то неправильный. Ведь его ручей и деревья были ненастоящими. Были обманными, а значит были ошибочными. А ошибкам-то и есть самое место . Какой бы ни был ручей, это был ручей № 7 322 752 801. Именно так, а не иначе. Это было его самовыражение. Даже если автор стал ручьем, -- ручей был частью автора. Его, № 7 322 752 801го, страсть была его несовершенством; а значет ручей был несовершенен.
В то же время, это был самый настоящий ручей, запертый в рамках полотна. Самый живой ручей в окружении самых живых деревьев. Живой по-своему.
...
И Вечность, услышав желание № 197 321 763 883го увидеть самый настоящий пейзаж там, где, сколько он себя помнил, была серая стена больничной палаты, так же нежно, медленно, со вздохом восстановило творение
7 322 752 801го и повесило его на серую стену.
Как такое может быть, спросите вы? Все просто. Вечность хранит не только рукописи.
----------------
ИМХО, лучше будет немного по-другому...
--------------------
Вечность, отложив в сторону растворяющий полувихрь, почему-то неожиданно для себя вздохнула. Затем взглянула на стену - ставшую вдруг серой и грустной, как чистое вечное время в пустом и огромном пространстве...
Посмотрела, и отвела взор...
...затем не выдержала, и снова взглянула на Ту Стену...
, - подумала Она (или это была уже не совсем Она? А какая-то другая, доныне неведомая самой себе Она-Вечность?), - как пусто и грустно... без этой картины...
- Но зато - зато Я сделала то, что Я должна была сделать! - попыталась она успокоить себя, или хотя бы - убедить себя в правоте сделанного дела....
- Сделала. Но что проку с того, если ты это сделала, а тебе от того стало горько и тоскливо?
- Ничего, вытерплю. Я сделала то, что должна была сделать - а тоска и грусть утекут, как река времени по бескрайней пустыне пространства...
- Утекут? Хм. Вечность, которая Я и которая Ты - так Нам ли не знать, что эхо этой грусти будет терзать нас с тобой Вечно? Нам ли этого - и не понимать?
- Да? Ах, да....
Время продолжало течь своим мерным чередом, но ни танец комет и звёзд, ни искры Сверхновых, ни щебет весенних птиц среди журчания ручьев, ни детский смех цветущих летних городов, ни дружное повизгивание молодых щенков, впервые выползающих из конуры навстречу Лету - ничто уже не радовало душу Вечности... ей, вопреки всем её желаниям, снова и снова вспоминалась Та Картина...
Но Она Должна была. Она должна была! Должна, вы слышите?!?!...
О, Боги....
....и вдруг однажды, разглядывая чей-то Живой Журнал в тщетных попытках задавить гнетущую и ноющую на душе тоску, Вечность прочла на его странице Рассказ...
Рассказ о девочке и квакле, однажды ушедших в радостную книжку из невыносимо тоскливо-серого Мира...
Однако! - подумала Вечность, - однако!
Вечность взмахнула вихрем Творения Мечты, и Та Картина, вдруг вновь засияла своими красками...
Звонко зажурчала ручьём, нежно зашумела листвой, призывно дохнула в лицо лазурью неба...
- Так будь же Сказкой! Будь Мечтой, Песней и Легендой! - повелела Вечность Той Картине.... И пусть Люди Вечно рассказывают один другому о Тебе! И да станет Память Людская - самым лучшим, самым долго-Вечным и самым расПространным полотном, полотном-Памятником Тому, Которого будут помнить и любить Не За Имя...
....к посту Кицунэ появился ещё один коммент. Странный какой-то... неожиданный... тем более - от этого товарища....
- Вечность, это Ты? Спасибо Тебе за Сказку! - воскликнула Кицунэ, и неожиданно-трогательная улыбка протаяла на её усталом к вечеру лице, одновременно со слезинкой радости, блеснувшей в уголке глаза...
...спасибо Тебе, Вечность... Спасибо...
----------------------------------
. . . . .
------------------------------------------
Средневековая сказка
Сегодня к нам приходили и солнце, и дождь. В такую чересполосную погоду, набродившись под ослепительным небом, согревшись кофе, укутавшись в дареное пончо, хочется писать манерные странности. Простите, если вышло слишком банально :))
Осень. Серый предзакатный сумрак понемногу растворяет в себе раны голой мягкой земли, изуродованной следами ног и колес. Свинцовое небо лежит на верхушках деревьев, и последние листья, не выдержав его тяжести, обреченно срываются вниз. Холодный ветер пронизывает мир, как игла - ветхую ткань, но штопка уже не держится, и в открывающиеся дыры заглядывает надменный древний лик зимы.
