Великая война
Великая война
Споёмся...
- Всё-таки, повторите, как вы оказались за линией фронта? - устало повторил лейтенант, оперуполномоченный особого отдела армии. Это был не первый повтор, и даже не пятый. Глаза горели так, словно в них насыпали песка, поэтому лейтенант прикрыл их, прекратив смотреть на задержанного.
- Ну, товарищ лейтенант, ну, я же уже это столько раз рассказывал! - заныл тот. На петлицах у него посверкивал алый квадрат. Нет, особист не видел знаков различия младшего лейтенанта, сидевшего перед ним, но он на них уже насмотрелся за время допроса.
- Ничего, повторите ещё раз. - Молодому новому сотруднику военной контрразведки совсем не хотелось выполнять эту часть инструкции по ведению допроса. Это было, во-первых, неправильно по отношению к своему, советскому человеку, и, во-вторых, неправильно по отношению к этому, совсем молодому парню. Но начальник особого отдела приказал всё сделать по инструкции, напомнив строгих профессоров университета, которые тоже требовали строгого соблюдения процедур во время учёбы. И начальника он тоже уважал, как и своих любимых профессоров. И поэтому допрос следовало проводить в несколько этапов, на каждом повторяя одни и те же вопросы об одном и том же, но разными словами - и искать, искать, искать несоответствия в ответах.
- Моя часть попала в окружение еще 2 месяца назад. У нас был приказ стоять и держать оборону на правом фланге нашего фронта - и мы держали. Держали, даже когда нас обошли сначала с одной, а затем и с другой стороны. Держали уже круговую оборону, когда и снаряды и патроны уже кончились... и когда пришлось сражаться с ними уже их захваченным оружием. - Младший лейтенант был не просто молод - он был совсем мальчишкой. На вид - лет 17, на самом деле 19. Примерно столько было младшему брату особиста, погибшему в первые, самые тяжёлые месяцы войны. Только тот был москвич, и тоже учился на факультете языкознания, а этот был призван из деревни, попал на ускоренные офицерские курсы, только окончил их, попал на фронт - и сразу в окружение. Запрошенные на него данные от той части, что была окружена, должны были придти лишь через несколько дней, а пока...
- Дальше. Рассказывайте, что было дальше, - приказал особист, отнимая ладони от лица. Лица нельзя было терять, и нельзя было показывать, как он устал. Даже тому, кто был симпатичен. - Что было потом?
- Потом мы узнали, что фронт отодвинулся от нас, и мы уже в тылу. Радиостанции не работали, связи не было, самолёты не прилетали. Командование приказало организованно отходить, но ночью на нас напали, и мы оказались разбросаны... - Парень явно уставал. У него тоже был поникший взгляд, потерянное выражение лица, и уже повторяющиеся, как заученные, фразы. Пошёл пятый час допроса, на улице стемнело, а свет от ламп в кабинете заставлял болезненно щуриться. Сам младший лейтенант находился в расположении особого отдела с самого утра, переданный фронтовой частью, на которых он вышел вчера ночью.
- Хорошо, дальше!
- Потом я выбирался один... Один сражался, один стрелял в этих... один переходил через линию фронта... Да почему вы мне не верите, товарищ лейтенант?! - всё-таки сорвался он на крик.
- Вы вышли оттуда. А кроме вас не вышел никто. И ничего нам неизвестно о ваших товарищах. Ладно... Вы можете описать всё, что было с вами и с каждым, о котором вы хоть что-то знаете?
- Да, конечно... конечно!
- Ещё с вас потребуется указать, какие вы видели вражеские части, где, когда. Всё, что видели, что можете сообщить - всё пишите. - Оперуполномоченный окончательно решил прекратить строгую процедуру допроса и положил перед оживившимся несколько листов бумаги и карандаш. - Пишите.
Младший лейтенант благодарно улыбнулся, и склонился над листами. Особист помассировал глаза ещё раз, посмотрел на часы и включил радиоприёмник, оставшийся в кабинете от его прежнего владельца. В эфире потрескивало, но постепенно через помехи пробилась музыка и голос, напевавший грустную протяжную песню. Лейтенант тихо проговаривал про себя знакомые по учёбе слова, и ко второму куплету незаметно начал подпевать вполне различимо, одновременно поворачиваясь к пишущему:
- Унсер байде шаттен,
Зайн ви айнер аус.
Дас вирс либ унс хаттен
Дас семан гляйх дараус.
Вышедший из окружения поднял голову, смотря на «шпалу» в петлицах особиста с какой-то грустинкой в глазах. Губы его тоже шевелились.
- Унд алле лёйте - золль эс зейн...
Лейтенант резко прекратил петь, улыбнулся, и махнул рукой: продолжай, мол. Сидящий напротив мальчишка мгновенно улыбнулся и подстроился:
- Вен вир бай дер - латерне штейн...
