Конец Гражданской войны
Небольшой исторический экскурс на тему расправ с белыми офицерами в Крыму. Принято представлять, что произошедшее имело вопиющий и беспрецедентный характер, хотя довольно нетрудно найти историческую аналогию обратившись к истории Древнего Рима, где имел место фактически такой же эпизод в период Гражданской войны между Цезарем и Помпеем.
Да и в целом, окончание Гражданской войны в Риме в изложении Теодора Моммзена, дают исключительно богатую почву для проведения явных аналогий. Думаю читая выложенный ниже материал, читатели легко увидят, сколь много общего в кровавом завершении Гражданских войн в России и Римской Республике.
События происходят в Северной Африке уже после поражения Помпея при Фарсале и его гибели в Египте.
Теодор Моммзен
Цитаты из книги выдающегося немецкого история XIX века Теодора Моммзена "История Рима" (Том III, стр.407-411).
Наконец Цезарь, собрав свои последние подкрепления, обратился против Тапса. Как уже было сказано, Сципион сильно укрепил этот город и допустил этим ошибку, - он дал противнику ясную цель для нападения; к первому промаху он вскоре присоединил второй, еще менее простительный, а именно: для спасения Тапса он дал сражение, давно ожидаемое Цезарем и с полным основанием отклонявшееся до этого Сципионом, на такой почве, где решение дела переходило в руки линейной пехоты. Легионы Сципиона и Юбы продвинулись к самому берегу против лагеря Цезаря, передние ряды - совсем готовые к бою, задние - занятые разбивкой укрепленного лагеря. Одновременно с этим гарнизон Тапса готовил вылазку.
Для отражения ее было достаточно передовых постов Цезаря. Привычные к бою легионы его, верно оценив врага уже по неудачной расстановке его сил и плохо сомкнутым частям, заставили трубить атаку, прежде чем главнокомандующий дал знак к наступлению, пока неприятель еще был занят рытьем окопов, и двинулись по всей линии. Впереди всех был сам Цезарь, который. видя что войско идет вперед, не ожидая его указаний, устремился на врагов во главе его.
Правое крыло, стоявшее впереди остальных отрядов, отбросило посредством метательных ядер и стрел находившуюся перед ними линию слонов на войско неприятеля (это было последнее большое сражение, в котором были пущены в дело эти животные). Прикрытие были изрублено, левое крыло врага разбито и вся линия смята.
Поражение было тем более сокрушительным, что новый лагерь разбитой армии еще не был готов, а старый же находился на большом расстоянии; оба лагеря были заняты один за другим почти без сопротивления.
Вся масса разбитого войска побросала оружие и просила пощады; но солдаты Цезаря были уже не те, которые воздержались от боя при Илерде и честно щадили безоружных при Фарсале. Привычка к междоусобиям и озлобление, оставшиеся у них после мятежа, страшным образом проявились на поле битвы при Тапсе. Если гидра, против которой приходилось бороться, получала все новые силы, если войско перебрасывалось из Италии в Испанию, из Испании - в Македонию, из Македонии - в Африку, если страстно желанный покой никак не наступал, то солдаты искали, и не без основания, причину этого в несвоевременной мягкости Цезаря. Они поклялись вознаградить себя за то, что упустил из виду их полководец, и оставались глухи к мольбам безоружных сограждан и к приказаниям Цезаря и высших офицеров. Пятьдесят тысяч трупов, покрывших поле битвы при Тапсе, - в числе которых были многие офицеры Цезаря, известные как тайные противники новой монархии и приколотые при случае своими же , - свидетельствовали о том, какими средствами солдаты добывают себе отдых. Победоносная же армия насчитывала не более 50 убитых.
