Несостоявшаяся встреча Солженицына с Рейганом
Ричард Пайпс - польский еврей 1923 года рождения, эмигрировавший с родителями в США в 1939. Преподавал русистику в университетах, его главным научным руководителем был Михаил Карпович (эсер с 1905 года, назначенный в США секретарем российского посла в мае 1917, да так там и оставшийся). Придерживался концепции вали всех врагов в одну кучу: "РИ = СССР, а СССР = Третий Рейх" (взгляд логичный для эсера).
В 1976 президент Форд поручил сформировать наряду с "командой А" (аналитики ЦРУ по оценке советской угрозы) "команду Б", а Буш-старший (директор ЦРУ) назначил на должность главы этой группы профессора русистики Пайпса с тем, чтобы он собрал группу и возглавил её(!)
В апреле 1981 сенатор Роджер Джепсен попросил ЦРУ организовать встречу Солженицына с Рейганом, что было Ричардом Алленом (директором ЦРУ) поручено Пайпсу, которому и предоставим слово:
Я придерживался мнения, что совет Киссинджера президенту Форду не принимать русского писателя был неправильным с моральной и политической точки зрения.
Очень трогательно. Следим за руками.
Антикоммунист в России, Солженицын на Западе быстро превратился в русского националиста, настроенного против Запада. Его идеалом было некое милосердное теократическое самодержавие, уходящее, как он верил, в русскую историю, но которое на самом деле существовало только в его воображении. Он занял позицию на правом националистическом фланге русской политической палитры, хотя сам и отрицал это, так как предпочитал положение пророка, стоящего над партиями. Стоит добавить, что русские националистически настроенные эмигранты в США были очень недовольны моим назначением в СНБ. В апреле 1981 года, явно опираясь на мнение Солженицына, некая организация под названием «Конгресс русских американцев» призвала своих членов начать массовую кампанию отправки в Белый дом открыток с требованием моей отставки. К несчастью для ее организаторов, кампания так и не сдвинулась с места.
Сначала я предложил, чтобы Рейган послал Солженицыну поздравительное послание по поводу какого - нибудь подходящего события в знак признания его как писателя и автора книги «Архипелаг ГУЛАГ».
Подождите, но его попросили организовать встречу, а не послать открытку. Причём инициатива скорее всего исходила от Солженицына (сенатор же не просто так просил).
Аллена не удовлетворило это предложение, и дело зависло на несколько месяцев. Осенью 1981 года на Аллена снова было оказано давление, и он попросил меня собрать сотрудников СНБ, чтобы сформулировать более подходящую рекомендацию. Мы собрались 9 октября. Карнес Лорд, занимавшийся вопросами прессы в СНБ, предложил пригласить Солженицына вместе с группой советских диссидентов различных политических взглядов, нескольких русских демократов и религиозных деятелей, а также некоторых представителей различных этнических общин. Такая встреча отдавала бы дань всем оппонентам коммунизма, а не только тем, кто стоял на националистических позициях. Мне понравилось такое решение, и я направил это предложение Аллену. Аллен принял его, но в то время он был занят другими проблемами и не дал делу хода.
То есть устроить "встречу с общественностью", чтобы Солженицын не смог сказать президенту что хотел. Неудобно же, этнические общины тоже хотят высказаться. Тем временем сенатор продолжает напоминать о себе, и к нему присоединился конгрессмен.
В марте 1982 года по настойчивым просьбам сенатора Джепсена и конгрессмена Джека Кемпа, Кларк - к тому времени Аллен покинул СНБ - согласился устроить ланч 11 мая для представительной группы советских эмигрантов, включая Солженицына. Полагая, по какой - то причине, что эта встреча может поставить президента в неловкое положение, Дивер предложил устроить вместо этого ланча встречу Рейгана с группой «этнических американцев». Когда эта затея не прошла, он приказал, чтобы никаких фотографий или заявлений по этому поводу не было, дабы не раздражать наших европейских союзников и Москву.
Солженицына заменим на индейцев, никто не заметит.
