(no subject)
Все пришло из «Юнианы», как и обычно приходит оттуда, куда направляешь свою духовную энергию. Пришла оттуда и любовь.
Елена поступила тогда работать в газету «Ленинские внучата» и однажды, разбирая рукописи, обратила внимание на одну из них. Юноша писал, что, дескать, набью я на ботинки подковки и пойду в город. И буду идти к цели. Идти и добиваться, пока не обобьются подковки.
Фраза почему-то не давала покоя, и она написала юноше. Так началась их переписка - Елены Ширман, которой было тогда 28, и Валерия Марчихина, которому было тогда 15.
23 июля 1939 года. Поезд № 5I.
«Еду к юноше, с которым переписывалась и обменивалась стихами четыре года, не встречаясь ни разу. Еду увидеть его, пробыть с ним день и уехать дальше. Скорее всего, разочаруюсь. Люди, как правило, хуже своих стихов и писем».
26 июля 1939 года.
«Развенчивать, оказалось, нечего. Объективная реальность превзошла субъективный вымысел. Недоумеваю...»
28 июля 1939 года.
«Больше всего меня поразило в нашей встрече - ощущение кровного исконного родства, давнишнего знания. Как будто встретились вновь после длительной ненужной разлуки. И ты в открытке пишешь: «Я не думал даже о том, что мы можем опять расстаться». Но ведь мы пока еще ни разу не расставались! Откуда же «опять»?»
Так пришла к ней любовь, в которой соединились женская страсть и страх, материнское чувство ответственности и преданность верной сестры. Она и в стихах писала о любви, о тоске, о праве любви на надежду.
Валерий поступил в Ленинградский комвуз на политпросветотделение. Еще одна их встреча, вторая и последняя, произошла в Полтаве. Что-то в этой встрече было не так, как ожидалось, и она страдает. Но тревоги и сомнения - это для бессонниц и стихов, а дни сотканы из множества конкретных дел, и главная ее забота - о Валерии. Он - талантливый поэт, и она связывает его заочно с молодыми поэтами Литинститута.
Летом 41-го года Елена вернулась из Москвы в Ростов, здесь ее и застала война.
Каждый день в Ростове рвались бомбы. Каждый день приносил известие о новой смерти.
Осенью 41-го Елену пригласили в издательство и предложили быть редактором агитационной газеты «Прямой наводкой». Газета - ее любимое детище. Дневник полон записями о ней и о Валерии. И стихами, ему посвященными.
Она рисует карикатуры на гитлеровцев, пишет едкие стихи и эпиграммы, вместе со всеми роет оборонительные сооружения, голодает и холодает. А от Валерия нет писем. Тогда-то она и напишет свои «Последние стихи», где высказывается предельно откровенно.
Елена так и не узнала, что она значила в судьбе Валерия, который писал другу, что после войны он станет поэтом и женится на Лене: «Понимаешь, думать не могу, что ей плохо. Когда всем плохо, мне нехорошо, но когда я думаю, что плохо Лене, мне жить не хочется». Не знала и то, что Валерия уже не было в живых, когда она писала свои «Последние стихи». Смертельно раненного, его принесли в крестьянскую избу - это было под Николаевым, а он шутил и не думал всерьез о смерти.
В июле 1942 года по заданию областной газеты она едет в станицу Пролетарскую. Заданию обрадовалась: можно вывезти своих стариков.
В станице не прожили и дня: в хату, где они остановились, ворвались фашисты. «Все вверх дном перевернули, - рассказывала женщина, в доме которой Лену арестовали. - Сначала ничего не нашли, а потом кто-то рванул чемоданчик, и посыпались номера «Прямой наводкой» с карикатурами на них».
Наутро всех, кого арестовали фашисты, выстроили во дворе полиции у сараев. Офицер выкликал их поодиночке, и они, пересекая двор, лезли в кузов машины. У отца Лены не было сил взобраться в кузов, и офицер ударил его. Лена выбежала из строя и заслонила собой отца. Теперь все удары были по ней.
В машине люди плакали и не знали, куда их везут. Лена понимала, куда и зачем. И как могла утешала их: «Не надо плакать. Всем когда-нибудь придется умирать... Посмотрите, небо какое и солнце. Лучше умереть в такой день...»