А в замке у барона - свечи и камин, и даже тени по углам не черны, а коричнево-бархатны, с отливом в золото. Струны дрожат от рук и смычков, красное вино тускло блестит в кубках, тяжелая парча переливается на дамах, и развеваются в танце короткие плащи кавалеров. У барона - осенний бал, и запахи жареного мяса, амбры, смолистый дым факелов, восковой чад свечей и кислый винный душок вытесняют влажную студеную свежесть каменных стен, кружат головы - тепло, жизнь, сон…
Юный рыцарь танцует с дамой в розовом. Ему всего 18 лет, но в его шагах - уже неуклюжесть всадника, его рукам уже привычнее держать меч и копье, чем кончики тонких пальцев, затянутых в атласные перчатки. Он трогательно старателен, он так хочет казаться изящным, он влюблен так давно - с первых минут бала! И когда на пятой фигуре музыка вновь сводит его с розовой нежностью и легким благоуханием светлых волос, убранных золотой сеткой, он не выдерживает и страстно шепчет:
- О достойнейшая! Ежели Вы девица, то прошу, сообщите мне свое славное имя, дабы я мог обратиться к вашему достопочтенному отцу, ища руки вашей! Если же Вы, к вечному несчастью моему, уже замужем, умоляю, позвольте мне начертать ваше имя на моем щите, дабы возвеличить мою любовь подвигами и прославить вашу красоту! Ибо страсть сжигает меня, и сердце моё навсегда останется безутешным, если Вы не одарите меня хотя бы улыбкой!
- Но милый юноша, - нежно выдыхает дама, - Вы не можете стать ни моим мужем, ни моим рыцарем. Ведь я не женщина - я всего лишь ваша жизнь, показавшаяся Вам на пороге дальних дорог и трудных свершений. Любите меня, и я дам Вам многое, но, увы, не то, о чем Вы просите…
И она исчезает вместе со сменой фигуры, и долговязая баронская дочка спрашивает рыцаря, понравился ли ему кабан, жареный на углях по особому рецепту….
Время струится песком сквозь пальцы. Пиры и войны, боль своих и чужих ран, золото и черствый хлеб, слава и безвестность, женщины в придорожных тавернах и в павших после осады городах, черное, жаркое небо Востока и промозглое серое небо родины…
И вот - весна. Серый предзакатный сумрак укрывает нежную изумрудную траву, пробивающуюся из влажной земли. Бледно-голубое небо тянет мир к себе, на немыслимую высоту, и деревья простирают к нему гибкие ветви с клейкими молодыми листочками. Свежий ветер пронизывает мир, как восторг - душу, и в красном зареве над погрузившимся за горизонт солнцем проглядывает щедрый и ласковый лик лета.
А в замке у барона - свечи и камин, но в этом сезоне в моде серебро, и даже выцветшие гобелены излучают льдистое сияние, белое вино поблескивает в кубках, тяжелая парча холодно сверкает на дамах, и развеваются в танце широкие плащи кавалеров…
Весенний бал - и седой рыцарь танцует с дамой в сером. Ему уже за 50, но он пытается смягчить неуклюжесть своей походки, нежно и бережно придерживая кончики тонких пальцев в атласных перчатках. Он влюблен во второй раз в жизни, влюблен с первой минуты бала! И когда на пятой фигуре музыка вновь сводит его с серебряной строгостью и томным ароматом светлых волос, убранных под плотную вуаль, он не выдерживает и страстно шепчет:
- О благородная дама! С восторгом и упоением бросил бы я к Вашим ногам и все свои завоеванные в боях титулы, и, увы, подзабытую уже славу, и то немногое достояние, которое расточил я в войнах и походах. Как бы счастлив был я вечно пребывать подле Вас! Но память юности, память моей первой - и до той минуты, пока я не встретил Вас, единственной - любви, твердит, что и Вы откажете мне, оставив безутешным и одиноким до конца моих дней.
- Нет, не откажу, - нежно смотрит на него дама. - Я принимаю вашу любовь, мой рыцарь, и вашу жизнь. Ведь я…
- Вы - моя смерть, - во взгляде воина нет ни тоски, ни смятения. - Вовсе не такой я представлял Вас, но как я счастлив! Лишь одна, последняя просьба есть у меня прежде, чем мы навсегда уйдем из этого зала рука об руку.