Самоубийство Катона-младшего в Утике
Когда вслед за тем Фауст Сулла, сын регента, и Луций Афраний прибыли с поля боя в Утику с сильным отрядом конницы, Катон сделал еще попытку отстоять с их помощью город, но с негодованием отверг их требование позволить им прежде всего заколоть ненадежных граждан Утики и предпочел отдать без сопротивления в руки монарха последний оплот республиканцев, чем подобной резней осквернить республику при ее издыхании. После того как он - частью собственным авторитетом, частью щедрыми приношениями - по возможности сдерживал ярость солдат против несчастных жителей Утики и с трогательной заботливостью доставлял, насколько это было в его власти тем, кто не хотел доверится милосердию Цезаря, средства к бегству, тем же, кто хотел оставаться, возможность капитулировать на сколь-нибудь сносных условиях, - после того, как он убедился, что не может больше принести пользы, он счел себя вправе сложить с себя власть, удалился в свою опочивальню и вонзил себе меч в грудь.
Из остальных вождей спаслись немногие. Бежавшие из Тапса всадники наткнулись на отряды Ситтия и были изрублены или взяты в плен; их вожди Афраний и Фауст, были выданы Цезарю, и так как он не казнил их немедленно, были убиты его ветеранами во время волнений.
Главнокомандующий Метелл Сципион с флотом разгромленной партии очутился во власти крейсерских судов Ситтия и заколол себя, когда его хотели схватить.
Царь Юба, приготовившийся к такому исходу, решил покончить с собой царственным, как ему казалось, образом: он приказал соорудить на площади своего города Замы громадный костер, который вместе с его телом должен был поглотить все его сокровища и трупы всех граждан города. Но жители города не имели никакого желания служить декорацией при погребальном торжестве африканского Сарданапала и закрыли ворота перед царем, когда он, спасаясь бегством с поля сражения, появился у стен города в сопровождении Марка Петрея. Одна из одичавших в шумном и причудливом наслаждении жизнью натур, который в состоянии превратить для себя даже смерть в пьяное пиршество, Юба направился вместе со своим спутником на одну из своих вилл, велел приготовить обильную трапезу и по окончании ее предложил Петрею смертельный поединок. Победитель Катилины принял роковой удар от руки царя, и вслед за этим Юба приказал заколоть себя одному из своих рабов.
Немногие выдающиеся люди, которым удалось спастись, например Лабиен и Секст Помпей, последовали за старшим братом Секста в Испанию и, как некогда Серторий, в горах и водах этой все еще полунезависимой страны искали последнее убежище как разбойники и пираты.
Смерть Гнея Помпея Великого.
Борьба, предпринятая Помпеем и республиканцами против Цезаря, кончилась, спустя четыре года, полным торжеством нового властителя. Монархия, правда, была упрочена не на полях битв при Фарсале и при Тапсе; она вела свою историю с той минуты, когда Помпей и Цезарь основали общими силами свое совместное господство и свергли прежнее аристократическое правление. Но все-таки лишь кровавое крещение 9 августа 706 г. (от основания Рима) и 6 апреля 708г. придало новой монархии устойчивость и формальное признание и устранило совместное правление, противоречащее сущности единодержавия.
Восстания претендентов и республиканские заговоры могли возникать и потом, вызывая новые потрясения, может быть, даже новые революции и реставрации, но продержавшаяся без перерыва в течении полутысячелетия традиции свободной республики была прервана, и на всем пространстве обширного Римского государства законной силой совершившегося факта утверждена монархия.Конституционная борьба окончилась, и что ей действительно пришел конец, доказал Марк Катон, бросившись на свой меч. Он уже много лет был вождем в борьбе законной республики против ее притеснителей; он продолжал эту борьбу даже тогда, когда в нем самом уже давно угасла надежда на победу. Но теперь, сама борьба стала невозможна; республика созданная Марком Брутом, умерла и никогда не могла больше возродиться; что еще оставалось делать на этом свете республиканцам? Сокровище было похищено, страже больше нечего было делать, - кто же стал бы ее порицать, за то, что она вернулась домой?
В смерти Катона гораздо больше благородства и в особенности смысла, чем в его жизни. Катон меньше всего может быть назван великим человеком; но при всей своей недальновидности, превратности взглядов, утомительной надоедливости и фальшивых фразах, которые сделали его и для того времени, да и на веки, идеалом тупого республиканизма и любимца тех, кто им спекулирует., он все-таки был единственным человеком, сумевшим во время этой агонии с честью и отвагой быть представителем великой, но обреченной на крушение системы.
