Термидор. Стихи
9 термидора II года
… «Отечество в опасности!.. Измена!..
Так вот они защитники крестьян!..
Предатели!.. Для них я лишь Сеян,
А правосудье только грязь и пена…
Гарнье де Л’Об - трусливая гиена
Рассвирепел, и ненавистью пьян
Как волк по клетке мечется Талльян,
И блещет злобой взор Билльо-Варрена.
Погибло все!.. О, Франция, судьба
Твоя жалка!..» Сен-Жюст, Кутон, Леба
Безмолвствуют средь яростного стона,
И опершись в бессильи на барьер,
Под вопли: «Смерть тирану!.. Кровь Дантона
Душит его!..» бледнеет Робеспьер.
Николай Минаев.
1940 г. 22 августа. Четверг.
Москва
---ооОоо---
Историк был талантлив в меру
и - торжества настала дата:
он вскрыл ошибки Робеспьера
и скоро станет кандидатом.
Архивной пылью пропитался,
но доказал неоспоримо,
в чем Неподкупный ошибался
и почему - непоправимо.
Его солидную работу
бранить за мелочи не стоит…
И все ж, дружок! Оставь заботы
и помечтай.
Ведь ты - историк.
Представь себе, что ты - в Конвенте, когда камзол
промок от пота, когда на каждом документе печатью -
отблеск эшафота, когда звонок не слышен в шуме,
когда людей звереют лица… и ты идешь к пустой трибуне
под хриплый ропот якобинцев… И вот, ссылаясь на
примеры, не слыша брани и проклятий, ты!
критикуешь!! Робеспьера!!! - совсем, как в автореферате…
Как перед стареньким доцентом, что дал тебе когда-то
тему, ты представляешь документы, ты чертишь выкладки
и схемы… Но в зале - вой: «Да как он смеет?!», и,
темляком метя по доскам, уже идет к тебе гвардеец,
а за окном скрипит повозка… В лицо - плевки.
Сверкают шпаги. Тебя ведут по коридору…
Историк прячет в стол бумаги.
До наступленья термидора.
Лев Вершинин,
1980
---ооОоо---
Историки вправе гордиться бесполым
Законным и хладным забвеньем легенд.
Но я человек. Я отчаянья полон.
Итак, в Тюильри заседает Конвент.
Но дальше от их передряги торговой!
Идем в средоточие уличной тьмы.
Присмотримся к лицам. Послушаем говор.
Статисты. Толпа. Человечество. Мы.
Жаргон красноглазых, небритых, отважных.
Тут сразу почувствуешь, только свяжись:
Пора начинать. Остальное - неважно.
За порох, за песню, за равенство - жизнь.
У секций нет связи со штабом восстанья,
У секция бессонница. Главное - тут,
В той группе, которая бронзою станет,
Чьи клятвы как тучи над веком растут.
Язык их растрепан, но все еще крепок.
Эпоха кончается, как началась.
Узнаешь ее по чеканке свирепых,
Затравленных жестов, по впадинам глаз.
И вот они гибнут. Но тут же, сейчас же,
Добыты из пепла природы навек -
В загадочных ссадинах, в дыме и в саже, -
Сен-Жюст. Робеспьер… Человек. Человек…
Светает. Вот подлая пушка, бабахнув,
Разбила кольцо инсургентов. Отбой.
Распахнута настежь История. Пахнут
Часы эти славой, бессудьем, судьбой.
Я занавес дал. Я не вправе помочь им.
А ночь между тем продолжает лететь.
Историки знают конец этой ночи.
А мне комментарии некуда деть.
Павел Антокольский.
из поэмы "Робеспьер и Горгона"
1928