- Говорите.
- Я хотел бы на прощание вновь увидеть даму в розовом…
- Глупый рыцарь, - ласково улыбается дама в сером и тихо целует его в глаза. - Я здесь. Я всегда с тобой. Я всего лишь меняю платья…
--------------------------
Перепощу к себе Самое-Самое из...
Минус один
Время - еще та кукушка: плодит людей, а после сбрасывает их на руки Вечности. Меня, дескать, всегда мало, а тебя - сколько угодно. Так что ты понянчись, а я побежало, пока!
Вечность разглядывает подкидышей умиленно и удивленно. Странные, нелепые, маленькие. Пробежали свою первую жизнь, не успев даже толком по сторонам оглянуться, и ревут теперь, как ребенок, упустивший с балкона двадцатого этажа новую игрушку. Не плачь, не плачь, малыш, Это очень важно - сказать точно, это мало, кому удается, все за жизнь настолько привыкают к неисполнению желаний (или исполнению их не так и не тогда), что и ответственности не чувствуют. А Вечности откуда знать? Ее-то, может, и хватило, чтобы в каждой отдельной душе тщательно покопаться, но это ж какая очередь образуется! Так что говори сам и - проходи, проходи, не задерживай!
- Я хочу нарисовать совершенную картину, - заявил № 7 322 752 801.
- Какую-какую? - растерялась Вечность.
- Совершенную. Как в той китайской сказке, чтобы ее можно было бы перепутать с окном или дверью не по рассеянности или близорукости, а потому что ручей в ней ничем не будет отличаться от настоящего ручья, а дерево - от живого дерева. Я пытался написать ее всю жизнь. Мне говорили, что я стал очень хорошим художником. И, может быть, мои картины действительно хороши. Хороши, но не совершенны. Мне мало одной жизни, мало владения карандашом и кистью. Я должен стать великим химиком, чтобы изобрести краски, объемные и дышащие, как сама природа, не слишком яркие и не чрезмерно тусклые. Мне придется стать великим ткачом, чтобы сделать холст для идеальной картины. А ведь нужны еще кисти, нужно отыскать студию, где свет падал бы так и только так, как необходимо мне, и ту стену, на которой будет висеть моя картина… И много-много жизней на то, чтобы овладеть формой и цветом, обострить своё зрение, развить пальцы…
- Я дам тебе столько жизней, сколько понадобится, - ответила Вечность. - Но… скажи, ты уверен, что хочешь именно этого? Неужели ты готов отдать всё ради возможности обмануть чужой взгляд? Создать творение, неотличимое от мира, вместо того, чтобы показать миру себя?
- Я готов, - кивнул художник. - Что такое «я»? Я стану моей картиной. Мне не нужно меньшего, чем совершенство.
… И прошло множество жизней. Люди любили и воевали, ошибались, страдали, радовались. Люди неуклюже расписывали стены этого мира, оставляя в несовершенстве каждого штриха самого себя. Люди пели песни, отличающиеся от Высшей Гармонии ровно на личность певца. Люди писали множество слов, и в каждом из них, как в зеркале, отражался автор, делая его непохожим на Абсолютное Слово. № 7 322 752 801 трудился.
И, наконец, настала та последняя жизнь, когда он нанес завершающий мазок и, дождавшись, когда высохнут краски, покрыл картину лаком собственного изобретения. В этот момент он не почувствовал абсолютно ничего, потому что давно уже не был собой. Он был ручьем, который переливался бликами на холсте, был деревом, которое дышало листвой, как живое, был глубоким небом… Он был своей картиной, сквозь которую, как в окно, виднелся кусочек мира. Но узнавший всё о красках и ткани, о формах и тени художник не знал одного: он был ненастоящим ручьем, ненастоящим деревом и небом. Потому что подлинные деревья, ручьи и небеса не пишут картин - их заботят совсем иные вещи.
И тогда Вечность со вздохом, медленно и нежно стерло из Времени и № 7 322 752 801, и его творение. Потому что абсолютное совершенство - самая никчемная вещь в мире, где всё совершенно по-своему.
----------------
Грустный рассказ. Грустный и какой-то неправильный. Ведь его ручей и деревья были ненастоящими. Были обманными, а значит были ошибочными. А ошибкам-то и есть самое место . Какой бы ни был ручей, это был ручей № 7 322 752 801. Именно так, а не иначе. Это было его самовыражение. Даже если автор стал ручьем, -- ручей был частью автора. Его, № 7 322 752 801го, страсть была его несовершенством; а значет ручей был несовершенен.