Катон играл более крупную историческую роль чем многие люди, далеко превосходившие его в умственном отношении, потому что перед незатейливой истиной даже самая мудрая ложь чувствует себя глубоко бессильной и потому еще, что все величие и доблесть человеческой природы обуславливается в конце концов все-таки не мудростью, а честностью.
Глубокое и трогательное значение его смерти усиливается еще тем обстоятельством, что сам он был безумен; именно потом, что Дон-Кихот - безумец, он и делается трагической личностью. Потрясающее впечатление выносишь, видя, что на мировой сцене, где волновалось и действовало столько великих и мудрых мужей, эпилог был предоставлен глупцу. Но он погиб не даром.
Это был ужасающе резкий протест республики против монархии, когда последний республиканец сходил со сцены в ту минуту, когда появился первый монарх: то был протест, который разорвал как паутину, всю мнимую законность, которой Цезарь облек свою монархию, и обличил во всей его лицемерной лживости тот лозунг примирения партий, под чьей эгидой возникло господство нового властителя.
Непримиримая война, которую в течении нескольких столетий, от Кассия и Брута до Тразеи и Тацита и даже значительно позже, вел призрак легитимной республики против монархии Цезаря, - это война заговорщиков и литераторов является тем наследством, которое умирающий Катон оставил своему врагу. Всю свою горделивую, риторически трансцендентальную, строгую, безнадежную и до гроба неизменную линию поведения эта республиканская оппозиция восприняла от Катона и непосредственно после смерти начала почитать, как святого, того человека, который при жизни часто служил поводам к насмешкам. Но величайшим из этих выражений почета было то невольное уважение, которое оказал ему Цезарь, отступив только для Катона от пренебрежительной мягкости, с которой привык обращаться со своими противниками, помпеянцами и республиканцами, и преследуя Катона даже за гробом той энергичной ненавистью, какую испытывают обыкновенно практические государственные люди к столь же опасным, сколь и недосягаемым врагам, которые противодействуют им в области идеалов.
PS. Примечательно, что данный текст написанный в XIX веке во многих аспектах применим и к событиям Гражданской войны в России.
Да и в целом, окончание Гражданской войны в Риме в изложении Теодора Моммзена, дают исключительно богатую почву для проведения явных аналогий. Думаю читая выложенный ниже материал, читатели легко увидят, сколь много общего в кровавом завершении Гражданских войн в России и Римской Республике.
События происходят в Северной Африке уже после поражения Помпея при Фарсале и его гибели в Египте.
Теодор Моммзен
Цитаты из книги выдающегося немецкого история XIX века Теодора Моммзена "История Рима" (Том III, стр.407-411).
Наконец Цезарь, собрав свои последние подкрепления, обратился против Тапса. Как уже было сказано, Сципион сильно укрепил этот город и допустил этим ошибку, - он дал противнику ясную цель для нападения; к первому промаху он вскоре присоединил второй, еще менее простительный, а именно: для спасения Тапса он дал сражение, давно ожидаемое Цезарем и с полным основанием отклонявшееся до этого Сципионом, на такой почве, где решение дела переходило в руки линейной пехоты. Легионы Сципиона и Юбы продвинулись к самому берегу против лагеря Цезаря, передние ряды - совсем готовые к бою, задние - занятые разбивкой укрепленного лагеря. Одновременно с этим гарнизон Тапса готовил вылазку.
Для отражения ее было достаточно передовых постов Цезаря. Привычные к бою легионы его, верно оценив врага уже по неудачной расстановке его сил и плохо сомкнутым частям, заставили трубить атаку, прежде чем главнокомандующий дал знак к наступлению, пока неприятель еще был занят рытьем окопов, и двинулись по всей линии. Впереди всех был сам Цезарь, который. видя что войско идет вперед, не ожидая его указаний, устремился на врагов во главе его.