6 апреля эта история просочилась в прессу, что заставило меня заранее проинформировать Солженицына, чтобы он ожидал приглашения. Связаться с Солженицыным, однако, оказалось нелегким делом, потому что затворник городка Кавендиш в штате Вермонт, считавший себя главой государства в изгнании, не изволил предоставить свободный доступ к своей персоне даже для президента страны, в которой он нашел убежище. Из наведенных справок выяснилось, что некий православный священник в Вашингтоне знал, как с ним связаться. Вскоре после разговора со священником и просьбы аудиенции у Солженицына по телефону мне позвонила госпожа Солженицына. Когда я сообщил ей о предстоящем приглашении на ланч к президенту, она неохотно поинтересовалась, был ли приглашен кто - нибудь еще и если да, то кто? Но обсуждать этот вопрос отказалась и потребовала, чтобы приглашение было сделано в письменной форме. Несколько дней спустя русская эмигрантская пресса опубликовала сообщение о приглашении и намекнула, что Солженицын был оскорблен тем, что не один он был приглашен. Мы стали срочно ломать голову, как поступить, и решили, что перед ланчем президент примет Солженицына одного в течение пятнадцати минут.
Послание Солженицыну от имени президента, которое я написал 30 апреля, пошло на рассмотрение и утверждение МакФарлейна. Я перестал думать об этом деле, пока один из сотрудников аппарата президента не пришел ко мне в кабинет в расстройстве, чтобы сообщить, что приглашение Солженицыну на частную аудиенцию так и не было отправлено, потому что затерялось в кабинете МакФарлейна. Сразу же была послана телеграмма с содержанием неотосланного письма от 30 апреля, но Солженицын счел себя оскорбленным вдвойне и наотрез отказался приехать.
Пайпс написал письмо Солженицына от имени Рейгана, и сам же его отправил.
Солженицын пишет в ответ: Я и до сегодняшнего дня не получил никаких разъяснений, ни даже имён лиц, среди которых приглашён на 11 мая. Когда Вы уже не будете президентом, если Вам придётся быть в Вермонте - я сердечно буду рад встретить Вас у себя.
Вместо этого он послал президенту дерзкое письмо, в котором усматривал ответственность всевозможных темных сил за этот инцидент и обвинял Соединенные Штаты в замыслах ядерного нападения, направленного против российского населения. Он также отрицал, что он «эмигрант» или «диссидент» и закончил письмо тем, что у него (вероятно, в отличие от президента) нет времени на «символические встречи». Однако, заключил он, мы будем рады принять Рейгана в свое время: «когда вы уже не будете президентом и когда у вас будет полная свобода действий, и если вам случится быть в Вермонте, я сердечно приглашаю вас посетить меня». Он сожалел, что (по какой - то неуказанной причине) у него не было выбора, кроме как сделать это приватное письмо достоянием общественности. Я полагал, что Рейган будет разгневан этим письмом. Но, прочитав его, он спокойно заметил, что автор письма, вероятно, считал других диссидентов, вместе с которыми его пригласили, предателями. Это было проницательное суждение.
То есть Рейгану принесли посмотреть уже письмо, где Солженицын отказывается от встречи, да ещё и в надежде, что Рейган оскорбится. Рейган не оскорбился, но дело уже сделано.
Радиостанция «Свобода», а ее директором в то время был страстный поклонник Солженицына, приняла непродуманное решение передать по радио много раз без комментария текст письма...
Двадцать лет спустя, в своих воспоминаниях о пребывании в Соединенных Штатах, Солженицын возложил на меня ответственность за этот инцидент. Он обвинял меня в том, что я якобы испытываю «личную ненависть» к нему из - за критических замечаний, которые он сделал несколькими годами ранее о моей книге «Россия при старом режиме». (По правде говоря, я не обращал внимания на его критику, потому что было очевидно, что, не зная английского языка, он не мог прочитать мою книгу и поэтому сосредоточился на использованных в книге карикатурах, которые, не будучи знакомым с современными методами историографии, посчитал неподобающими для научного труда.) Мания величия, которую продемонстрировал Солженицын в этой истории, оказалась предвестницей его неудач по возвращении в Россию двенадцать лет спустя. Его нетерпимость и позерство в роли пророка заставят отвернуться от него людей на его родине и в конце концов приведут к его маргинализации.