В то же время, это был самый настоящий ручей, запертый в рамках полотна. Самый живой ручей в окружении самых живых деревьев. Живой по-своему.
...
И Вечность, услышав желание № 197 321 763 883го увидеть самый настоящий пейзаж там, где, сколько он себя помнил, была серая стена больничной палаты, так же нежно, медленно, со вздохом восстановило творение
7 322 752 801го и повесило его на серую стену.
Как такое может быть, спросите вы? Все просто. Вечность хранит не только рукописи.
----------------
ИМХО, лучше будет немного по-другому...
--------------------
Вечность, отложив в сторону растворяющий полувихрь, почему-то неожиданно для себя вздохнула. Затем взглянула на стену - ставшую вдруг серой и грустной, как чистое вечное время в пустом и огромном пространстве...
Посмотрела, и отвела взор...
...затем не выдержала, и снова взглянула на Ту Стену...
, - подумала Она (или это была уже не совсем Она? А какая-то другая, доныне неведомая самой себе Она-Вечность?), - как пусто и грустно... без этой картины...
- Но зато - зато Я сделала то, что Я должна была сделать! - попыталась она успокоить себя, или хотя бы - убедить себя в правоте сделанного дела....
- Сделала. Но что проку с того, если ты это сделала, а тебе от того стало горько и тоскливо?
- Ничего, вытерплю. Я сделала то, что должна была сделать - а тоска и грусть утекут, как река времени по бескрайней пустыне пространства...
- Утекут? Хм. Вечность, которая Я и которая Ты - так Нам ли не знать, что эхо этой грусти будет терзать нас с тобой Вечно? Нам ли этого - и не понимать?
- Да? Ах, да....
Время продолжало течь своим мерным чередом, но ни танец комет и звёзд, ни искры Сверхновых, ни щебет весенних птиц среди журчания ручьев, ни детский смех цветущих летних городов, ни дружное повизгивание молодых щенков, впервые выползающих из конуры навстречу Лету - ничто уже не радовало душу Вечности... ей, вопреки всем её желаниям, снова и снова вспоминалась Та Картина...
Но Она Должна была. Она должна была! Должна, вы слышите?!?!...
О, Боги....
....и вдруг однажды, разглядывая чей-то Живой Журнал в тщетных попытках задавить гнетущую и ноющую на душе тоску, Вечность прочла на его странице Рассказ...
Рассказ о девочке и квакле, однажды ушедших в радостную книжку из невыносимо тоскливо-серого Мира...
Однако! - подумала Вечность, - однако!
Вечность взмахнула вихрем Творения Мечты, и Та Картина, вдруг вновь засияла своими красками...
Звонко зажурчала ручьём, нежно зашумела листвой, призывно дохнула в лицо лазурью неба...
- Так будь же Сказкой! Будь Мечтой, Песней и Легендой! - повелела Вечность Той Картине.... И пусть Люди Вечно рассказывают один другому о Тебе! И да станет Память Людская - самым лучшим, самым долго-Вечным и самым расПространным полотном, полотном-Памятником Тому, Которого будут помнить и любить Не За Имя...
....к посту Кицунэ появился ещё один коммент. Странный какой-то... неожиданный... тем более - от этого товарища....
- Вечность, это Ты? Спасибо Тебе за Сказку! - воскликнула Кицунэ, и неожиданно-трогательная улыбка протаяла на её усталом к вечеру лице, одновременно со слезинкой радости, блеснувшей в уголке глаза...
...спасибо Тебе, Вечность... Спасибо...
----------------------------------
. . . . .
------------------------------------------
Средневековая сказка
Сегодня к нам приходили и солнце, и дождь. В такую чересполосную погоду, набродившись под ослепительным небом, согревшись кофе, укутавшись в дареное пончо, хочется писать манерные странности. Простите, если вышло слишком банально :))
Осень. Серый предзакатный сумрак понемногу растворяет в себе раны голой мягкой земли, изуродованной следами ног и колес. Свинцовое небо лежит на верхушках деревьев, и последние листья, не выдержав его тяжести, обреченно срываются вниз. Холодный ветер пронизывает мир, как игла - ветхую ткань, но штопка уже не держится, и в открывающиеся дыры заглядывает надменный древний лик зимы.