Правое крыло, стоявшее впереди остальных отрядов, отбросило посредством метательных ядер и стрел находившуюся перед ними линию слонов на войско неприятеля (это было последнее большое сражение, в котором были пущены в дело эти животные). Прикрытие были изрублено, левое крыло врага разбито и вся линия смята.
Поражение было тем более сокрушительным, что новый лагерь разбитой армии еще не был готов, а старый же находился на большом расстоянии; оба лагеря были заняты один за другим почти без сопротивления.
Вся масса разбитого войска побросала оружие и просила пощады; но солдаты Цезаря были уже не те, которые воздержались от боя при Илерде и честно щадили безоружных при Фарсале. Привычка к междоусобиям и озлобление, оставшиеся у них после мятежа, страшным образом проявились на поле битвы при Тапсе. Если гидра, против которой приходилось бороться, получала все новые силы, если войско перебрасывалось из Италии в Испанию, из Испании - в Македонию, из Македонии - в Африку, если страстно желанный покой никак не наступал, то солдаты искали, и не без основания, причину этого в несвоевременной мягкости Цезаря. Они поклялись вознаградить себя за то, что упустил из виду их полководец, и оставались глухи к мольбам безоружных сограждан и к приказаниям Цезаря и высших офицеров. Пятьдесят тысяч трупов, покрывших поле битвы при Тапсе, - в числе которых были многие офицеры Цезаря, известные как тайные противники новой монархии и приколотые при случае своими же , - свидетельствовали о том, какими средствами солдаты добывают себе отдых. Победоносная же армия насчитывала не более 50 убитых.
Самоубийство Катона-младшего в Утике
Когда вслед за тем Фауст Сулла, сын регента, и Луций Афраний прибыли с поля боя в Утику с сильным отрядом конницы, Катон сделал еще попытку отстоять с их помощью город, но с негодованием отверг их требование позволить им прежде всего заколоть ненадежных граждан Утики и предпочел отдать без сопротивления в руки монарха последний оплот республиканцев, чем подобной резней осквернить республику при ее издыхании. После того как он - частью собственным авторитетом, частью щедрыми приношениями - по возможности сдерживал ярость солдат против несчастных жителей Утики и с трогательной заботливостью доставлял, насколько это было в его власти тем, кто не хотел доверится милосердию Цезаря, средства к бегству, тем же, кто хотел оставаться, возможность капитулировать на сколь-нибудь сносных условиях, - после того, как он убедился, что не может больше принести пользы, он счел себя вправе сложить с себя власть, удалился в свою опочивальню и вонзил себе меч в грудь.
Из остальных вождей спаслись немногие. Бежавшие из Тапса всадники наткнулись на отряды Ситтия и были изрублены или взяты в плен; их вожди Афраний и Фауст, были выданы Цезарю, и так как он не казнил их немедленно, были убиты его ветеранами во время волнений.
Главнокомандующий Метелл Сципион с флотом разгромленной партии очутился во власти крейсерских судов Ситтия и заколол себя, когда его хотели схватить.
Царь Юба, приготовившийся к такому исходу, решил покончить с собой царственным, как ему казалось, образом: он приказал соорудить на площади своего города Замы громадный костер, который вместе с его телом должен был поглотить все его сокровища и трупы всех граждан города. Но жители города не имели никакого желания служить декорацией при погребальном торжестве африканского Сарданапала и закрыли ворота перед царем, когда он, спасаясь бегством с поля сражения, появился у стен города в сопровождении Марка Петрея. Одна из одичавших в шумном и причудливом наслаждении жизнью натур, который в состоянии превратить для себя даже смерть в пьяное пиршество, Юба направился вместе со своим спутником на одну из своих вилл, велел приготовить обильную трапезу и по окончании ее предложил Петрею смертельный поединок. Победитель Катилины принял роковой удар от руки царя, и вслед за этим Юба приказал заколоть себя одному из своих рабов.
Немногие выдающиеся люди, которым удалось спастись, например Лабиен и Секст Помпей, последовали за старшим братом Секста в Испанию и, как некогда Серторий, в горах и водах этой все еще полунезависимой страны искали последнее убежище как разбойники и пираты.
Смерть Гнея Помпея Великого.
