(no subject)
Я болею, но как-то без души, без размаха. Не стучит в висках горячий пульс, не покрывается испариной лоб, не мелькают перед глазами беспокойные лихорадочные галлюцинации, я не мечусь в жару под грудой одеял; я, скорее, наоборот, как осенняя лягушка, лежу холодной статуей, и каждую секунду на вздох уходят все силы, так что уже ни шевельнуться, ни сказать. Наверное, не зря мой новый электронный градусник, которому я доверяю намного меньше, чем старому, ртутному, с убедительно раздвигавшимся серебристым столбиком, уже много раз показывал 36,0 даже в дни пробных измерений на здоровом теле. Горячим венкам в подмышечной впадине не наскрести и нужных 6 десятых градуса, удостоверивающих правильное, пышечное здоровье. Чтобы разогнать кровь, я делаю чили кон карне с ядреным маленьким перцем: для тех, кто любит помягче - только две столовых ложки приправы; для тех, кто поострее - маленький стручок вместе с семенами. С пылающим весом в желудке возвращаюсь на диван, ложусь на спину и опять разглядываю выученные за три дня образы: побеленный потолок в волнующихся разводах штукатурки, деревянные жалюзи, чуть-чуть не достающие до подоконника, школьная доска, на которой синим и красным мелом нарисованы бокастые рыбы. Между двумя оконными проемами висит картина, которую к. подарил его друг. Он упорно продолжает рисовать женщин с какой-нибудь одной, мутантской, ненарочно искореженной чертой: слишком длинной рукой, извивающеся на бедре, как змея, геометрически пирамидальными грудями. У нашей - белое лицо, черные губы. Переступая невидимые зеркальные границы, я думаю, не принести ли ей чили в мисочке? сейчас я наверняка смогу дотронуться до белой щеки, ведь мы с ней почти одинаковые.