И теперь уже вместе они закончили куплет, улыбаясь друг другу:
- Ви айнст Лили Марлен! Ви айнст Лили Марлен!
В кабинет резко открылась дверь. У вошедшего в петлице был один малиновый ромб, что заставило лейтенанта подскочить с приклеенной улыбкой.
- Что здесь происходит?!
- Веду допрос шпиона, товарищ начальник особого отдела! Предполагаю, что подготовлен центральным аппаратом Абвера, но до этого вопроса только дошёл! Разрешите?
И, повернувшись к замершему юноше с карандашом в руке, напористо произнёс, слегка коверкая красивый немецкий язык:
- Антворт - синд зи централь абвер форберейтет?
Тот сглотнул, что-то попытался ответить, сглотнул ещё раз и под звуки Лили Марлен просипел:
- Я... Централь...
* * *
- Постой, постой! - зашумели ветераны за столом. - Но ведь это ничего не доказывает! Ведь «Лили Марлен» слышал каждый, и не раз!
Старый чекист спокойно улыбался, и, когда шум унялся, тихо попросил:
- Спойте эту песню. Хоть хором, хоть в одиночку.
Ветераны улыбнулись, набрали воздуха в лёгкие... переглянулись... переглянулись ещё раз... кто-то выдохнул... а кто-то завёл, бросившись, как в атаку, и остальные его поддержали, постепенно набираясь уверенности:
- Ля-ля ля-ля-ля-ля, ля-ля ля-ля-ля, ля-ля ля-ля ля-ля, ля-ля ля-ля ля ля, ля ля-ля-ля ля-ля ля-ля, ля-ля ля-ля, ля-ля ля-ля, ля-ля... Лили Марлен!... ля-ля Лили Марлен!
- Я так и думал. - Кивнул рассказчик. - Могу достать пластинку. Вы её послушаете разок. А потом хором правильно повторите одну строчку. Только одну, но - правильно! Сможете?... А этот шпион - смог. Смог повторить всего лишь два месяца проведя на той стороне, постоянно в лесу, постоянно воюя. Смог повторить с хорошим немецким произношением, как на родном языке. Молодой деревенский парень...
Наступила тишина. Все молчали и прикидывали. Потом один произнёс:
- И это был твой первый? И что с ним стало?
- Не знаю. - Пожал плечами контрразведчик. - Мы его отправили в нашу «централь», там его уже допрашивали и решали. Но этот мой первый шпион научил меня одному золотому правилу: «Либо делай всё по правилам... либо создавай новые правила!»
Споёмся...
- Всё-таки, повторите, как вы оказались за линией фронта? - устало повторил лейтенант, оперуполномоченный особого отдела армии. Это был не первый повтор, и даже не пятый. Глаза горели так, словно в них насыпали песка, поэтому лейтенант прикрыл их, прекратив смотреть на задержанного.
- Ну, товарищ лейтенант, ну, я же уже это столько раз рассказывал! - заныл тот. На петлицах у него посверкивал алый квадрат. Нет, особист не видел знаков различия младшего лейтенанта, сидевшего перед ним, но он на них уже насмотрелся за время допроса.
- Ничего, повторите ещё раз. - Молодому новому сотруднику военной контрразведки совсем не хотелось выполнять эту часть инструкции по ведению допроса. Это было, во-первых, неправильно по отношению к своему, советскому человеку, и, во-вторых, неправильно по отношению к этому, совсем молодому парню. Но начальник особого отдела приказал всё сделать по инструкции, напомнив строгих профессоров университета, которые тоже требовали строгого соблюдения процедур во время учёбы. И начальника он тоже уважал, как и своих любимых профессоров. И поэтому допрос следовало проводить в несколько этапов, на каждом повторяя одни и те же вопросы об одном и том же, но разными словами - и искать, искать, искать несоответствия в ответах.
- Моя часть попала в окружение еще 2 месяца назад. У нас был приказ стоять и держать оборону на правом фланге нашего фронта - и мы держали. Держали, даже когда нас обошли сначала с одной, а затем и с другой стороны. Держали уже круговую оборону, когда и снаряды и патроны уже кончились... и когда пришлось сражаться с ними уже их захваченным оружием. - Младший лейтенант был не просто молод - он был совсем мальчишкой. На вид - лет 17, на самом деле 19. Примерно столько было младшему брату особиста, погибшему в первые, самые тяжёлые месяцы войны. Только тот был москвич, и тоже учился на факультете языкознания, а этот был призван из деревни, попал на ускоренные офицерские курсы, только окончил их, попал на фронт - и сразу в окружение. Запрошенные на него данные от той части, что была окружена, должны были придти лишь через несколько дней, а пока...
- Дальше. Рассказывайте, что было дальше, - приказал особист, отнимая ладони от лица. Лица нельзя было терять, и нельзя было показывать, как он устал. Даже тому, кто был симпатичен. - Что было потом?