(Ричард Пайпс, "Мемуары непримкнувшего")
В 1976 президент Форд поручил сформировать наряду с "командой А" (аналитики ЦРУ по оценке советской угрозы) "команду Б", а Буш-старший (директор ЦРУ) назначил на должность главы этой группы профессора русистики Пайпса с тем, чтобы он собрал группу и возглавил её(!)
В апреле 1981 сенатор Роджер Джепсен попросил ЦРУ организовать встречу Солженицына с Рейганом, что было Ричардом Алленом (директором ЦРУ) поручено Пайпсу, которому и предоставим слово:
Я придерживался мнения, что совет Киссинджера президенту Форду не принимать русского писателя был неправильным с моральной и политической точки зрения.
Очень трогательно. Следим за руками.
Антикоммунист в России, Солженицын на Западе быстро превратился в русского националиста, настроенного против Запада. Его идеалом было некое милосердное теократическое самодержавие, уходящее, как он верил, в русскую историю, но которое на самом деле существовало только в его воображении. Он занял позицию на правом националистическом фланге русской политической палитры, хотя сам и отрицал это, так как предпочитал положение пророка, стоящего над партиями. Стоит добавить, что русские националистически настроенные эмигранты в США были очень недовольны моим назначением в СНБ. В апреле 1981 года, явно опираясь на мнение Солженицына, некая организация под названием «Конгресс русских американцев» призвала своих членов начать массовую кампанию отправки в Белый дом открыток с требованием моей отставки. К несчастью для ее организаторов, кампания так и не сдвинулась с места.
Сначала я предложил, чтобы Рейган послал Солженицыну поздравительное послание по поводу какого - нибудь подходящего события в знак признания его как писателя и автора книги «Архипелаг ГУЛАГ».
Подождите, но его попросили организовать встречу, а не послать открытку. Причём инициатива скорее всего исходила от Солженицына (сенатор же не просто так просил).
Аллена не удовлетворило это предложение, и дело зависло на несколько месяцев. Осенью 1981 года на Аллена снова было оказано давление, и он попросил меня собрать сотрудников СНБ, чтобы сформулировать более подходящую рекомендацию. Мы собрались 9 октября. Карнес Лорд, занимавшийся вопросами прессы в СНБ, предложил пригласить Солженицына вместе с группой советских диссидентов различных политических взглядов, нескольких русских демократов и религиозных деятелей, а также некоторых представителей различных этнических общин. Такая встреча отдавала бы дань всем оппонентам коммунизма, а не только тем, кто стоял на националистических позициях. Мне понравилось такое решение, и я направил это предложение Аллену. Аллен принял его, но в то время он был занят другими проблемами и не дал делу хода.
То есть устроить "встречу с общественностью", чтобы Солженицын не смог сказать президенту что хотел. Неудобно же, этнические общины тоже хотят высказаться. Тем временем сенатор продолжает напоминать о себе, и к нему присоединился конгрессмен.
В марте 1982 года по настойчивым просьбам сенатора Джепсена и конгрессмена Джека Кемпа, Кларк - к тому времени Аллен покинул СНБ - согласился устроить ланч 11 мая для представительной группы советских эмигрантов, включая Солженицына. Полагая, по какой - то причине, что эта встреча может поставить президента в неловкое положение, Дивер предложил устроить вместо этого ланча встречу Рейгана с группой «этнических американцев». Когда эта затея не прошла, он приказал, чтобы никаких фотографий или заявлений по этому поводу не было, дабы не раздражать наших европейских союзников и Москву.
Солженицына заменим на индейцев, никто не заметит.