Борьба, предпринятая Помпеем и республиканцами против Цезаря, кончилась, спустя четыре года, полным торжеством нового властителя. Монархия, правда, была упрочена не на полях битв при Фарсале и при Тапсе; она вела свою историю с той минуты, когда Помпей и Цезарь основали общими силами свое совместное господство и свергли прежнее аристократическое правление. Но все-таки лишь кровавое крещение 9 августа 706 г. (от основания Рима) и 6 апреля 708г. придало новой монархии устойчивость и формальное признание и устранило совместное правление, противоречащее сущности единодержавия.
Восстания претендентов и республиканские заговоры могли возникать и потом, вызывая новые потрясения, может быть, даже новые революции и реставрации, но продержавшаяся без перерыва в течении полутысячелетия традиции свободной республики была прервана, и на всем пространстве обширного Римского государства законной силой совершившегося факта утверждена монархия.Конституционная борьба окончилась, и что ей действительно пришел конец, доказал Марк Катон, бросившись на свой меч. Он уже много лет был вождем в борьбе законной республики против ее притеснителей; он продолжал эту борьбу даже тогда, когда в нем самом уже давно угасла надежда на победу. Но теперь, сама борьба стала невозможна; республика созданная Марком Брутом, умерла и никогда не могла больше возродиться; что еще оставалось делать на этом свете республиканцам? Сокровище было похищено, страже больше нечего было делать, - кто же стал бы ее порицать, за то, что она вернулась домой?
В смерти Катона гораздо больше благородства и в особенности смысла, чем в его жизни. Катон меньше всего может быть назван великим человеком; но при всей своей недальновидности, превратности взглядов, утомительной надоедливости и фальшивых фразах, которые сделали его и для того времени, да и на веки, идеалом тупого республиканизма и любимца тех, кто им спекулирует., он все-таки был единственным человеком, сумевшим во время этой агонии с честью и отвагой быть представителем великой, но обреченной на крушение системы.
Катон играл более крупную историческую роль чем многие люди, далеко превосходившие его в умственном отношении, потому что перед незатейливой истиной даже самая мудрая ложь чувствует себя глубоко бессильной и потому еще, что все величие и доблесть человеческой природы обуславливается в конце концов все-таки не мудростью, а честностью.
Глубокое и трогательное значение его смерти усиливается еще тем обстоятельством, что сам он был безумен; именно потом, что Дон-Кихот - безумец, он и делается трагической личностью. Потрясающее впечатление выносишь, видя, что на мировой сцене, где волновалось и действовало столько великих и мудрых мужей, эпилог был предоставлен глупцу. Но он погиб не даром.
Это был ужасающе резкий протест республики против монархии, когда последний республиканец сходил со сцены в ту минуту, когда появился первый монарх: то был протест, который разорвал как паутину, всю мнимую законность, которой Цезарь облек свою монархию, и обличил во всей его лицемерной лживости тот лозунг примирения партий, под чьей эгидой возникло господство нового властителя.
Непримиримая война, которую в течении нескольких столетий, от Кассия и Брута до Тразеи и Тацита и даже значительно позже, вел призрак легитимной республики против монархии Цезаря, - это война заговорщиков и литераторов является тем наследством, которое умирающий Катон оставил своему врагу. Всю свою горделивую, риторически трансцендентальную, строгую, безнадежную и до гроба неизменную линию поведения эта республиканская оппозиция восприняла от Катона и непосредственно после смерти начала почитать, как святого, того человека, который при жизни часто служил поводам к насмешкам. Но величайшим из этих выражений почета было то невольное уважение, которое оказал ему Цезарь, отступив только для Катона от пренебрежительной мягкости, с которой привык обращаться со своими противниками, помпеянцами и республиканцами, и преследуя Катона даже за гробом той энергичной ненавистью, какую испытывают обыкновенно практические государственные люди к столь же опасным, сколь и недосягаемым врагам, которые противодействуют им в области идеалов.
PS. Примечательно, что данный текст написанный в XIX веке во многих аспектах применим и к событиям Гражданской войны в России.