Их расстреляли в степи. И степные тучи, и горький запах полыни - все это было в ее стихах. Степь осталась с ней до последней минуты.
Елена поступила тогда работать в газету «Ленинские внучата» и однажды, разбирая рукописи, обратила внимание на одну из них. Юноша писал, что, дескать, набью я на ботинки подковки и пойду в город. И буду идти к цели. Идти и добиваться, пока не обобьются подковки.
Фраза почему-то не давала покоя, и она написала юноше. Так началась их переписка - Елены Ширман, которой было тогда 28, и Валерия Марчихина, которому было тогда 15.
23 июля 1939 года. Поезд № 5I.
«Еду к юноше, с которым переписывалась и обменивалась стихами четыре года, не встречаясь ни разу. Еду увидеть его, пробыть с ним день и уехать дальше. Скорее всего, разочаруюсь. Люди, как правило, хуже своих стихов и писем».
26 июля 1939 года.
«Развенчивать, оказалось, нечего. Объективная реальность превзошла субъективный вымысел. Недоумеваю...»
28 июля 1939 года.
«Больше всего меня поразило в нашей встрече - ощущение кровного исконного родства, давнишнего знания. Как будто встретились вновь после длительной ненужной разлуки. И ты в открытке пишешь: «Я не думал даже о том, что мы можем опять расстаться». Но ведь мы пока еще ни разу не расставались! Откуда же «опять»?»
Так пришла к ней любовь, в которой соединились женская страсть и страх, материнское чувство ответственности и преданность верной сестры. Она и в стихах писала о любви, о тоске, о праве любви на надежду.
Валерий поступил в Ленинградский комвуз на политпросветотделение. Еще одна их встреча, вторая и последняя, произошла в Полтаве. Что-то в этой встрече было не так, как ожидалось, и она страдает. Но тревоги и сомнения - это для бессонниц и стихов, а дни сотканы из множества конкретных дел, и главная ее забота - о Валерии. Он - талантливый поэт, и она связывает его заочно с молодыми поэтами Литинститута.
Летом 41-го года Елена вернулась из Москвы в Ростов, здесь ее и застала война.
Каждый день в Ростове рвались бомбы. Каждый день приносил известие о новой смерти.
Осенью 41-го Елену пригласили в издательство и предложили быть редактором агитационной газеты «Прямой наводкой». Газета - ее любимое детище. Дневник полон записями о ней и о Валерии. И стихами, ему посвященными.
Она рисует карикатуры на гитлеровцев, пишет едкие стихи и эпиграммы, вместе со всеми роет оборонительные сооружения, голодает и холодает. А от Валерия нет писем. Тогда-то она и напишет свои «Последние стихи», где высказывается предельно откровенно.
Елена так и не узнала, что она значила в судьбе Валерия, который писал другу, что после войны он станет поэтом и женится на Лене: «Понимаешь, думать не могу, что ей плохо. Когда всем плохо, мне нехорошо, но когда я думаю, что плохо Лене, мне жить не хочется». Не знала и то, что Валерия уже не было в живых, когда она писала свои «Последние стихи». Смертельно раненного, его принесли в крестьянскую избу - это было под Николаевым, а он шутил и не думал всерьез о смерти.
В июле 1942 года по заданию областной газеты она едет в станицу Пролетарскую. Заданию обрадовалась: можно вывезти своих стариков.
В станице не прожили и дня: в хату, где они остановились, ворвались фашисты. «Все вверх дном перевернули, - рассказывала женщина, в доме которой Лену арестовали. - Сначала ничего не нашли, а потом кто-то рванул чемоданчик, и посыпались номера «Прямой наводкой» с карикатурами на них».
Наутро всех, кого арестовали фашисты, выстроили во дворе полиции у сараев. Офицер выкликал их поодиночке, и они, пересекая двор, лезли в кузов машины. У отца Лены не было сил взобраться в кузов, и офицер ударил его. Лена выбежала из строя и заслонила собой отца. Теперь все удары были по ней.
В машине люди плакали и не знали, куда их везут. Лена понимала, куда и зачем. И как могла утешала их: «Не надо плакать. Всем когда-нибудь придется умирать... Посмотрите, небо какое и солнце. Лучше умереть в такой день...»
Их расстреляли в степи. И степные тучи, и горький запах полыни - все это было в ее стихах. Степь осталась с ней до последней минуты.