6 апреля эта история просочилась в прессу, что заставило меня заранее проинформировать Солженицына, чтобы он ожидал приглашения. Связаться с Солженицыным, однако, оказалось нелегким делом, потому что затворник городка Кавендиш в штате Вермонт, считавший себя главой государства в изгнании, не изволил предоставить свободный доступ к своей персоне даже для президента страны, в которой он нашел убежище. Из наведенных справок выяснилось, что некий православный священник в Вашингтоне знал, как с ним связаться. Вскоре после разговора со священником и просьбы аудиенции у Солженицына по телефону мне позвонила госпожа Солженицына. Когда я сообщил ей о предстоящем приглашении на ланч к президенту, она неохотно поинтересовалась, был ли приглашен кто - нибудь еще и если да, то кто? Но обсуждать этот вопрос отказалась и потребовала, чтобы приглашение было сделано в письменной форме. Несколько дней спустя русская эмигрантская пресса опубликовала сообщение о приглашении и намекнула, что Солженицын был оскорблен тем, что не один он был приглашен. Мы стали срочно ломать голову, как поступить, и решили, что перед ланчем президент примет Солженицына одного в течение пятнадцати минут.
Послание Солженицыну от имени президента, которое я написал 30 апреля, пошло на рассмотрение и утверждение МакФарлейна. Я перестал думать об этом деле, пока один из сотрудников аппарата президента не пришел ко мне в кабинет в расстройстве, чтобы сообщить, что приглашение Солженицыну на частную аудиенцию так и не было отправлено, потому что затерялось в кабинете МакФарлейна. Сразу же была послана телеграмма с содержанием неотосланного письма от 30 апреля, но Солженицын счел себя оскорбленным вдвойне и наотрез отказался приехать.
Пайпс написал письмо Солженицына от имени Рейгана, и сам же его отправил.
Солженицын пишет в ответ: Я и до сегодняшнего дня не получил никаких разъяснений, ни даже имён лиц, среди которых приглашён на 11 мая. Когда Вы уже не будете президентом, если Вам придётся быть в Вермонте - я сердечно буду рад встретить Вас у себя.
Вместо этого он послал президенту дерзкое письмо, в котором усматривал ответственность всевозможных темных сил за этот инцидент и обвинял Соединенные Штаты в замыслах ядерного нападения, направленного против российского населения. Он также отрицал, что он «эмигрант» или «диссидент» и закончил письмо тем, что у него (вероятно, в отличие от президента) нет времени на «символические встречи». Однако, заключил он, мы будем рады принять Рейгана в свое время: «когда вы уже не будете президентом и когда у вас будет полная свобода действий, и если вам случится быть в Вермонте, я сердечно приглашаю вас посетить меня». Он сожалел, что (по какой - то неуказанной причине) у него не было выбора, кроме как сделать это приватное письмо достоянием общественности. Я полагал, что Рейган будет разгневан этим письмом. Но, прочитав его, он спокойно заметил, что автор письма, вероятно, считал других диссидентов, вместе с которыми его пригласили, предателями. Это было проницательное суждение.
То есть Рейгану принесли посмотреть уже письмо, где Солженицын отказывается от встречи, да ещё и в надежде, что Рейган оскорбится. Рейган не оскорбился, но дело уже сделано.
Радиостанция «Свобода», а ее директором в то время был страстный поклонник Солженицына, приняла непродуманное решение передать по радио много раз без комментария текст письма...
Двадцать лет спустя, в своих воспоминаниях о пребывании в Соединенных Штатах, Солженицын возложил на меня ответственность за этот инцидент. Он обвинял меня в том, что я якобы испытываю «личную ненависть» к нему из - за критических замечаний, которые он сделал несколькими годами ранее о моей книге «Россия при старом режиме». (По правде говоря, я не обращал внимания на его критику, потому что было очевидно, что, не зная английского языка, он не мог прочитать мою книгу и поэтому сосредоточился на использованных в книге карикатурах, которые, не будучи знакомым с современными методами историографии, посчитал неподобающими для научного труда.) Мания величия, которую продемонстрировал Солженицын в этой истории, оказалась предвестницей его неудач по возвращении в Россию двенадцать лет спустя. Его нетерпимость и позерство в роли пророка заставят отвернуться от него людей на его родине и в конце концов приведут к его маргинализации.
(Ричард Пайпс, "Мемуары непримкнувшего")