- Потом мы узнали, что фронт отодвинулся от нас, и мы уже в тылу. Радиостанции не работали, связи не было, самолёты не прилетали. Командование приказало организованно отходить, но ночью на нас напали, и мы оказались разбросаны... - Парень явно уставал. У него тоже был поникший взгляд, потерянное выражение лица, и уже повторяющиеся, как заученные, фразы. Пошёл пятый час допроса, на улице стемнело, а свет от ламп в кабинете заставлял болезненно щуриться. Сам младший лейтенант находился в расположении особого отдела с самого утра, переданный фронтовой частью, на которых он вышел вчера ночью.
- Хорошо, дальше!
- Потом я выбирался один... Один сражался, один стрелял в этих... один переходил через линию фронта... Да почему вы мне не верите, товарищ лейтенант?! - всё-таки сорвался он на крик.
- Вы вышли оттуда. А кроме вас не вышел никто. И ничего нам неизвестно о ваших товарищах. Ладно... Вы можете описать всё, что было с вами и с каждым, о котором вы хоть что-то знаете?
- Да, конечно... конечно!
- Ещё с вас потребуется указать, какие вы видели вражеские части, где, когда. Всё, что видели, что можете сообщить - всё пишите. - Оперуполномоченный окончательно решил прекратить строгую процедуру допроса и положил перед оживившимся несколько листов бумаги и карандаш. - Пишите.
Младший лейтенант благодарно улыбнулся, и склонился над листами. Особист помассировал глаза ещё раз, посмотрел на часы и включил радиоприёмник, оставшийся в кабинете от его прежнего владельца. В эфире потрескивало, но постепенно через помехи пробилась музыка и голос, напевавший грустную протяжную песню. Лейтенант тихо проговаривал про себя знакомые по учёбе слова, и ко второму куплету незаметно начал подпевать вполне различимо, одновременно поворачиваясь к пишущему:
- Унсер байде шаттен,
Зайн ви айнер аус.
Дас вирс либ унс хаттен
Дас семан гляйх дараус.
Вышедший из окружения поднял голову, смотря на «шпалу» в петлицах особиста с какой-то грустинкой в глазах. Губы его тоже шевелились.
- Унд алле лёйте - золль эс зейн...
Лейтенант резко прекратил петь, улыбнулся, и махнул рукой: продолжай, мол. Сидящий напротив мальчишка мгновенно улыбнулся и подстроился:
- Вен вир бай дер - латерне штейн...
И теперь уже вместе они закончили куплет, улыбаясь друг другу:
- Ви айнст Лили Марлен! Ви айнст Лили Марлен!
В кабинет резко открылась дверь. У вошедшего в петлице был один малиновый ромб, что заставило лейтенанта подскочить с приклеенной улыбкой.
- Что здесь происходит?!
- Веду допрос шпиона, товарищ начальник особого отдела! Предполагаю, что подготовлен центральным аппаратом Абвера, но до этого вопроса только дошёл! Разрешите?
И, повернувшись к замершему юноше с карандашом в руке, напористо произнёс, слегка коверкая красивый немецкий язык:
- Антворт - синд зи централь абвер форберейтет?
Тот сглотнул, что-то попытался ответить, сглотнул ещё раз и под звуки Лили Марлен просипел:
- Я... Централь...
* * *
- Постой, постой! - зашумели ветераны за столом. - Но ведь это ничего не доказывает! Ведь «Лили Марлен» слышал каждый, и не раз!
Старый чекист спокойно улыбался, и, когда шум унялся, тихо попросил:
- Спойте эту песню. Хоть хором, хоть в одиночку.
Ветераны улыбнулись, набрали воздуха в лёгкие... переглянулись... переглянулись ещё раз... кто-то выдохнул... а кто-то завёл, бросившись, как в атаку, и остальные его поддержали, постепенно набираясь уверенности:
- Ля-ля ля-ля-ля-ля, ля-ля ля-ля-ля, ля-ля ля-ля ля-ля, ля-ля ля-ля ля ля, ля ля-ля-ля ля-ля ля-ля, ля-ля ля-ля, ля-ля ля-ля, ля-ля... Лили Марлен!... ля-ля Лили Марлен!
- Я так и думал. - Кивнул рассказчик. - Могу достать пластинку. Вы её послушаете разок. А потом хором правильно повторите одну строчку. Только одну, но - правильно! Сможете?... А этот шпион - смог. Смог повторить всего лишь два месяца проведя на той стороне, постоянно в лесу, постоянно воюя. Смог повторить с хорошим немецким произношением, как на родном языке. Молодой деревенский парень...
Наступила тишина. Все молчали и прикидывали. Потом один произнёс:
- И это был твой первый? И что с ним стало?
- Не знаю. - Пожал плечами контрразведчик. - Мы его отправили в нашу «централь», там его уже допрашивали и решали. Но этот мой первый шпион научил меня одному золотому правилу: «Либо делай всё по правилам... либо создавай новые правила!»