А в замке у барона - свечи и камин, и даже тени по углам не черны, а коричнево-бархатны, с отливом в золото. Струны дрожат от рук и смычков, красное вино тускло блестит в кубках, тяжелая парча переливается на дамах, и развеваются в танце короткие плащи кавалеров. У барона - осенний бал, и запахи жареного мяса, амбры, смолистый дым факелов, восковой чад свечей и кислый винный душок вытесняют влажную студеную свежесть каменных стен, кружат головы - тепло, жизнь, сон…
Юный рыцарь танцует с дамой в розовом. Ему всего 18 лет, но в его шагах - уже неуклюжесть всадника, его рукам уже привычнее держать меч и копье, чем кончики тонких пальцев, затянутых в атласные перчатки. Он трогательно старателен, он так хочет казаться изящным, он влюблен так давно - с первых минут бала! И когда на пятой фигуре музыка вновь сводит его с розовой нежностью и легким благоуханием светлых волос, убранных золотой сеткой, он не выдерживает и страстно шепчет:
- О достойнейшая! Ежели Вы девица, то прошу, сообщите мне свое славное имя, дабы я мог обратиться к вашему достопочтенному отцу, ища руки вашей! Если же Вы, к вечному несчастью моему, уже замужем, умоляю, позвольте мне начертать ваше имя на моем щите, дабы возвеличить мою любовь подвигами и прославить вашу красоту! Ибо страсть сжигает меня, и сердце моё навсегда останется безутешным, если Вы не одарите меня хотя бы улыбкой!
- Но милый юноша, - нежно выдыхает дама, - Вы не можете стать ни моим мужем, ни моим рыцарем. Ведь я не женщина - я всего лишь ваша жизнь, показавшаяся Вам на пороге дальних дорог и трудных свершений. Любите меня, и я дам Вам многое, но, увы, не то, о чем Вы просите…
И она исчезает вместе со сменой фигуры, и долговязая баронская дочка спрашивает рыцаря, понравился ли ему кабан, жареный на углях по особому рецепту….
Время струится песком сквозь пальцы. Пиры и войны, боль своих и чужих ран, золото и черствый хлеб, слава и безвестность, женщины в придорожных тавернах и в павших после осады городах, черное, жаркое небо Востока и промозглое серое небо родины…
И вот - весна. Серый предзакатный сумрак укрывает нежную изумрудную траву, пробивающуюся из влажной земли. Бледно-голубое небо тянет мир к себе, на немыслимую высоту, и деревья простирают к нему гибкие ветви с клейкими молодыми листочками. Свежий ветер пронизывает мир, как восторг - душу, и в красном зареве над погрузившимся за горизонт солнцем проглядывает щедрый и ласковый лик лета.
А в замке у барона - свечи и камин, но в этом сезоне в моде серебро, и даже выцветшие гобелены излучают льдистое сияние, белое вино поблескивает в кубках, тяжелая парча холодно сверкает на дамах, и развеваются в танце широкие плащи кавалеров…
Весенний бал - и седой рыцарь танцует с дамой в сером. Ему уже за 50, но он пытается смягчить неуклюжесть своей походки, нежно и бережно придерживая кончики тонких пальцев в атласных перчатках. Он влюблен во второй раз в жизни, влюблен с первой минуты бала! И когда на пятой фигуре музыка вновь сводит его с серебряной строгостью и томным ароматом светлых волос, убранных под плотную вуаль, он не выдерживает и страстно шепчет:
- О благородная дама! С восторгом и упоением бросил бы я к Вашим ногам и все свои завоеванные в боях титулы, и, увы, подзабытую уже славу, и то немногое достояние, которое расточил я в войнах и походах. Как бы счастлив был я вечно пребывать подле Вас! Но память юности, память моей первой - и до той минуты, пока я не встретил Вас, единственной - любви, твердит, что и Вы откажете мне, оставив безутешным и одиноким до конца моих дней.
- Нет, не откажу, - нежно смотрит на него дама. - Я принимаю вашу любовь, мой рыцарь, и вашу жизнь. Ведь я…
- Вы - моя смерть, - во взгляде воина нет ни тоски, ни смятения. - Вовсе не такой я представлял Вас, но как я счастлив! Лишь одна, последняя просьба есть у меня прежде, чем мы навсегда уйдем из этого зала рука об руку.
- Говорите.
- Я хотел бы на прощание вновь увидеть даму в розовом…
- Глупый рыцарь, - ласково улыбается дама в сером и тихо целует его в глаза. - Я здесь. Я всегда с тобой. Я всего лишь меняю платья…
--------------------------